Rubrik ERINNERUNGEN AN ZEITGENOSSEN=ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ
Воспоминания о графе МЕДЕМ* Александра Владимировича Болотова**
Erinnerungen an den Grafen MEDEM von Alexander Vladimirovich Bolotov
назначенного в феврале 1897 года кандидатом на должность земского начальника; в октябре А. В. Болотов избирается членом Новгородской уездной земской управы, а с 1899 по 1902 гг. занимает должность земского начальника 1-го участка Новгородской губернии в Любани. С 1893 года и до революции А. В. Болотов – почётный мировой судья, а с 1898 года по 1917 год – гласный губернского земского собрания.
«… Штюрмер, к новгородскому благополучию, не долго красовался в Новгороде и был переведён в Ярославль, а приемником его оказался человек совершенно противоположного полюса, милейший граф МЕДЕМ, весьма скромный, деликатный и кропотливый, но человек не знавший страха и удивительного хладнокровия, прославившийся в бытность свою Хвалынским предводителем дворянства во время холеры тем, что из толпы взбунтовавшихся крестьян совершенно спокойно вынес тело убитого крестьянами врача.
Граф, говоривший по русский с сильным немецким акцентом, был человеком большого благородства, всегда со всеми ровный и одинаково вежливый и любезный, как с последней просительницей, так и с первыми лицами в городе и отличался редкой отзывчивостью к людскому горю. И он и его супруга Александра Дмитриевна, рождённая Нарышкина, славившиеся при этом широким гостеприимством и хлебосольством, заслужили не только особую любовь, но просто обожание новгородцев, ибо графиня была прямо святая женщина, трагически погибшая за год до войны, попав по близорукости в Петербурге под автомобиль.
Но так как святых на земле далеко не все понимают и не всякий смертный умеет ценить высокие душевные качества людей, в особенности таких скрытных и скромных как граф Медем, то про него и его изысканную воспитанность ходило много анекдотов, в особенности при объезде губернии и при частых и необходимых беседах его сиятельства с населением, и беседах, не весьма понятных, ибо граф говорил очень тихо и не всегда можно было расслушать его благородный шопот.
И не смотря на всю его мягкость, иногда не только излишнюю, но и вредную и несмотря на то, что энергичные и решительные действия были вовсе не в его характере., он благополучно десять лет управлял губернией и объезжал её добросовестно, без устали в тарантасе по сквернейшим дорогам во всякую непогоду. И всегда один без всякой свиты, а дело от его доброты страдало гораздо менее, чем от чрезмерной энергии многих губернских, не очень совестливых самодуров.
Не для насмешки, а для обрисования чудной и благородной личности графа, позволю себе рассказать несколько случаев, рисующих его отношения к подчинённым и его врождённую скромность.
Очень грустно для потомства, что деятельность графа происходила, когда уже Лескова не было в живых, ибо только талантливое перо автора «Соборян» и его своеобразный дар знакомить читателей с такими гражданскими святителями было бы в состоянии представить потомству цельный образ этого сиятельного чудака, одного из тех немногих немцев, которыми была вправе гордиться наша Россия и за их русскую душу простить им неясность русской речи.
В заботах об облегчении нижних полицейских чинов граф дошёл до того, что придумал для Старой Руссы, где городовых было немного и каждому приходилось дежурить довольно долго, особые стулья, дабы городовые могли с некоторым удобством восседать на своих постах.
А в Новгороде вице-губернатор Эйлер вдруг застал графа Медема на главной (Московской ) улице стоявшим на мосту через Феодоровский ручей. «Отчего это Вы, граф, стоите?» - «А я послал городового в участок отвезти пьяного и городовой пропал, вот я и стою». Оказывается он более часа так простоял, хотя участок был рядом с этим мостом.
Как-то утром приходит к нему на приём очень бедно одетый молодой человек и обращается к графу на хорошем немецком языке, объясняя, что он студент университета, впал в нищету и не с чем доехать до Петербурга или Дерпта и просит ему помочь на дорогу. Добрейший граф, прельстившись немецким языком этого почти оборванца, поверил ему и дал 25 рублей. А вечером полицмейстер докладывает, что трактир «Золотая рыбка» или «Якорь», уже хорошо не помню, разнесён: столы и стулья вылетают через окна на улицу. Оказалось, что этот будто бы студент на графские деньги напился вдребезги и безчинствует.
Однажды, будучи в Белоозерском уезде и беседуя с крестьянами, чаявшими увеличения земельных наделов, граф разъяснял им несбыточность их желаний (теперь, увы, сбывшихся, но не для блага ни крестьян, ни помещиков) и сказал им, что это утопия. После, по обыкновению, очень тихой графской речи и после отъезда губернатора крестьяне стали её по своему обсуждать и говорили: - Хороший человек наш губернатор, слов нет, а что он утопить нас хочет, это он того – соврал, этого он сделать не может, это, шалишь, брат.
