ЗЕРНО
Жила в Глубине Вселенной окутанная золотисто-розовой дымкой планета. Её флора была прекрасна, фауна разнообразна, но не было у неё существ, способных восхищаться увиденным, изучать данное и создавать новое. Но однажды…
Там, где простёрлась ночь, тёмную лазурь пронзила сверкающая искра, и в почву врезался метеорит. С неба обрушился ливень, камень покрылся трещинами и рассыпался. Снова настала тишина. В свежей воронке лежало зерно, источая в сумрак дымчатое сияние.
Вскоре над впадиной, поросшей травой, высился стебель с кроной из ребристых бутонов. Словно бы рассуждая, деревце звенело и переливалось. Шло время.
*
Наступил сезон гроз. Как правило, на этой планете первая, вторая, четвёртая и пятая грозы приходят медленно и сверкают молниями неохотно. Не такова третья. Её молнии — стрелы гнева, гром — сотрясает твердь. Когда она явилась, деревце оживилось, приветствуя звоном зубчатые блески.
— Что, — изумилась фурия, — не трепещет? — И молнии засверкали ярче, затрещали громче. Но деревце рассмеялось. Гроза усилила натиск. Тщетно. Тогда она совсем потеряла голову, и великая молния ударила в крону. Но растение не обратилось в горку угля, произошло другое: угловато извиваясь, колючий венок впитался в бутоны, которые засияли и на острие звона взорвались. Прерывая нити дождя, в стороны разлетелись сгорающие лепестки, и тёмные фигуры упали наземь.
Свет озарил леса.
На золотистой траве, словно варианты одной скульптуры, лежали некие существа. Подобную выставку мог устроить ваятель, дабы продемонстрировать причудливую динамику расположения объектов. И он бы добился восхищения публики и даже обморока чувствительных особ — в миг, когда части инсталляции пришли в движение. Вот одному существу удалось встать на ноги. Оно повернулось к серебристому диску и воздело к нему трёхпалые руки. Торжественно застыв, создание издало удовлетворённый звон, и в его лице заиграли огоньки. И остальные, поднявшись, сделали так же — воздели руки и зазвенели.
И назвали звезду — Цэт.
И назвали планету — Люма.
И назвали себя — Люм.
Пока они были как один и не знали «я» и «ты».
Люм, люмы
Голова люма — линза в ободе. Линза — носитель разума, архив, средство коммуникации, оружие и многое другое. Питается люм светом ближней звезды, электричеством и скрытыми силами, общается — используя сигналы внешней и внутренней связи, а также информационный луч.
Тело люма состоит из чёрного пластичного материала, который вбирает, накапливает и преобразует энергию. Конечности этого агзалаца гнутся в любых местах, ступни напоминают сандалии, длинные пальцы-щупальца на руках быстры и снабжены чуткими рецепторами: взяв кусочек металла, люм знает его массу и внутреннюю структуру. В своём главном векторе люм — исследователь и преобразователь вещей, веществ, явлений, пространств.
Одинаковые по форме и размеру, эти существа отличаются друг от друга рисунком складок и расположением длинных хребтовидных выростов. У каждого из двух дюжин появившихся из растения агзалацев свой основной оттенок лица. Этот оттенок — словно лёгкая дымка, не яркая. Иногда дымка сгущается, и тогда оттенок уместно назвать цветом.
В линзе люма возникают, передвигаются, исчезают огоньки, выражающие чувства и эмоции. Также огоньки могут являться кодами, но тогда сразу видно, что это коды. Зачастую огни чувств и коды соседствуют. Если на линзе видны только коды, значит, речь идёт о чём-то важном. Когда обстоятельства не требуют точности, люмы могут общаться, обмениваясь картинами настроения, наполненными символизмом цветов, линий, пауз. Или просто показывая фильмы.
Во время бодрствования в линзе существа постоянно изменяется насыщенность оттенка, плавают огоньки, вспыхивают точки и чёрточки, проносятся фоны. Линза отражает жизнь люма. Снаружи она невелика, но внутри её пространства огромны и содержат важные вещи.
И всем этим вещам — свой черёд.
