Политический анализ

 
Этот рассказ был написан в другую политическую эпоху, когда  были живы недоброй памяти Хафез Асад, Ясир  Арафат и  Саддам Хусейн,
а знаменитое синее платье Моники будило сексуальные фантазии на всех континентах.

Начну с анекдота. Профессор что-то невнятно бормочет себе под нос. Студент с задней парты просит: «Громче, пожалуйста!», но в ответ снова невнятное бормотание.
«Ничего не слышно», - не унимается студент. Профессор поднимает глаза и с удивлением спрашивает: «А оно вам надо?»
Это, безусловно, исключение. Ведь обратная связь, или фидбек, - это то , что всем нам очень нужно, Это английское словечко так прочно вошло в наш лексикон, что даже известная русская пословица несколько видоизменилась и звучит так: « Как аукнется, так и фидбекнется».
Вот об одном таком фидбеке я и хочу рассказать.
Когда я впервые приняла участие в передаче на радиостанции «РЭКА» (Израильское радиовещание на русском языке), я прочитала стихотворение «Политический Анализ». Буквально за день до этого я услышала о том, что наш доблестный «Моссад» выкрал анализ мочи ныне покойного Хафеза Асада. Почувствовав гордость за наших доблестных разведчиков и прилив патриотизма, я и выплеснула все это прямо в эфир. Вряд ли упомянутое стихотворение является типичным образчиком гражданской поэзии, да и к историческим хроникам его не отнесешь, но текст придется воспоизвести хотя бы частично, чтобы дальнейшее повествование было понятным.

ПОЛИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

И мы б могли взять «языка»,
В «сортире замочить» ,
Но нам довольно пустяка-
Анализа мочи.
И дрогнул враг, ведь потому
Мы все сейчас в ударе,
Что точно знаем, что ему
вдруг в голову ударит.
Ленивый только не смекнул,
Какая в этом сила.
Ведь всю планету всколыхнул
Анализ спермы Билла.
В ужасной панике Багдад,
Саддама дрожь сковала,
Что, если выкрадет «Моссад»
Его анализ кала?..
И земли не вернём назад.
Увидим, чем чревато,
  Когда найдём змеиный яд
В мокроте Арафата...

Сразу же после радиопередачи я вышла на улицу и увидела старушку-соседку, которая сидела на скамейке и слушала приемник.
-РЕКу слушаете? – начала я издалека.
-Да, слушаю,- охотно откликнулась моя собеседница. – Они там , на этой РЭКе, совсем с ума посходили.
Я решила, что ко мне это замечание не относится и, совсем, как лягушка-путешественница, воскликнула: «Это я!»
-Я сейчас была в эфире и читала свое стихотворение!
- Неужели?- удивилась соседка. – А я почему-то всегда считала вас умной женщиной. Вот вы меня послушайте, я вам плохого не посоветую. Я раньше преподавала литературу в школе. Стихи нужно писать о чем-нибудь красивом, например, о веточке сирени, о звездном небе или о первой любви. Вы когда-нибудь слышали,чтобы стихи писали об экскрементах и прочих мерзостях?
-Нет, не слышала, - попыталась оправдаться я, - и поэтому мне захотелось влить свежую струю.
А если Хафез Асад тяжело болен и у него плохие анализы, так почему надо с него смеяться?- продолжала возмущаться бывшая учительница русской словесности.Эта святая женщина пожалела Асада-отца без всякой надежды на взаимность. Порой трудно предугадать, как отзовется твое слово в сердцах людей, и ее следующий вопрос загнал меня в тупик.
-Вот вы скажите, о чем я должна теперь думать и как я переживу сегодняшнюю ночь? Ведь завтра я должна получить результаты анализов.Успокоилась бедняжка только после того, как я в лучших традициях советского литературоведения объяснила ей, что темой произведения является подвиг разведчика, а основная идея заключается в том, чтобы плохие анализы (не про нас будь сказано!) были только у наших врагов и чтобы мы все прожили до 120 с хорошими анализами.
А вечером мне позвонил один радиослушатель и сказал: «Я с таким трудом раздобыл ваш номер телефона. Я хочу вам сказать, что бывают поэты от бога».Я сразу же расправила плечи, гордо подняла голову, а он продолжил: «Так это не про вас...Но в ваших стихах есть какая-то дьявольская сила. Другие позты пишут про « вздохи на скамейке и про прогулки при луне». Кого это сейчас интересует?! А вот вы пишите про то , что нужно народу.»
Так что, как видите, фидбек – вещь непредсказуемая.

