1.
Совсем не красиво, не слишком культурно –
Горелая почта, забитая урна.
Последний почтарь истлевает в канаве.
Желтеют березы, щетинятся гряды,
Из-за занавесок – недобрые взгляды.
Не будет письма или даже открытки,
Пишу сам себе бесполезные свитки,
И время потом их безжалостно правит.
Так много ошибок, так много помарок,
И осенью слог мой то бледен, то ярок.
И пусть адресат преждевременно выбыл…
Почтарь оживает, суму поднимая,
Что с ним происходит, едва ль понимая,
И крутит педали, виляя по полю,
В пути ему птицы щебечут про волю,
Про море поют говорящие рыбы,
И взгляд провожает из-за занавески
Пока он на первом коротком отрезке
От почты горелой до главной дороги,
Ведущей лесами в райцентр убогий…
2.
Зачем убегаешь в ночь ты,
Смыкая глаза в испуге?
Страшишься внезапной почты,
И буквенной этой вьюги?
Скрипит ли сквозняк дверями,
И лифт пролетает мимо…
Я жив за семью морями,
Где всякая плоть ранима,
Но кажется больше душу
Язвят эти злые раны,
А ты напеваешь в душе,
Проснувшись не слишком рано.
И рвешь письмецо в конверте,
И ждешь головы на блюде,
Считая, что после смерти
Уже ничего не будет.
3.
В толстом кожаном переплете,
Воображаемом, но не настолько,
Собраны пойманные в полете
Письма, убившие нас только,
Не ранившие никого более,
Не повредившие даже провод
Электрический с зарядом боли,
Давший переписке той повод.
Листает в перчатке белой
Рука, и шуршат страницы…
Теперь, что захочешь делай:
Театр сожги столицый,
С буфетом, с унылой сценой,
С оркестром в глубокой яме,
И даже твоей бесценной
Эпистолой старой маме.
Сожги и залей слезами,
Пытаясь тушить, да где там!..
Мы это писали сами,
Захваченные сюжетом,
Напуганные до икоты,
Ваяя финал по ходу.
И кто я теперь, и кто ты,
И как побороть природу?
И как, оставаясь в силе,
Себя не отдать ни пяди?
Спросили? Уже спросили:
Я – так, ты – со льдом во взгляде.