НАЧАЛО
Взирая вокруг, агзалацы ощутили желание отправиться вглубь картины.
— Куда я пойду, Люм?
— Я — в тот лес. Интересно, что там.
— Я — к ручью. Интересно, что там.
— Я пока осмотрюсь, Люм.
— Я, Люм, буду изучать почву.
— Я, Люм, иду…
— И я отправляюсь.
— Тут собираюсь, Люм!
— Тут, Люм.
Договорившись о действиях, они уверенно зашагали навстречу неизвестности. Ведь у них есть Цель.
Люм с зелёной линзой вносил возникающие названия в каталог. Вот золотистая трава Аммия, розовая Илу, мох Нек, вьюнок Лиулу, деревья Убр, серебристый Атарант, светло-сиреневые колокольчики Лау. Это светлый лес Люмы, место прозрачных красок и лёгких дуновений. Ловко двигаясь, агзалац делает снимки и подвиджные записи. Позже он выберет лучшее и покажет на линзе Люм. Или поделится изображениями посредством луча.
— Люм!
— Я здесь, Люм…
— Я нашёл!
— Я тоже нашёл!
Существа перебрасываются внутренними репликами, они не хотят потеряться. Они знают, что есть Время, но ещё не знают времени.
Люм с синей линзой исследовал озеро. Он быстро осмотрел светлые места, а на глубине зажёг в линзе яркое пятно, дающее некоторый обзор. Потом переключился на другие волны восприятия и увидел всё целиком. Перед ним колыхались растения, проплывали рыбы, перемещались ракообразные. Агзалац наблюдал панораму, сидя на камне, пока тот не устремился вверх, оказавшись панцирем черепахи.
Путешественник с оранжевой линзой обнаружил ценные руды и чёрные гранулы, чьё вещество содержит много энергии. Но, пока нет необходимых устройств, извлечение этой силы и её применение невозможны. Растирая в пальцах почву, он постигал её свойства.
Люм с линзой красного оттенка прогуливался по лесу и рассматривал всё подряд. Он видел молчаливых птиц Доф, звонких птичек Сулол, пушистых зверьков Кииу. Но больше всего его впечатлила встреча с похожим на кенгуру животным на трёх длинных ногах. Каждая из этих конечностей завершалась тремя пальцами с аккуратными копытцами. Когда люм заметил его, животное объедало Нек с упавшего дерева. Повернув к наблюдателю узкую голову с ворсистым гребнем, оно сверкнуло янтарными глазами, фыркнуло и ринулось прочь, маневрируя при помощи хвоста, отороченного красно-синим оперением. Когда тело невзрачного окраса исчезло из вида, между стволов всё ещё мелькали зигзаги яркой ленты. Из-за чего этот лесной житель и получил имя Гах-Лул — Лесной художник.
Да, они оказались на чудесной планете. В приподнятом настроении люм с линзой жёлтого оттенка вызванивал музыкальные гармонии. В результате из разнообразия звуков появилась очаровательная мелодия — «Радость».
Вечером исследователи собрались для обмена информацией. Когда на небосвод взошли спутницы Люмы, агзалацы назвали одну планетку Луаной, другую — Ларией. Они долго звенели и мерцали в сумерках, а затем впали в дрёму, и последний огонёк погас. Теперь в них проносились нестройной чередой только призраки мыслей…
С первыми лучами Цэт мысли новоявленных люман обрели энергию и принялись побуждать их к дальнейшим действиям.
МЕРЫ И РАЗНОГЛАСИЯ
Дни проходили за днями. Утром существа отправлялись на исследования, вечером делились сведениями. Постепенно они познали и обдумали: «я», «ты», «мы», «он», «они», но всё ещё видели в других только себя. Сообразно оттенкам линз они дали себе имена, чтобы без труда соотносить себя и события.
Чтобы объяснять важное и многое, агзалацы установили мерила. Длину стали измерять в люмах. За единицу массы приняли люмт, за единицу объёма — люмл. Единицей времени выступил люмк — столько им требовалось, чтобы в вечернем кругу поделиться основной информацией. К этим мерилам прилагались большие и меньшие мерила. Также использовались доли.
— Люм!