Евгений Евтушенко и "Бабий Яр".
История создания и публикации этих стихов трагична. Известна немногим. Да и сами стихи мало кого оставляют равнодушным. Но в сегодняшней оценке, думаю, главным является не отчаяная смелость автора и ответственных за публикацию редакторов, хотя было по тем временам это сродни подвигу. Отношение к стихам, их теме и связанной с этим историей оказалось той самой лакмусовой бумажкой, которая отчетливо выявляет истинную интеллигентность человека, уровень его духовной культуры. И до чего радостно, что в содружество это попадают лучшие люди и что их совсем не мало.
Интересно послушать самого Е.Е., читающего свои стихи.
Welcome!



Михаил Бузукашвили

Евгений Александрович Евтушенко (фамилия при рождении Гангнус, род. 18 июля 1932 г., станция Зима, Иркутская обл.) известный советский, русский поэт, прозаик, режиссер, сценарист, публицист, актер. Владеет английским, испанским, итальянским и французским языками. В 2011 году исполнилось 50 лет со дня публикации стихотворения Евгения Евтушенко "Бабий Яр".
Я полагаю, что в истории человечества не было других поэтических строк, которые нашли бы такой немедленный и широкий отклик во всем мире, как эти строки Евгения Евтушенко. Да и много ли было в истории стихов, которые бы запечатлевались в камне, после которых создавались памятники, причем на разных континентах. Памятник в Киеве, строки на английском языке перед музеем Холокоста в Вашингтоне. В эфире я как-то высказал свое мнение, что в ХХ веке в мире было два самых знаменитых стихотворения. Это не значит, что они были лучшими из того, что написано в прошлом веке. Потому что на этот счет у каждого свои критерии и приоритеты, и трудно сравнивать художественные произведения. Но если измерять по степени воздействия на людей, по откликам, то, несомненно, такими были, на мой взгляд, стихотворение "Если" Р. Киплинга - стихи, написанные великим английским писателем и поэтом в 1910 году, и "Бабий Яр",написанный в 1961 году. Я никогда не забуду день, когда мой отец пришел домой с номером "Литературной газеты" в руке. На лице его было что-то вроде ошеломления - как такое могло быть напечатано. Я никогда не забуду слез моей матери, когда она читала эти стихи. Во время одной из наших бесед с Евгением Александровичем в эфире я спросил у него, а какова история "Бабьего Яра"?Как же случилось, что вопреки логике той жизни было все это опубликовано в те наши жесткие, суровые времена? И Женя ответил мне, что написать такие стихи было легче, чем напечатать.

Вот что он сам рассказал об этом... << Подробности о Бабьем Яре я узнал от молодого киевского писателя Анатолия Кузнецова. Он был свидетелем того, как людей собирали, как их вели на казнь. Он тогда был мальчиком, но хорошо все помнил. Когда мы пришли на Бабий Яр, то я был совершенно потрясен тем, что увидел. Я знал, что никакого памятника там нет, но ожидал увидеть какой-то знак памятный или какое-то ухоженное место. И вдруг я увидел самую обыкновенную свалку, которая была превращена в такой сэндвич дурнопахнущего мусора. И это на том месте, где в земле лежали десятки тысяч ни в чем не повинных людей: детей, стариков, женщин. На наших глазах подъезжали грузовики и сваливали на то место, где лежали эти жертвы, все новые и новые кучи мусора. Я был настолько устыжен увиденным, что этой же ночью написал стихи. Потом я их читал украинским поэтам, среди которых был Виталий Коротич, и читал их Александру Межирову, позвонив в Москву.

