Отделяю, что было оградой,
Чёрной тушью с излишним нажимом.
Каллиграфией Летнего сада
Вспоминаю бесснежные зимы.
И пишу этой прописью чётко
Весь реестр приездов-отъездов.
Дней февральских агатовых чётки,
Нить дворов проходных и подъездов,
Словно площадь дворцовая гулких,
С тёмным мрамором стёртых ступеней.
Треугольную – ту – в переулках
Клетку-комнату. Медное пени
Фонаря с лебединою шеей,
Что заглядывал тенью барочной.
И следил за двумя, и лелеял,
С ненасытною страстью порочной,
Макраме перекрещенных пальцев
Близнецов, что сиамских теснее,
Влажных тел лакированных смальцем
Его света – палитрой Сислея.
Окон стрельчатых мутную серость
Ночь, как капельницей отмеряла.
Солнце мышью домашнею серой
Робко жалось к стеклу. Было мало
Нам ночей ледяных и каналов,
Площадей и мостов круглых арок.
Время камнем упало в анналы.
Сердце, синий чулок, перестарок,
Вспоминая, развяжет тесёмки
Чёрных вен, открывая плотину.
И нахлынут удушьем потёмки,
Засосут в Ленинградскую тину.
Заспешу торопливой походкой
По Халтурина к сдвоенной двери
Под протяжную долгую коду
Эха. Было ль? Откроют, поверю…