— Люмт!
— Люмл!
— Люмк!
— Удачно придумали.
— Удобно!
— Замечательно!
Установив меры, они перестали расходиться в оценках расстояния, массы, объёма и времени. Не то с действиями — каждому казалось, что именно он занимается первоочередными делами. В их общении появились сначала робкие, а затем звонкие полемические нотки. Ещё недавно люмы не чувствовали себя разными существами. Теперь каждый думал про каждого: «Он — не я». Постепенно между ними росли невидимые дистанции. Исследователи чувствовали, что их общение меняется, но не придавали этому значения. До одного происшествия, когда…
— Прекрати всё время рассказывать о травах, они мне не нравятся! — воскликнул на собрании Фиолет. На что Зелён ответил сверканием негодования, сообщив, что и его не слишком интересуют исследования товарища.
С тех пор так и повелось: что нравилось Фиолету, не нравилось Зелёну; что нравилось Зелёну, не нравилось Фиолету. Не нравилось по их уверениям. Ведь у Фиолета не было неприязни к растениям, а у Зелёна — к конструкциям из рычагов и шестерёнок, которые Фиолет собирался мастерить. При любой возможности они перебрасывались замечаниями, которые стали казаться им чем-то значительным. В чём была эта значительность? Непонятно. Но и другие люмы осваивали новый стиль общения. Хоть никто из них не мог превзойти Фиолета. Разве что Зелён. Да они и не пытались, чувствуя, что им чего-то не хватает для этого искусства. Между тем спор разгорался...
Сиял обычный день, когда Фиолет и Зелён принялись метать друг в друга лучи. Невиданно! — они желали вывести себя из энергетического баланса. Люмов поразили эти действия и быстрота заключения договора о них. Обычно, прежде чем сотрудничать, они внимательно обсуждали процесс и только потом принимались за дело, без смятения и спешки. Но Фиолет и Зелён трудились так, словно могли не успеть нанести ущерб, будь у них такая возможность. Как ни подпрыгивали они на ослабевших ногах, исторгая лучи, как ни старались, причинить весомый урон не получалось. Вскоре противники убедились, что их действия безрезультатны и разошлись. Зелён отправился к люмам, а Фиолет неизвестно куда. Обменявшись с врагом телепатическими репликами, он согласился прекратить битву. Но Гнев его не улетучился, напротив — разгорелся и занял в сознании место, где решил дождаться… чего? Этого Гнев не знал, но очень хотел узнать.
ЧЁРНЫЙ КАМЕНЬ
В потемневшем лице агзалаца плясали гневные зигзаги. С ворчливым звоном он уходил в беззаботный шелест и мерцание крон. Фиолет всё ещё досадливо поскрипывал, когда наткнулся на удивительный объект: перед ним чернела пятиугольная призма высотой поллюма и шириной около трёх. Напоминающее камень вещество не считывалось сенсорами, и этим напоминало материал тел самих люмов. Что это? Откуда? Гранёный мрак незыблемо хранил Тайну.
Вступив на чёрную гладь, Фиолет почувствовал исходящую из глубины силу, перед которой отступал лес: упираясь в невидимые стенки, идущие вверх от боковых граней, чаща напоминала сплющенное стеклом кружево. По всей видимости, он мог пересечь поверхность за пять больших шагов. Но не спешил. Ведомый наитием, люм остановился в центре плоскости и, запрокинув лицо в небо, ощутил, как его наполняют волны энергии. Это было могущество! Однако в следующий люмкс он почувствовал себя пловцом, которого река несёт к водопаду. Поворачивать было некуда, и Фиолет обрушился в Небытие. Линза его потемнела, и он безвольно упал.
Когда линза приобрела обычный оттенок, люм, начав подниматься, увидел напротив себя… себя! Этого не могло быть, но было — на Фиолета с изумлением смотрел Фиолет. После замешательства люмы перекинулись парой фраз, затихли и тут же разразились серией сигналов, обнаружив, что обладают общей памятью. Некоторое время они прыгали на камне, сверкая и звеня, а затем повторили опыт раздвоения. Сначала по одному, всходя на камень один за другим. И вот их уже четверо. Затем два Фиолета решили встать в центр камня вдвоём. Тогда одного выбросило за чёрную площадку, а второй раздвоился. Они не спешили умножать своё количество, но к концу дня их было пятьдесят, а в следующий день — сто. Агзалацы восторгались: все они вместе и все они — Фиолет! И сочиняли воинственный гимн, ориентируясь на образцы, найденные в линзах.