А уже на следующий день в Киеве хотели отменить мое выступление. Пришла учительница с учениками, и они мне сказали, что видели, как мои афиши заклеивают. И я сразу понял, что стихи уже известны в КГБ. Очевидно, мои телефонные разговоры прослушивались. Когда я его впервые исполнил публично, возникла минута молчания, мне эта минута показалась вечностью... А потом... Там маленькая старушка вышла из зала, прихрамывая, опираясь на палочку, прошла медленно по сцене ко мне. Она сказала, что была в Бабьем Яру , была одной из немногих, кому удалось выползти сквозь мертвые тела. Она поклонилась мне земным поклоном и поцеловала мне руку. Мне никогда в жизни никто руку не целовал. Но одно дело организовать литературный концерт и совсем другое - быть напечатанным.

Мотивировка отказа в те времена была стандартной: "Нас не поймут"! И тогда я поехал к Косолапову в "Литературную газету".Я знал, что он был порядочный человек. Разумеется, он был членом партии, иначе не был бы главным редактором. Быть редактором и не быть членом партии было невозможно. Вначале я принес стихо-творение ответственному секретарю. Он прочитал и сказал: "Какие хорошие стихи, какой ты молодец. Ты мне прочитать принес?" Я говорю: "Не прочитать, а напечатать". Он сказал: "Ну, брат, ты даешь. Тогда иди к главному, если ты веришь, что это можно напечатать". И я пошел к Косолапову. Он в моем присутствии прочитал стихи и сказал с расстановкой: "Это очень сильные и очень нужные стихи. Ну, что мы будем с этим делать?" Я говорю: "Как что, печатать надо!" Он поразмышлял и потом сказал:"Ну, придется вам подождать, посидеть в коридорчике. Мне жену придется вызывать". Я удивился, зачем вызывать жену. А он и говорит: "Как зачем? Меня же уволят с этого поста, когда это будет напечатано. Я должен с ней посоветоваться. Это должно быть семейное решение. Идите, ждите. А пока мы в набор направим".
В набор направили при мне. И пока я сидел в коридорчике, приходили ко мне очень многие люди из типографии. Хорошо запомнил, как пришел старичок-наборщик, принес мне чекушечку водки початую с соленым огурцом и сказал: "Ты держись, напечатают, вот ты увидишь". Потом приехала жена Косолапова. Как мне рассказывали, она была медсестрой во время войны, вынесла очень многих с поля боя. Побыли они там вместе примерно минут сорок. Потом они вместе вышли, она подходит ко мне, не плакала, но глаза немного влажные. Смотрит на меня изучающе, улыбается, говорит: "Не беспокойтесь, Женя, мы решили быть уволенными".

И я решил дождаться утра, не уходил. И там еще остались многие. А неприятности начались уже на следующий день. Приехал заведующий отделом ЦК, стал выяснять, как это проморгали, пропустили? Но уже было поздно. Это уже продавалось, и ничего уже сделать было нельзя. А Косолапова действительно уволили. Ведь он шел на амбразуру сознательно, он совершил настоящий подвиг по тем временам. Какие были первые отклики на "Бабий Яр"? В течение недели пришло тысяч десять писем, телеграмм и радиограмм даже с кораблей.

Распространилось стихотворение просто как молния. Его передавали по телефону. Тогда не было факсов. Звонили, читали, записывали. И что особенно характерно: это были в основном русские люди! Мне даже с Камчатки звонили. Я поинтересовался: "Как же вы читали, ведь еще не дошла до вас газета? Нет, говорят, нам по телефону прочитали, мы записали со слуха". Много было искаженных и ошибочных версий.

А потом начались нападки официальные. Кроме всего прочего, меня ругали за то, что я ничего хорошего не написал про русских, обвиняли во всех грехах. Меня, написавшего к тому времени слова песни "Хотят ли русские войны",которую пели все, включая Никиту Сергеевича Хрущева, я сам это видел. И тот же Хрущев критиковал меня за "Бабий Яр"?

