Гипербола

Сережка Чеботарёв числился в школе среди твёрдых «хорошистов». Был он отчаянно рыж, крепок в плечах, молчалив и серьёзен. Весь в отца.
В тот день по математике изучали новую тему.
– Так, ребята, чертим две оси – ось абсцисс и ось ординат,– своим обычным, хорошо поставленным голосом вела урок математичка, Лидия Степановна – женщина, в общем-то, невредная и уравновешенная.
– Абсцисса – это горизонтальная прямая, её мы обозначим как икс. Ордината – вертикальная, она обозначается в математике символом игрек. Пока всем всё понятно?
Все в ответ дружно промолчали. Учеников в деревенской школе было, что называется, кот наплакал. Например, в их восьмом «А» всего двенадцать человек. А чтобы провести две прямые линии – сами понимаете, тут ума много не надо.
Однако дальше началось посложнее.
– Теперь мы с вами начертим две кривые. Это гиперболы. Вот, смотрите, я на доске нарисую, а вы в своих тетрадках.
Лидия Степановна изобразила на доске две замысловатые, но красивые кривые линии.
– Видите? Гиперболы не прямые. Они вроде бы и стремятся к осям икс и игрек, но, поскольку кривые, никогда с ними не соединятся.
Серёжка внимательно посмотрел на школьную доску, потом в свою тетрадку, взъерошил рыжий чуб и поднял руку.
– Лидия Степановна, можно?
– Да, Чеботарёв, слушаю.
– Помните, вы нам рассказывали о параллельных прямых?
– Да, конечно. И что?
– Ну, я просто запомнил, что они никогда не пересекаются. Вы мне ещё тогда «четвёрку» поставили.
– Да-да, Серёжа, помню.
– А тут что? Две оси – прямые линии, это понятно. А эти ваши две… как их...
– Гиперболы.
– Вот именно. Они ж не прямые, вы говорите?
– Да, это кривые линии.
– Ну, так выходит, они с этими прямыми-то рано или поздно состыкнутся!
– Нет, Серёжа, не состыкнутся, как ты говоришь,– улыбнулась учительница. – Дело как раз в том и заключается, что эти кривые бесконечно долго будут стремиться к соединению с осями, но так и не соединятся. В математике этот термин определяется как бесконечность. Помните, я вам рисовала такой знак – вроде положенной в горизонтальное положение «восьмёрки».
Серёжка нахмурил брови – ну, совсем, как его отец в сложных ситуациях.
– Не, Лидия Степановна, это две параллельных не пересекаются – вы же нам рассказывали, я запомнил. А тут не две параллельных. Одна прямая, а другая-то кривая! И стремится. Значит, где-то они… состыкнутся.
Лидия Степановна начала нервничать: время идёт, надо ещё успеть задание на дом дать.
– Чеботарёв, ты чем слушал, когда я объясняла про бесконечность? Да, здесь налицо одна прямая линия, другая – кривая. Да, одна стремится к другой. Но они никогда не сойдутся в одной точке, пойми! Потому что, будут бесконечно соединяться, но так никогда и не соединятся. Это и есть бесконечность.
Серёжка насупился и промолчал.
Вечером он подошёл к отцу.
– Бать, что такое бесконечность?
Отец – такой же рыжий, крепкий и молчаливый – только что поужинал и чинил настенные часы, сидя за кухонным столом.
– Эт чего, вам в школе задали про неё, про бесконечность?
Серёжка опустил вихрастую голову.
– Да нет. Просто математичка… ну, Лидия Степановна… В общем, я не понял про эту, как её… про гиперболу.
– Про чего? – отец встал со стула.
– Гиперболу. Кривая такая.
Серёжкин отец – и столяр, и плотник местного совхоза и, вообще, на все руки мастер – очень хотел, чтобы его сын выучился на какого-нибудь инженера, ходил при галстуке и ещё, чтобы он женился на городской.
– Что за гипербола такая?
Серёжка достал тетрадку:
– Вот.
Чеботарёв-старший внимательно вгляделся в нарисованную сыном схему.
– Ну? И что тут непонятного?
– Да говорю ж тебе: вот две прямые линии…
– Так, вижу – две прямые. Учился, помню. Одна вдоль, другая поперёк. Дальше что?