Конечно, они в своём простодушии не понимали, что очень наивны. Понимали или не понимали, а делали то, что делали. И оказалось, что невероятное происшествие не изгнало Гнев, мало того, к нему присоединилась Гордыня.
Утром третьего дня Фиолеты разработали план действий. Теперь их много, они придут и выведут из энергетического баланса Зелёна и всех, кто вздумает встать на его сторону. Их привлекало предстоящее возмездие. Они хотели в новом свете выступить перед… братьями? Да разве рождение из одного соцветия — братство? Нет. Подлинное братство куётся в недрах Чёрного Камня. Камня, сила которого объединяется с силой звезды, как нечто равновеликое. И пусть их жизнь началась с небольшого родника, сейчас она разлилась морем!
Когда ликование пошло на убыль, они выстроились в ряды и торжественно двинулись сквозь чащу, иногда спотыкаясь, но делая вид, что этого не случается и они сохраняют безупречный строй.
Другие люмы тем временем продолжали исследования. Однако исчезновение Фиолета произвело на них тягостное впечатление. Даже Зелён переживал по этому поводу и, хотя именно фиолетовый начал распрю, чувствовал недовольство собой. Сегодня агзалацы собирались отправиться на поиски товарища.
— При помощи рупора можно значительно усилить звон. Я его использую, повторяя в лесу: «Фиолет!» Услышав своё имя, он пойдёт ко мне.
— Неплохая идея. У меня тоже есть предложение: разойдёмся в разные стороны, а потом двинемся по спирали, расширяя область поиска.
— Всё это разумно. Главное, чтобы Фиолет не скрывался.
— Да, не отвечает на внутренние реплики…
— Интересно, где он сейчас…
Разорвав штору листвы, на поляну выступило войско фиолетовых. Сбитые с толку люмы мерцали и звенели, выражая радость, недоумение, тревогу. Они осыпали пришельцев вопросами. Вместо ответа три Фиолета, приблизившись к Зелёну, ударили в его линзу лучами так, что он потерял сознание. Возмущённые этим действием, люмы пытались оказать сопротивление, но были моментально приведены в состояние дисбаланса энергии. Очнувшись, они под руководством Фиолетов построили из больших веток загон, в который и были помещены с предписанием не переговариваться и не шевелиться. Оглушённые, пленники и без того не знали, что говорить и куда двигаться, только в линзах вопросительно посвёркивали огоньки. Так они и уснули в недоумении.
С нового дня у люмов началось странное житьё. Фиолеты принялись изобретать, вытаскивая из памяти разнообразные вещи. Для некоторых ещё не было материалов, для других — применения, однако кое-что получалось. Так, пленные построили вокруг поляны стену из брёвен, а за ней выкопали и заполнили ручьевой водой ров. В центре посёлка возвели высокую башню, на которой отныне дежурил Фиолет с рупором. Стражу было предписано торжествовать и распевать. Сначала люмов раздражало постоянное исполнение гимна «Великие герои», затем стало смешить, а потом, занятые бесчисленными поручениями, они перестали обращать внимание на шум. Примерно вот что говорилось в этом произведении:
Мы — великие герои!
Мы — величия оплот!
Мы — великие герои!
Это гордость в нас поёт!
Мы — великие герои!
Наша слава — ярче Цэт!
Мы — священные герои!
Мы — несём планете свет!
И тому подобное.
ПОБЕГ И ОСВОБОЖДЕНИЕ
Худо приходилось Желтку — его мучила тоска по излюбленным местам, где он проводил время, наблюдая за природой. И он решил действовать. Погасив огоньки, но бодрствуя, он терпеливо ждал, когда задремлет страж. Ночами дежурные пели тише, и, случалось, дремали. Ему повезло — в третью вахту хвалебные бормотания смолкли. Тут же он выполз через тайную брешь, пересёк открытое место, взобрался по стене и прыгнул в воду. Выкарабкавшись из канавы, беглец оценил пройденный путь. Это было не так-то просто. Страж на башне проснулся. Угловатая песня быстро удалялась, покрываясь рябью лесного шелеста.