При объездах графом Медем губерний, всегда происходило много курьёзов, во-первых очень трудно было заставить его принять где-либо обед и он всегда стремился платить, чем немало смущал городских голов и прочих радушных хозяев, предлагавших хлеб-соль по широкому русскому гостеприимству, а вовсе не из других побуждений, тем более, что граф и в еде во всех привычках был истый спартанец, а во-вторых, он никогда не позволял чинам полиции себя сопровождать и только изредка попадались ему будто случайные спутники.
Приезжает он как-то осенью в Любань, где становым приставом был очень смышлённый и дельный полицейский, но, разумеется, не безгрешный. И так как он боялся, что кто нибудь из обывателей, а в особенности ямщик – хозяин почтовой станции, довольно любопытный тип крестьянина грамотея и философа, Александр Памфилов, пуститься в излишнии откровенности и наплетёт про него что-нибудь, так он убедил графа, что ему по спешному делу нужно ехать в какую-то деревню, словом. Им по дороге и граф взял его в свой тарантас.
В верстах тридцати от Любани пришлось ночевать в довольно просторной и чистой избе и пристав, отличавшийся богатырским храпом, чтобы не безпокоить Его Сиятельство, собирался идти на другую половину.
- Нет, ложитесь здесь, рядом со мной, места довольно.
Граф по обыкновению в дороге сам раструсил сено, покрыл простынёй, под голову положил губернаторское пальто и, имея чистую совесть, быстро заснул; пристав, боясь храпеть, долго перемогался, утром просыпается, а курить ему смертельно хочется, но встать не решается, чтобы не обезпокоить начальство и осторожно попорачивает голову, чтобы посмотреть, почивает граф или нет.
- Ви что, проснулись, а я уже давно не сплю; но не вставал, чтобы Вас не безпокоить.
Это сам пристав мне рассказывал, уморительно представляя в лицах, как они рядышком с Его Сиятельством изволили ночевать.
Хотя я многое позаимствовал у графа из его губернаторских привычек и обыкновений, но до такой простоты и нравственного совершенства я, конечно, не дошёл, а кроме того, что было терпимо и возможно в Новгородской губернии, то на далёком Урале, в лесных дебрях, при значительно больших переездах и громадных разстояниях было прямо немыслимо.
Из других курьёзов вспоминаю, что одно время у нас в Любани был становым приставом некто Мельницкий, пьяница и мало способный, нерадивый чиновник; и вдруг на 6-ое декабря, в наградном списке, из всей уездной полиции только Мельницкий получил Высочайшую награду. Я, будучи предводителем дворянства, позволил себе выразить графу своё удивление, а он мне с обычной простотой отвечает:
- И князь Голицын (т. е. губернский предводитель дворянства) и Ви и многие на него жаловались, но мне его жалко стало и я его представил.
Когда были так называемые Виттевские губернские комитеты о сельскохозяйственной промышленности и страсти в многолюдных заседаниях разгорались, то во время перерыва вместе с чаем подавался другой напиток.
- Что это такое? – спрашиваю я дворецкого графа, а граф за него отвечает:
- Это земляника, это очень полезно для успокоения; я боялся, что будут слишком бурные заседания, а это очень хорошо.
Всех курьёзов и происшествий не перечесть или надо исписать целую книгу, но скажу только, что и окружён он был такими же блаженными людьми, как и он сам, а всё таки правил потихоньку и дело не разваливалось, слишком велико было его обаяние, а его доброта, великодушие, сердечность помогали делу управления, - лучше ненужных окриков или олимпийского величия многих представителей и носителей власти.
А когда граф покинул губернию, связь его с новгородцами не только не порвалась, но чиновный и дворянский мир потянулись в Петербург на Каменный Остров, где поселился Медем, дабы засвидетельствовать ему не только своё глубокое почтение, но прямо поклониться почтенным и святым старичкам, тихо доживавшим там свой век, в одном из скромных флигелей дворца принцессы Альтенбургской".
*Граф Оттон Людвигович Медем (1847—1925) — государственный деятель Российской империи, новгородский губернатор, член Государственного совета.
**Александр Владимирович Болотов - надворный советник, камер-юнкер, член новгородской земской управы, новгородский уездный предводитель дворянства, в последствии Пермский губернатор и в эмиграции – схимонах Русского Свято-Пантелеймонова монастыря на Афоне отец Амвросий.
-------------------------------------—
Источники:
1. Великий Новгород в мемуарах XIX - начала XX века. Книга Александра Болотова «Господин Великий Новгород» / сост., коммент. Г.К. Жуков, К. В. Жуков; НовГУ им Ярослава Мудрого. – Великий Новгород, 2018. – 59 с.
2. Википедия. граф Медем О. Л.
Автор перевода на немецкий язык Monika Hotmann (https://vk.com/monihotmann)
Этномедиапроект Ксении Рормозер HEIMAT ZEITUNG https://vk.com/vn_heimatzeitung