А в мире какая была реакция? Невероятная. Это уникальный в истории случай. В течение недели стихотворение было переведено на 72 языка и напечатано на первых полосах всех крупнейших газет, в том числе и американских. Еще запомнил, как пришли ко мне огромные, баскетбольного роста ребята из университета. Они взялись меня добровольно охранять, хотя случаев нападения не было. Но они могли быть. Они ночевали на лестничной клетке, моя мама их видела. Так что меня люди очень поддержали.

И самое главное чудо: позвонил Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Мы с женой даже не сразу поверили, подумали, что чья-то хулиганская выходка. Он меня спросил, не дам ли я разрешения написать музыку на мои стихи. Я сказал: "Ну конечно" и еще что-то мямлил. И он тогда сказал: "Ну, приезжайте тогда ко мне, музыка уже написана". Это была первая запись. У Максима Шостаковича есть эта первая запись "Бабьего Яра",когда Шостакович пел за хор и играл за оркестр. Максим говорит мне: "Знаете, Евгений Александрович, это совсем не профессиональная запись. Но все равно я считаю, что она уникальная и ее надо выпустить не как профессиональную запись, а как документ человеческий". Ведь это было первое исполнение самой знаменитой симфонии ХХ века.

БАБИЙ ЯР

Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно. Мне сегодня столько лет,
как самому еврейскому народу.

Мне кажется сейчас - я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
до сих пор на мне - следы гвоздей.

Мне кажется, что Дрейфус - это я.
Мещанство - мой доносчик и судья.
Я за решеткой. Я попал в кольцо.
Затравленный, оплеванный, оболганный.
И дамочки с брюссельскими оборками,
визжа, зонтами тычут мне в лицо.

Мне кажется - я мальчик в Белостоке.
Кровь льется, растекаясь по полам.
Бесчинствуют вожди трактирной стойки
и пахнут водкой с луком пополам.
Я, сапогом отброшенный, бессилен.
Напрасно я погромщиков молю.
Под гогот:"Бей жидов, спасай Россию!"-
насилует лабазник мать мою.

О, русский мой народ! - Я знаю -ты
По сущности интернационален.
Но часто те, чьи руки нечисты,
твоим чистейшим именем бряцали.
Я знаю доброту твоей земли.
Как подло,что, и жилочкой не дрогнув,
антисемиты пышно нарекли
себя Союзом русского народа"!

Мне кажется -я - это Анна Франк,
прозрачная, как веточка в апреле.
И я люблю. И мне не надо фраз.
Мне надо,чтоб друг в друга мы смотрели.

Как мало можно видеть, обонять!
Нельзя нам листьев и нельзя нам неба.
Но можно очень много - это нежно
друг друга в темной комнате обнять.

Сюда идут? Не бойся ! это гулы
самой весны - она сюда идет.
Иди ко мне. Дай мне скорее губы.
Ломают дверь? Нет - это ледоход...

Над Бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно, по-судейски.
Все молча здесь кричит, и, шапку сняв,
я чувствую, как медленно седею.

И сам я, как сплошной беззвучный крик,
над тысячами тысяч погребенных.
Я - каждый здесь расстрелянный старик.
Я - каждый здесь расстрелянный ребенок.

Ничто во мне про это не забудет!
"Интернационал" пусть прогремит,
когда навеки похоронен будет
последний на земле антисемит.

Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам, как еврей,
и потому - я настоящий русский!

1961

Учебник английского языка с автографом Евгения Евтушенко.