– А тут эта гипербола. Видишь?
– Загогоулина эта, что ли? И эта – вторая, рядышком с ней?
– Ну. Две гиперболы.
– Что ну? Загогулины и загогулины. Что не так-то? Небось, в прошлый урок недослушал чего, а теперь Лидия Степановна виновата.
Серёжке стало обидно.
– Ничего я не недослушал! Говорю ж тебе: она сначала, в прошлом году, про две параллельные прямые рассказывала. Я за это «четвёрку» получил. А тут теперь эта…гипербола. Они ж должны где-то состыкнуться. Кривая с прямой.
Отец поскрёб затылок.
– Ага. Это две прямые. Так?
– Ну. Две оси – ось абсцисс и ординат.
Оба склонились над тетрадкой.
– А эта – кривая? – с некоторым сомнением спросил отец.
– Ну да, говорю ж тебе, она к бесконечности стремится. Есть в математике такой термин – бесконечность. Нам в седьмом классе про неё объясняли. Я ей одно – две параллельные никогда не пересекаются, а эти ведь всё равно рано или поздно пересекутся, они ж не прямые. А она…
Отец помолчал, подумал.
– Слушай, Серёга, может тут она тово… может сама путает чего?
Чеботарёв-старший закурил.
– Вот, смотри. Скажем, рубим мы с мужиками избу. Ну, там второй, третий, четвёртый ряд брёвен положили. Скоро вершить – к крыше подходим. Нам главное что – ровно положить брёвна. Тут попробуй эту вашу... как её...
– Гиперболу?
– Вот-вот, попробуй эту самую гиперболу сляпать – изба же развалится к... В общем, развалится.
Лицо у Серёжки раскраснелось.
– Так и я о чём! У вас бревна – это те же прямые линии, они лежат параллельно. Значит, не пересекаются.
– Как это не пересекаются?– отец удивился. – А по углам? Где ты видел избу без углов? В прежние-то времена старики умели и «ласточкин хвост» делать при строительстве. И меня научили. Это такой особый вид – брёвна класть и «ласточкиным хвостом» их соединять.
Серёжка улыбнулся.
– Бать, ну так то по углам. А представь, эти брёвна длинные-предлинные и тянутся себе вдаль и тянутся. Не пересекутся же, если они ровные?
Отец снова закурил.
– Не, Серёга, таких длинных брёвен не бывает.
– Это я понимаю, я так, для примера. Ну, мол, про то, что параллельные прямые не пересекаются.
Отец нахмурил лоб.
– Ну, если только для примера. Тогда да – не пересекаются. Это я тоже кумекаю. Так. И что дальше?
– Да говорю ж тебе – вот прямая ось, а вот кривая гипербола: это ж не параллельные прямые? Не параллельные. Значит, должны где-нибудь соединиться. А она говорит, нет. Бесконечность, мол…
Отец встал, прошёлся по комнате, опять крепко потёр затылок, заглянул в тетрадь.
– Ладно, Серёга, давай-ка на боковую. Утро вечера мудренее.
На следующий день Чеботарёв-старший после работы зашёл домой к Лидии Степановне.
– Здрассьте.
– Здравствуйте, Егор Матвеевич,– приветливо улыбнулась учительница.
Она знала, что отец Сережки – человек непьющий, серьёзный, в деревне его уважали.
– Что-нибудь случилось?
Чеботарёв снял кепку, помялся.
– Да как вам сказать. Тут вчера сын тетрадку мне показал, вы давеча, как я понимаю, новую тему изучали. Вот он, похоже, не совсем понял про эту вашу... гиперболу.
Лидия Степановна стёрла с губ улыбку.
– Да вы присаживайтесь, Егор Матвеевич.
Оба сели за стол.
– Да, вчера я рассказывала ребятам про гиперболу. Что Серёже не понятно?
Чеботарёв, кажется, уже пожалел, что зашёл к математичке. Но природная настырность взяла своё.
– Они, эти ваши гиперболы – кривые? Я правильно понял?
– Да, верно.
– Вот! Значит, каждая из них стремится к своей оси, приближается к ней с каждым сантиметром?
– Правильно,– Лидия Степановна начала немного волноваться.
