к 70-летию со дня рождения
Его выбор
Воронин - жертва. Но чья? Системы или собственной недальновидности? Мы - с точки зрения наших сегодняшних взглядов на жизнь - склоняемся ко второму, солидаризуясь с самой системой власти, утверждающей то же самое. Но так ли это на самом деле? Как знать… "Не все так просто", - как тут ни вспомнить эти пророческие слова Валерия, сказанные им в свое время о футболе. Но только ли о нем? Теперь-то в контексте его трагической судьбы они приобретают совершенно иное, более широкое значение.
Система отобрала у него все: возможность, оставаясь самим собой, полностью реализовать себя в футболе, жить своей, а не придуманной ему верхами жизнью, здоровье, красоту и, наконец, саму жизнь, изуродовав его лицо, исковеркав судьбу, опорочив имя. А что дала она ему взамен: мимолетную славу, которую затем сама же и превратила в дурную. Не слишком ли мало для личности, пожертвовавшей, ради утверждения в футболе идеалов справедливости и благородства, собственной карьерой?...
И как быть с утверждением Владимира Высоцкого, что "нет, никто не гибнет зря!"? Может быть, все-таки гибнет и может быть, все-таки зря? Ведь и эти слова поэта не нашли своего подтверждения в жизни: "другие придут, сменив уют на риск и непомерный труд. Пройдут тобой не пройденный маршрут". У Валеры не нашлось последователей. И никто не хочет сегодня повторить его путь. Да и зачем? Чтобы стать оклеветанным и забытым? Есть ли в этом, как говаривал один человек, "свой глубокий смысл"? Вряд ли. Так что же получается, Воронин прожил свою жизнь зря? И что все его жертвы были напрасны? Конечно, нет. Он подарил нам светлую надежду на то, что когда-нибудь непременно все изменится к лучшему. И благодарные потомки обязательно вспомнят о нем и воздадут ему должное. Бесконечно жаль, что это будем не мы. А так хотелось бы оказаться на их месте…
В пивбар, как на работу
По утверждению Александра Нилина, Валерий Воронин всегда стремился к жизни необычной. Вот система и предложила ему такую жизнь в обмен на согласие сыграть роль "западника" в советском футболе. И Воронин, соблазнившись заманчивой перспективой быть не таким, как все, пошел на сотрудничество с властью, вряд ли тогда предполагая, чем оно для него самого закончится. И утешением для Валерия осталось даже не воспоминание о его прежней удивительной жизни, которая уже мало грела его самолюбие, а чувство собственного долга - нет, не перед системой, а перед болельщиками - и, конечно, алкоголь, в котором власть не могла ему отказать, и который для Воронина в его положении оказался единственным универсальным средством как-то скрасить свое одиночество и хотя бы на время забыться. Система уже не наливала ему наркомовские сто граммов, как бывало прежде. Это за нее делали любители футбола, помнившие и ценившие Воронина-футболиста. И он был благодарен им за это, видя в таком к себе отношении высшее проявление родства душ всех, кого объединила неистребимая любовь к футболу.
Валерий становится завсегдатаем пивных. На него тоже начинают после ухода из футбола ходить, как и на Стрельцова во времена его славы, только в отличие от Эдика, не на стадион, а в пивбар, как в зоопарк, чтобы поглазеть на бывшую звезду в его незавидном положении. Воронин буквально на глазах превращался в еще живой реликт стремительно уходящей эпохи. Для всех, боготворивших его в свое время, этот человек словно умер, оставаясь живым только для самых низших слоев общества, в среде которых он вынужден был теперь обретаться. Но он совершенно спокойно воспринимал горькую для него действительность, не теряя ни собственного достоинства, ни чувства юмора. Жил скромно на те скудные средства, что имел, не ропща на нищенское существование и никого не обвиняя в своих бедах.
В перекрестье судьбы
Жизнь Валерия Воронина оказалась рассеченной надвое, как вдоль - по роду его деятельности, так и поперек - по ее коллизиям во временном пространстве. А в результате получился крест, перечеркнувший его доброе имя. Воронин совмещал две ипостаси - политика и спортсмена, балансируя на тонкой грани, разделяющей их. Он стремился выстроить свою жизнь максимально правильно. Но изначально был обречен, поскольку вертикаль, отделявшая белую сторону деятельности футболиста от черной политика, не позволила не только воспринимать его однозначно, но и ему самому совместить их без ощутимых потерь в своей спортивной карьере. Поэтому на понимание мотивов своих поступков в обществе он не мог рассчитывать. А его подвешенное состояние грозило в любой момент привести к падению в зияющую пустоту забвения, если бы только ведущая его по жизни сила по каким-то причинам решила оборвать страховочный трос, который и удерживал его в шатком равновесии - что в итоге и произошло, когда система закрыла его многообещающий проект.
И ту линию разметки, отнюдь, не гипотетическую, а вполне реальную Воронин пересек ранним утром 30 мая 1968 года на подмосковном шоссе, чтобы потом врезаться на встречной полосе в автокран. Таким мистическим образом она превратилась в линию разметки его судьбы и рассекла его жизнь на две части, лучшая половина которой осталась позади в истории, а худшую Валерию еще предстояло прожить, но уже без футбола и в полной изоляции.
Белое и черное
Бело-черная форма "Торпедо" как нельзя лучше подходила Валерию Воронину. Она являлась своего рода иллюстрацией его контрастной натуры, не терпящей полутонов. Образец поведения на футбольном поле, Валерий, менялся до неузнаваемости за его пределами. В него словно вселялся какой-то бес. И он кутил напропалую ночи напролет, отрываясь по полной.
Но ладно Стрельцов, тот и в игре мог ответить ударом на удар, если его уж слишком "доставали" защитники, да и вне поля не церемонился с хамами. То есть оставался самим собой в любой обстановке. Но Валерий Воронин?! Этот футбольный эстет, интеллигент до мозга костей, "отменного вкуса и воспитания"! Откуда у него взялась такая патологическая склонность к гулянкам, которая не давала ему возможности притормозить и вовремя остановиться? Да и куда смотрела власть, позволяя ему, образцу для подражания, такую разгульную жизнь, бросающую тень на весь советский футбол в целом. Никто до сих пор не смог внятно ответить на эти вопросы. Не потому ли, что это должно было остаться тайной?
Говорят, что Валерий изменился. Вот и Лев Яшин удивлялся: "Какими скромными мальчиками были поначалу Аничкин и Воронин. Кто бы мог подумать, что они так изменятся!" Но тот же Нилин, отстаивающий эту тезу, утверждает, что Валерий "никогда не был фанатиком режима". Так в чем же тогда дело? Не в том ли, что Воронин вынужден был жить двойной жизнью для успешного выполнения той миссии, которая была возложена на него системой власти? И он, как мог, пытался ей соответствовать? Даже в мелочах Валерий старался во всем походить на своих западных сверстников. Брился только опасной бритвой, например, чтобы ничем не отличаться от них в привычках. Но вспомним, что знаменитый скульптор Эрнст Неизвестный создал памятник Хрущеву в черно-белых тонах. Случайно ли характер вождя спроецировался на судьбу Воронина, человека, олицетворявшего его эпоху?..
Константин Зубков,
июль 2009 года