Я храню как дорогую реликвию книгу с автографом Евгения Евтушенко. Но это не сборник произведений прославленного поэта, а учебник английского языка, на странице которого он написал: "Виктории и её ученикам".
Двадцать лет тому назад я преподавала английский в религиозной школе-интернате  для мальчиков. Была удивлена и обрадована, увидев в учебнике английского языка рассказ Евгения Евтушенко "Не нужно бояться сильного", неизвестный мне ранее.
 В нём Евгений Александрович вспоминает о том, как в годы войны подолгу оставался один в пустой московской квартире. К тому времени его отец жил в Казахстане с новой семьёй, а мать участвовала в концертных бригадах для солдат на фронте.
И теперь улица занималась  воспитанием Жени и именно она научила его преодолевать страх перед теми, кто сильней его.
Хозяином улицы был крупный для своих шестнадцати лет главарь шайки по кличке Рыжий. Он и его подручные отнимали у ребят деньги и школьные завтраки, а тех, кто сопротивлялся, жестоко избивали. Все боялись Рыжего, носившего  в кармане кастет. Евгений хотел победить свой страх и написал стихотворение, в котором
 высмеивал Рыжего. Это было его первое стихотворение. Оно передавалось из уст в уста. Реакция Рыжего была предсказуемой: удар кастетом по голове. Женя упал, истекая кровью и потерял сознание. Это был его первый гонорар. Когда через несколько дней он вышел на улицу с перевязанной головой и снова увидел Рыжего, то потерпел поражение в битве со своим страхом. И тогда он решил победить зарвавшегося бандита любой ценой. Он продал свои продуктовые карточки и купил учебник японской борьбы с описанием приёмов, помогающих одолеть более сильного противника.
Три недели Женя  без устали тренировался с двумя своими друзьями и, когда почувствовал, что готов, вышел во двор, где Рыжий и его шайка играли в карты.
Ударом ноги  он разбросал всю колоду. Поражённый такой  отчаянной смелостью главарь шайки с угрозой в голосе спросил: " Ты хочешь ещё?"  и полез в карман за кастетом. Но после умелого применения приёма выронил кастет и катался по земле, вопя  и размазывая слёзы грязным кулаком. С тех пор он больше не был хозяином улицы.
Я рассказала своим ученикам (их родители репатриировались из стран северной Африки) о трагедии Бабьего Яра и о том, что в СССР не принято было говорить о геноциде еврейского народа. Им, выросшим в Израиле, было трудно понять, что для того, чтобы сказать об этом в полный голос, Евгению Евтушенко понадобилось не меньше мужества, чем для победы над Рыжим. Мы прочли вместе "Бабий Яр" (в переводе на английский) и я рассказала ребятам о том, что Евгений Евтушенко воспринял боль еврейского народа, как свою собственную. Его долго не печатали и не выпускали за границу. Его травили, обвиняли во всех грехах, Но в течении недели стихотворение было переведено   на 72 языка и напечатано на первых полосах всех крупнейших газет мира. Это был уникальный в истории случай и Евтушенко одержал нравственную победу над всесильной советской властью.
"Скажите," -вдруг спросил Израиль, парнишка, репатриировавшийся из Эфиопии несколько лет тому назад,-"А как зовут маму Евгения Евтушенко?"                "Зинаида", - ответила я и спросила: "А почему это тебя интересует?"               
"Чтобы молиться за здоровье человека, нужно упоминать в молитве имя его матери. Ведь Евгений уже не молод, так пусть такой хороший человек будет здоров и живёт до 120 лет." - объяснил Израиль.
А потом ребята спросили, было ли опубликовано то самое стихотворение, где юный Евгений бесстрашно высмеял главаря шайки. Ответа на этот вопрос у меня не было  ( и нет до сих пор).
"А давайте представим себе, что мог бы написать Евгений, пусть каждый из вас напишет по строчке" - вдруг предложила я. Вскоре вся доска была исписана. Потом я исправила ошибки, внесла минимальные изменения, подобрала рифмы. И когда на следующем уроке я раздала листочки с нашим общим стихотворением, раздались аплодисменты. А теперь поставьте свои подписи, ведь все мы соавторы. Но Израиль написал "Евтушенко" ивритскими буквами и все с этим согласились.
Я много лет принимала участие в юмористической радиопередаче "Утренняя волна", но накануне дня памяти жертв холокоста я рассказала  в эфире эту историю. Когда Евгений Александрович приехал в Израиль и был гостем  студии, я по просьбе ведущего Алекса Иш Шалома приняла участие в этой передаче и рассказала, почему юный репатриант из Эфиопии  молится за здоровье Евгения Бен Зинаиды.
На следующий день был творческий вечер Евгения Евтушенко в Хайфе. Именно тогда Евгений Александрович сказал мне, что был глубоко тронут и оставил свой автограф на учебнике английского языка.