– И что это значит?– уже увереннее продолжал Чеботарёв.
– Что?
– А это значит, что рано или поздно – ну, пусть где-то там, далеко-далеко, что аж глазу не видать, они сойдутся! Это ж не два ровных бревна, верно?
Лидия Степановна встала, подошла к окну. На улице сгущались сумерки.
– Егор Матвеевич, а Серёжа говорил вам про бесконечность?
Плотник досадливо крякнул.
– А как же, говорил. Термин, мол, такой. В математике.
– Это не просто термин. Это...
И тут Лидия Степановна вдруг поняла, что у неё не хватает слов, чтобы объяснить этому взрослому, сильному, по-своему сообразительному и неглупому мужику тему урока.
– В общем, это такая величина, которая не поддаётся исчислению.
– Как это?– искренне удивился Чеботарёв. – А на что же тогда она, эта ваша математика? Ну, есть же тысячи, миллионы, что там дальше идёт?..
– Миллиард, триллион, квадриллион...– машинально отвечала учительница, глядя в окно.
– Вот! А ещё дальше?
– Дальше квинтиллион, секстиллион... Да поймите, не в этом дело! Насколько велики не были бы все эти числа, бесконечность – она... ну, не то чтобы больше всех их, даже вместе взятых. Она... в общем, она неизмерима. Потому и называется бесконечностью.
Чеботарёв помолчал с минуту, тоже глядя в тёмное уже окно, потом решительно встал.
– Ну, ладно. Неизмерима так неизмерима. Чего уж тут.
Неловко улыбнулся:
– Вы уж извините меня, если чего недопонимаю. У меня ж всего семь классов да коридор. Где уж нам гиперболы-то осилить.
Уже у порога он обернулся.
– А вы, Лидия Степановна, знаете, что такое «ласточкин хвост»?
– Простите, что?
– Ну, «ласточкин хвост» – это такой способ, чтоб брёвна между собой скреплять.
Математичка растерялась.
– Нет, не знаю. А к чему вы это?
Чеботарёв опять улыбнулся, только теперь уже широко, уверенно.
– А, да это я так, к слову. Не берите в голову. Если что, заходите – я покажу, как это делается. Без всякой бесконечности. До свидания!
Дома у него всё шло своим чередом.
– Свиньям дала?– спросил он жену.
– Дала,– ответила та, стоя у плиты. – Нюшка скоро пороситься будет.
Он кивнул:
– Ну, и ладно. Серёга-то где?
– Да где-то на дворе был.
Чеботарёв-старший вышел во двор. Сын возле сарая чинил велосипед. Увидев отца, вопросительно взглянул на него:
– Ты, бать, к математичке ходил, что ли?
Тот присел на корточки рядом.
– Ну, заходил.
– И чего она?
– А чего она? Ничего. Хороший, говорит, у вас сын растет, Егор Матвеевич. Твёрдый хорошист.
Он встал, сладко потянулся всем телом.
– Ты вот что, Серёга, давай-ка, в воскресенье на рыбаловку налаживайся. Сидор, конюх наш, говорит, на Фёдоровском пруду карась знатный пошёл, до килограмма. На красного червя. Надо будет прикорм сварить. Завтра у меня дельце одно есть, а в воскресенье порыбачим.
Он вернулся в дом.
– Завтра в райцентр поеду,– сказал жене,– может, купить что, ты скажи.
– А чего едешь-то?
– Так это… за комбикормом.
– Да ведь ещё два мешка в сарае.
Чеботарёв досадливо хмыкнул.
– Ну да, ты ещё дождей дождись. Поеду, пока вёдро.
Утром он завёл свой старенький верный «Урал» и поехал в райцентр. Там была церковь. Заглушив мотоцикл, он, преодолевая робость, вошёл в храм. Шла служба. Пахло ладаном, певчие тянули тонко и протяжно.
Чеботарёв подошёл к церковной лавке, за которой стояла дородная женщина в тёмном платке.
– Здравствуйте. А когда служба заканчивается?
– Первая в полдевятого.
– Скажите, а я могу со священником поговорить после службы?
– С батюшкой? Да подходите, он примет. Он всех принимает.