Утром Фиолеты заметили отсутствие рабочей единицы — Желтка — и устроили экстренное собрание. Пленным училили допрос, но они только растерянно звенели: нет, они ничего не знают, да и откуда? Ведь ночью все, согласно предписанию, спят. Дежурный Фиолет тоже ничего не мог поведать. Кроме того, что был, как всегда, очень бдителен. Безупречность — одно из его ценнейших качеств. В результате Фиолеты постановили, что Желток исчез из Реальности, как нечто незначительное.
— Вероятно, он решил не занимать место ещё одного из нас!
— Отличная мысль!
— Может, пора к Чёрному Камню?
— Преумножить сплочённые ряды!
— Ряды героев!
Было решено без спешки, несвойственной стратегам, отправиться в поход через несколько дней.
Желток сидел на дереве неподалёку от посёлка, ставшего крепостью. Несмотря на незавидное положение в лагере, он скучал по прежней жизни, ему не хватало общения и совместного труда. Когда вернутся прежние времена?.. Беглец уже собирался спускаться на землю, как вдруг…
Из распахнувшихся ворот выдвинулся отряд и направился в чащу. Запевала исторг первые коды, остальные с великим усердием подхватили. Над деревьями взметнулись перепуганные птицы. Желток изумился: куда это отправились грозные Фиолеты? Он без опаски следовал за отрядом, пока не смолкло пение. Теперь Желток пробирался осторожнее и вскоре увидел Чёрный Камень. То, что произошло дальше, повергло следопыта в изумление и восторг.
Фиолет шёл в центр камня, воздевал руки, покрывался дрожью воздуха и падал навзничь с потемневшей линзой. Но не один. На чёрной поверхности в одинаковых позах лежали два Фиолета. Очнувшись, они медленно поднимались на ноги, смотрели друг на друга, звенели и подпрыгивали. Но недолго — их поторапливали следующие. Множество люмков над лесом рассыпался приветственный звон. Увеличив своё количество до двухсот, они отправились в обратный путь.
С замиранием линзы Желток вступил на Камень и почувствовал энергию, поднимающуюся из глубины. И тут его охватили сомнения. Ему хотелось удвоиться, и в то же время он опасался: вдруг это доступно исключительно Фиолетам? Ведь твердили же они постоянно о своём превосходстве. Не пострадает ли он? Что, если камень возьмёт да и проглотит его? Что же, не рискнёшь — не узнаешь. Желток встал в центр и направил линзу к Цэт. Тут же в нём соединились потоки сил. Далее произошло то же, что и с другими. Был один люм, появилось два люма. Однако Желтки не стали буйно торжествовать — вдруг неприятель поблизости? Умножившись до десяти, они нашли окружённую зарослями Атаранта поляну, провели совет и погрузились в дрёму. На следующий день их было четыреста. И все они обладали большой предусмотрительностью. Поэтому решили так: двести пятьдесят — отправляются на штурм, сто пятьдесят — остаются у Камня. Тогда, даже потерпев поражение в боестолкновении, они сохранят незыблемое преимущество.
Не спеша, отрядами по несколько бойцов, жёлтые приблизились к посёлку. Страж распевал и не заметил поблёскивающие между листьями линзы. Тихий звон пронёсся по цепочке. Жёлтки пересекли ров, преодолели ограду и с решительным звоном атаковали фиолетовых. Не ожидавшие нападения «великие герои» стремительно проигрывали. Около пятидесяти лежали в обмороке, столько же сопротивлялись. Остальные, сгруппировавшись, плотным клином прорывались к Чёрному Камню. Всё глубже в заросли удирали они, издавая торжествующие звоны, которые означали: «Сейчас, оранжевые жуки, вы познаете нашу отвагу!» Однако у Камня их ждал неприятный сюрприз.
