Вхожу в тебя, город, ты крепко к себе привязал.
Но демоны побеждены, а желанья убиты.
Сойдя на перрон, я упрусь в многолюдный вокзал,
с тяжёлым предчувствием скорого схода с орбиты.
Лукавое время! Законы его таковы,
что линия жизни свелась почему-то к отрезку.
И как не заметить, что некогда добрые львы
теперь не смеются, но скалятся, точно в отместку.
Однако меня ничего больше не удивит.
Что начато прямо, обычно кончается криво.
Я львам салютую небритостью серых ланит,
чей смутный прообраз – густые звериные гривы.
Минуя вокзал, поднимусь на спасительный мост,
где эру назад соловьём заходился в ночи я.
Считавшийся сложным, мир стал поразительно прост –
и всё это под покровительством Санта-Лючии.
Спасибо, мой город, спасибо за мудрость твою!
Ты помнишь, как мнимый должник то ли муз, то ли граций,
я, вздумав вещать, угодил не в свою колею,
где быть уже мало, но важно ещё и казаться.
За этот прокол до сих пор меня совесть грызёт
то болью в висках, то тычком учащённого пульса,
но знаю, меня ты простил, и надеюсь, за всё,
поэтому, город, я снова к тебе и вернулся.
Вхожу безымянным в глухое пространство воды,
как коршун, кружу по знакомым мостам и каналам,
пытаясь тем самым запутать свои же следы,
которых за четверть столетья оставил немало.
Я стал убедительным, ибо дожил до седин,
хотя это вовсе не значит, что стал убеждённым.
Ты вечен, мой город, ты вечен и непобедим,
а мне суждено оставаться всегда побеждённым.
Пространство воды, где весь мир превращается в ноль,
где нищий мой дух преподнёс уже столько сюрпризов.
В приходе сюда уживаются радость и боль,
в уходе отсюда соседствуют слабость и вызов.
Ты спросишь: к чему это всё? Разве вычурность строк
откроет нам суть? Просветлённый не есть многословный!
И я, преклонивши колено, приму твой упрёк,
но буду и впредь обращаться к тебе как виновный.