Чеботарёв поехал на рынок, купил два мешка комбикорма, уложил в коляску «Урала», аккуратно прикрыл чехлом. Не спеша походил по знакомым узким улочкам райцентра, съел два мороженых. Чтобы скоротать время, зашёл в рыбацкий магазин, выбрал два приглянувшихся поплавка и десяток крючков.
В половине девятого подъехал к храму. Священник вышел из церкви последним, после прихожан. Лет ему было под сорок, небольшое, аккуратное брюшко, борода красиво пострижена. И добрые, ласковые глаза.
– Здравствуйте!– остановил его Чеботарёв.
– Здравствуйте,– кивнул в ответ батюшка.
Видя, что собеседник немного робеет, приветливо улыбнулся:
– У вас ко мне какой-то вопрос?
И тут Чеботарёву как-то сразу сделалось легко.
– Да, есть вопрос. Вы простите, не знаю вашего имени-отчества, не знаю, как обращаться к вам.
– Да просто батюшкой зовите,– опять улыбнулся священник.
– А, хорошо. Знаете… я, в общем, не про религию… ну, не про веру и не про Бога. У меня немного другое. Ничего?
– Ничего-ничего. Слушаю.
Тут Чеботарёв окончательно осмелел.
– Вот скажите… батюшка. Что такое, по-вашему, ну, по-церковному, бесконечность?
Священник пристально, теперь уже без улыбки, оглядел Чеботарёва.
– А зачем вам это? Извините, я что-то не припомню – вы не из моих прихожан?
Тот замялся.
– Нет, я в церковь не хожу. Некогда. Всё дела, заботы… Я тут, недалеко, в Кустово живу.
Батюшка опять слегка заметно улыбнулся.
– А бесконечность вам зачем?
Чеботарёв тоже разулыбался.
– Да, понимаете, сын это сейчас в школе проходит. Есть там такая – гипербола. Не совсем понятно.   
Священник предложил присесть на лавочку возле храма.
– Это когда две оси и две кривые, которые никогда с ними не пересекаются?
Чеботарёв просиял:
– О, вы знаете? Ну, да, про них речь. Ну, согласитесь, так же не бывает! Если они стремятся друг к другу, значит и пересекутся рано или поздно. Так ведь?
Священник помолчал.
– Про бесконечность, конечно, тоже в школе вашему сыну рассказывали?
– А то! Понятие такое есть в математике.
Чеботарёв про себя удивился – священник, а, глянь, соображает.
Его собеседник о чём-то задумался; долго смотрел на стоящие рядом берёзки, на храм, на небо.
– Говорите, в Кустово живёте?
– Да. Семь километров отсюда.
– А работаете кем?
– Да я и столяр, и плотник. Много чего могу.
Священник опять тепло, по-доброму улыбнулся.
– Знаете, я сейчас буду говорить про другую бесконечность. Не про математическую. Вот смотрите. Человек рождается, живёт – кому сколько отпущено – а потом умирает. Так?
– Так.
– Дальше идём. Скажем, люди дом построили. Будет он стоять вечно?
Чеботарёву почему-то показалось, что он давно знаком со священником и даже в друзьях с ним, настолько тот был простым, открытым и понятным.
– Не-е, вечно не получится! Кирпич рано или поздно в труху превратится, брёвна сгниют – если, конечно, это не морёный дуб, тот веками стоит. Ну, правда, и тот когда-то в негодность приходит.
– Вот, правильно. А скажите, как, по-вашему, хоть что-то на нашей матушке-Земле вечное есть?
Чеботарёв помолчал.
– Может, египетские пирамиды?
Тут батюшка неожиданно рассмеялся – молодо, задорно, совсем не по чину.
– Так ведь и они, бедолаги, рушатся! Смотрели по телевизору? Их ведь теперь даже охраняют от туристов – наверное, чтобы не так быстро рушились.
Потом он опять посерьёзнел лицом.
– Вас как зовут?
– Егор Матвеевич.
– Вот, смотрите, Егор Матвеевич, только что мы с вами пришли к выводу, что ничего вечного на Земле нет. Всё конечно. Всё рождается и рано или поздно умирает. Но при этом такое понятие, как вечность, люди используют уже много веков. Почему? Что, вообще, это такое – вечность? Можете ответить?