Битва в посёлке закончилась, связанные Фиолеты лежали у забора шевелящейся гроздью. Вскоре рядом с ней выросла ещё одна. Последним свободным Фиолетом оказался страж. Заперев люк, он предлагал Желткам проигрыш с выплатой Фиолетам скромных репараций. Затем — почётную ничью при условии освобождения Фиолетов и скорейшего ухода других люмов из крепости. Но Желтки эти предложения отвергли. Тогда Фиолет заявил, что всё равно ни в коем случае не сдаётся и готов хоть тысячу лет держать оборону. Пленные шумно приветствовали это решение, рассудив: пока не повержен последний Фиолет, не повержен ни один Фиолет. Тогда по древесине застучали острые инструменты. Поняв, к чему клонят Желтки, Фиолет на башне стал предлагать дальнейшие переговоры. Но его больше не слушали.
Упавшая постройка с треском развалилась и вдребезги разнесла загон. Непокорённого стража извлекли из обломков и воссоединили с соратниками. Около люмка они активно шевелились, издавая воинственные звоны, потом притихли. В наставшей тишине кто-то затянул гимн, но тут же был остановлен двумя короткими лучами Желтков.
После небольшого совещания пленных изгнали. Фиолеты уходили мрачные, спотыкаясь и подволакивая ноги: пусть всем будет понятно, что они сражались до полной потери сил! На них смотрели с печалью. Некоторые порывались вернуть братьев, но главный Желток был твёрд в решении.
На вечернем собрании люмане выработали и запечатлели в памяти Устав. Внешне он кажется простым, но за каждым его моментом тянется множество уточнений. Таким образом, он является основой сооружения, которое открывается глазам разума.
Устав Люм
Люм.
Люм = Люм.
Люм исследует,
Люм созидает.
Люм чтит люма, области его исследований и созиданий.
Люмы объединяют сведения из областей исследований и созиданий.
Люмы:
Люм и люм (+бесконечность) — люмы.
Люмы = Люмы.
Люмы исследуют,
Люмы созидают.
Люмы чтят люмов, области их исследований и созиданий.
Люм чтит люмов, области их исследований и созиданий.
Люмы чтят люма, области его исследований и созиданий.
Люмы объединяют сведения из областей исследований и созиданий.
Люм исследует —
Люмы исследуют.
Люм созидает —
Люмы созидают.
Люмы = Люмы.
Люм.
Снова началась размеренная жизнь. В это время у люман появились дополнительные имена. Как же иначе, ведь их численность постоянно росла. Все вместе они разрабатывали месторождения, плавили руды, мастерили механизмы, возводили в пяти эл-люмах от места своего появления Люмзаар. Месяц за месяцем росли металлические стены, надземные дорожки и пронизанные светом здания. Трещал и шипел металл под лучами усиливающих масок и ручных приспособлений для резки и сварки. Люмы трудились слаженно и увлечённо, используя отчётливые коды. Через год город был завершён, и десять тысяч созидателей обрели новый дом.
На Малой площади (у-Га-Лаз) покоится Чёрный Камень (Бэ-Аор). На Главной площади (Га-Лаз) высится Главная башня — Молния (Ллююза). Напротив неё располагается небольшой монумент — металлическое деревце Наш Исток (Люмин-Ц), рядом с ним в чаше поблёскивает зерно, созданное из разных металлов. Удивительно, до чего оно мало по сравнению с деревцем, которое кажется миниатюрным рядом с Молнией.
Над Молнией простирается Великий Космос.
ВТОРАЯ БАТАЛИЯ
Фиолетовые поселились в пяти эл-люмах от места своего величия и поражения, у живописного горного водопада. Днём в потоках воды играл свет, над каменной чашей цвело облако брызг. Но красота не утешала изгнанников, они пребывали в великой досаде. Их угнетала неоспоримая победа Желтков, но ещё больше — великодушное освобождение. Будто они, Фиолеты, совершенно не представляют опасности! Время тянулось мучительно долго, но так не могло продолжаться вечно.
— Я знаю, о чём вы думаете, что вы чувствуете… — сказал один из них. — Да, мы потерпели ослепительное фиаско. И, тем не менее, ничего не потеряно.
