Ее губы извивались и стали влажными

 
словно в приступе смертного сладострастия,
ее губы извивались и стали  влажными.

Она хотела вскочить, бежать, но не могла подняться.
Тело теперь ей  не повиновалось:

так ребенок перед наказанием
           от страха
           не может сделать и шагу,
               
но глаза непроизвольно делали знаки,
                моля  о пощаде.


*

Тело теперь ей  не повиновалось:
бунт тела против нее самой был страшен:
                словно она на сцене театра,

и одновременно,  покинутая,
              сидит в темном - зрительном -
            
зале
и наблюдает,
как бездарные актеры играют

ее судьбу,  а она
не может ни помешать,
      ни, хотя бы немножечко, им подыграть.