Чеботарёв насупился, поковырял носком ботинка песок под ногами. Потом прямо посмотрел в глаза священнику.
– Это вы про что? Про ту самую бесконечность? Опять про гиперболу?
– Нет-нет, поверьте, я сейчас не о математике! Просто… как вам сказать… Нам, смертным, трудно понять некоторые вещи. Ко мне в храм приходят разные люди. Кто-то появляется здесь изредка, ставит свечки «на всякий случай», а чаще – когда беда в дом приходит. Кто-то и все посты соблюдает, и молитвы наизусть знает, и все церковные праздники помнит. А вот о вечности мы почему-то редко задумываемся. Наверное, быт, повседневные заботы-хлопоты мешают. Некогда задуматься…
Священник замолчал. На ветках берёзы над ними чирикали воробьи. По соседней улице, натужно ревя двигателем на подъём, проехал грузовик.
– Послушайте, Егор Матвеевич,– неожиданно повернулся он к Чеботарёву,– а вы когда-нибудь на звёзды ночью смотрели?
Тот слегка удивился:
– Ну, а кто ж на них не смотрел. Звёзды и звёзды. Мерцают, светятся. Падают иногда.
– А вы думали о том, какое до них расстояние, что они собой представляют, из чего состоят, есть ли на них жизнь? И, вообще, что такое наша Вселенная?
Кажется, батюшка немного разволновался. Он встал и начал ходить туда-сюда около лавочки.
– Вы телевизор смотрите? Вот, учёные пришли к выводу, что, кроме нашей Вселенной, есть ещё тысячи подобных ей. Представляете – тысячи, а может и десятки, сотни тысяч таких, как наша!
Чеботарёв тоже встал.
– И что?
Священник совсем по-детски взмахнул руками:
– Как что? Мы с вами отсюда, с Земли, смотрим на звёзды, и нам кажется, что они очень далеко от нас, а ведь на самом деле там, за ними, есть и другие звёзды, которые нам не видны, есть другие вселенные, которые нам не ведомы! И нет им конца и края. Понимаете – нет! Вот это, наверное, и есть вечность…
Чеботарёв поднялся.   
– Вечность… А я вот комбикорма два мешка купил сегодня. Хотя дома есть ещё. Ничего – впрок пойдёт. Свиней-то кормить надо. Сына растить. Выучить его.
Священник вдруг опять рассмеялся – весело, задорно, молодо.
– Егор Матвеевич, а ведь помрут ваши свиньи! И мы все помрём. А вечность – представьте – останется. Понимаете, у неё, в отличие от всего нашего, земного, нет начала и нет конца. Она всегда была и будет. Как Бог. Он был всегда и будет всегда. Многие люди очеловечивают Его, пытаются представить в своём воображении – как Он выглядит, как говорит, как ведёт себя в той или иной ситуации. Отсюда и много заблуждений.
Чеботарёв пристально посмотрел в глаза священнику.
– А вы знаете, как Он выглядит, Бог-то?
Батюшка тихонько вздохнул.
– Никто не знает. Не дано нам, смертным. Наверное, это правильно. Так и надо. Там, на Высшем Суде, познакомимся. Лишь бы одесную с Ним оказаться…
Вернувшись домой, Чеботарёв занёс комбикорм в сарай, спросил у Серёжки, накопал ли он червей для рыбалки, потом все вместе поужинали.
Среди ночи жена спохватилась – нет мужа рядом. Вышла из дому. Он сидел на крыльце, тихий, молчаливый.
– Ты чего, Егор? Нездоровится?
Тот встал, обнял её за плечи.
– Не, мать, ничего, всё нормально. Ступай, спи, я сейчас.
Жена ушла в дом. Оставшись один, Егор долгим, задумчивым взглядом обвёл весь звёздный небосвод, потом протяжно вздохнул.
– Вот так, значит. Ну-ну…
Ему вспомнилась церковь, глубокий внутренний покой, царивший в храме, чистые, трогавшие душу звуки хора. Припомнил он и молодые, добрые глаза батюшки. Почему-то захотелось опять встретиться с ним, без суеты, не спеша поговорить вдвоём о чем-то большом, светлом, несуетном.
И Егор неожиданно для самого себя улыбнулся. Какой-то доброй, открытой, почти детской улыбкой.