Творением стиха исправно рад
Едок вкуснющих смыслов оголтелый.
Макальщик важного пера впригляд,
Абстракцией напитанный, умелый.
Слагающий слогами слово в слово.
Вопящий музам мысленно: «пошли, пошли!».
О, хлыст пера! Обуян снова
Ядущим смыслов жалобные вопли, и...
Ногами бьются в пол души, опять вопят.
О, отпусти, провидец вещий сути!
Он их утопит во чернилах как котят.
Черта́ми букв повяжет: знайте, черти!
Естественно, те музы всё простят.
Надежда в них: укромные пути.
(И) ими они оного до разума хотят...
Доставить, доволочь, уткнув лицом,
Ударив даже смыслом дня и ночи, время...
Развалено кусками, проседает дом.
И всё кругом — надежды той лишь бремя.
Молчит успение таланта*, грезит душа.
Ночами вяжет слог хмельное разуменье.
Октава сути вяжет слух. Ох, хороша!
Да глаз жует просторы неспеша...
Примаргивая смысла всё хотенье.
И акростих не получился. Муз погребенье...
Гори рассвет, свеча задуйся сквозняком.
Ор муз, бредут за гробом стройно, вяло.
Судьба влечет их к яме грез. Ничком.
Прозренья так и нет, слепы безглазо.
Однажды было так. И в горле ползал ком.
День догорал, сей час, немедля, разом.
И жуть безвинная о бесталанности, и гром.
Пучина неба яро осветясь — страдала.
Руками голову хватив, смотрел в ничто.
И за стеклом окна прелюдия блуждала.
Давление на мозг вопроса: что-что-что!?
Изгнанник сути, бес своей мечты.
А свет уж мерк, свеча себя сожгла.
И с тьмою говорил зачем-то аж на «ты»:
Манила тенью странность всеприсутствия.
Э... музы обернулись, плача: «мы жизнь твоя!».
Позволил им остаться. Без напутствия.
Надеянно махнув рукой на них. Пускай.
И бросив гроб, вдруг, разбежались. Рай!
________________
* не отпевают.