Слушатели взглянули на него скептически, но и с проблеском надежды. Оратор продолжал:
— Сейчас мы не можем умножиться, дабы ударить по врагу крепким лучом. Но не впадать в уныние! В запасниках нашей памяти множество сведений, они будут нашей силой! Мы обратим наш пытливый разум на создание машины войны, сплотимся и восстанем — обновлённые, достойные нашей славы!
По ходу речи все оживлялись, а её финал был встречен бурной радостью. Малиновые искры сыпались из линз, в небо взлетали кулаки.
— Будь нашим лидером! — звенели Фиолеты. — Мы выбираем тебя!
— Быть посему, — ответил оратор. — Я принимаю эту ношу.
Сразу после моментальных выборов фиолетовые впали в конструкторское помешательство. И лидер с ними. Но не забывал он и о себе: чтобы его отличали по внешности, он прикрепил на обод линзы изображение самого страшного зверя, обитающего на Люме — Носорога-Сороконога. В люмки минувшего уныния он отлил его изображение в формочке и обработал горячим лучом. Фиолет гордился своим искусством и восхищался силой зверя, проживающего в мрачном ущелье. После первой встречи тот не обращал на него внимания, и люм мог беспрепятственно наблюдать за ним. Сороконог ловко ползал по скалам и убивал своих жертв посредством острого выроста на покрытой щитками морде. Вид у этого хищника был отвратительный. Голос и того хуже. Вот этого монстра и взяли Фиолеты в качестве прообраза своей Машины Войны и Блистательной Победы, нежно называемой Сороконожкой. Строили этот механизм всем скопом, единодушно пылая желанием взять реванш. Но великая спешка не вредила качеству. Всё-таки люмы это люмы, халатное отношение к делу им несвойственно. Таким образом, не раньше, но ни в коем случае и не позже настал ослепительный люмкс. МВиБП получилась ужасающей. Длина её гибкого корпуса составляла двадцать люмов, максимальная ширина — два с половиной. Подняв тело на коленчатых лапах, машина возвышалась над поверхностью на три с половиной люма.
Кабина управления располагалась в голове чудовища, к которой крепилась линза диаметром семь десятых люма, собирающая боевые лучи экипажа в один разрушительный энергетический поток. За линзой располагались сиденья для двадцати солдат. Внутри Сороконожки находилось небольшое помещение для тридцати воинов, остальным героям надлежало размещаться на спине с петлеобразными ручками. Не ограничившись усиливающей линзой, Фиолеты снабдили чудовище разрушительным рогом — мощным лазером.
— Красавица! — позванивал главнокомандующий, похлопывая по пластине железного туловища. — Уж мы с тобой докажем, что идея — выше стен!
В день штурма все заняли места, предводитель провёл быстрый смотр, и вот уже Фиолеты, орудуя рычагами, направили чудище на город. Сороконожка ринулась через лес, грохоча суставами, скрежеща пластинами, вырывая почву и сокрушая кустарники. В дополнене к этой какофонии из динамиков летел шум, в котором можно было разобрать: «Мы — великие герои! Мы — величия оплот!»
Увидав нечто уродливое и громыхающее, дозорный оторопел. Затем по городу разнёсся сигнал тревоги, но поздно — Сороконожка преодолела стену и с визгом завертелась на площади. Фиолеты ударили лучом из линзы в толпящихся люмов и вывели из энергетического баланса около сотни из них. Ударили второй раз — тот же результат. Удовлетворённо проскрежетав, МВиБП устремилась к Чёрному Камню и заняла позицию около него. Пока одни Фиолеты спешно копировались, другие развлекались шантажом: сдвигая и раздвигая передние пластины, Сороконожка направляла оружие в разные участки города, в том числе на изваяние «Наш Исток», а после исторгла из своего лазерного рога мощный луч, образовавший в металле площади оранжево-малиновую лужицу. У горожан оставался выбор — наносить ущерб себе и городу или нет. И они решили прекратить сопротивление.
*
Над строителями города устроили показательный суд. Их связали верёвками и окружили пристальным вниманием. Главный Фиолет стоял в возвышенной позе на голове Сороконожки, порывисто жестикулировал и вещал:
— Радуйтесь! Пойте славу! Поглядим гневно и внимательно на этих жуков! Вспомним, как они втирались в доверие. Мы им поверили, мы — доверили им работу, направленную на всеобщее благополучие. И что же? Увы! Они предали идеалы! Изгнали нас из дома в дикий лес, где рыщут опасности. Но мы всё вынесли…
Наконец, на особо повышенных тонах, он указал сильно вытянутым пальцем на подсудимых и завершил:
— Так изгоним предателей из Люмзаара, над которым с этого люмкса воцарится мирное небо!
Строители города потянулись вереницей через арку. С грохотом за ними захлопнулись ажурные ворота.
ХРАНИТЕЛЬ
За минувшее время там, где звенело деревце, вырос перелесок. Стебель не увядал и не привлекал внимания. Последний бутон ускользал от внимания, будто бы и не существовал. Но и его стенки разлетелись однажды в третью грозу.
Утром по лесу шагал агзалац с бесцветной линзой. Иногда он растворялся в воздухе, иногда проступал отчётливо. Пребывая в бутоне, он наблюдал историю люман и на дурном повороте событий активировал силу растения, побудил его снова сплясать с молнией. Так деревце и поступило: вобрало большое количество энергии, засверкало и вспыхнуло салютом. Новый люм направлялся к захваченному городу…
Стража, как обычно, скучала на стене. Делать было нечего. Изредка Фиолеты перекидывались обыденными фразами.
— Что-то давно ничего героического!
— Смешно ждать от жуков нападения.
— Куда им!
— Ничего, наше величие с нами!
— Да, ведь мы — оплот нашего величия!
— А кстати, не сыграть ли нам в искорки?..
Игра в искорки такова: один выбрасывает из линзы световую искру, другой должен угодить в неё своей искрой. Когда искры встречаются, возникает вспышка и начисляется балл. Фиолеты играли в искорки до ста баллов, а случалось, что и до тысячи. В своих линзах и в городе они могли найти сведения про другие, более интеллектуальные игры, но главный Фиолет опечатал всё сколько-нибудь интересное, поскольку решил, что «лишние знания» портят солдат. По той же причине действовал запрет на извлечение информации из памяти. И его никто не нарушал. Теперь воители не собирались что-либо созидать. Несколько дней после захвата города они, наслаждаясь победой, ползали на Сороконожке по зданиям и распевали гимн, затем принялись нести общую стражу и погрузились в рутину, где царили важность и лень. Свою численность фиолетовые увеличили до пяти тысяч и на этом остановились, решив: чем больше их количество, тем меньшая доля победы и города приходится на каждого. В общем, Люмзаар они воспринимали, как мухи — гипсовый торт — есть его нельзя, так хоть покрасоваться. Да перед кем и красоваться, если все они — Фиолет? Новой публики не было, и это их весьма удручало. Так что при виде странного путешественника два Фиолета на стене внутренне возликовали. Но вида не показали. Напротив, изобразили равнодушие.
— Эй, ты кто там такой? — вальяжно растягивая коды, прозвенел стражник.
— Хранитель Расы.
— Что ещё за Расы? — не выдержал второй страж.
— Всеобщей Космической Расы Люм.
На разговор сбежались, старательно замедляя шаг, другие настенные Фиолеты. Ужасно им стало интересно, про что идет речь. Стараясь выглядеть незаинтересованными, они принялись задавать довольно бестолковые вопросы. Увидев, что разговаривать с ними бесполезно, Хранитель выбрал нескольких и бросил в их линзы могущественный информационный луч. Тут же они, словно очарованные, направились к воротам и отворили их. Удивительный гость проследовал на Га-Лаз, и, пока он неторопливо шёл, около него собирались зеваки. Хранитель остановился у Люмин-Ц и печально покачал головой — у Ллююзы угрожающе топорщилась Сороконожка, прерывая гармонию соотношений зерна, дерева, молнии и неба. Фиолеты с любопытством смотрели на незнакомца. Тут подоспел и главный начальник. Сверкнув линзой, он яростно зазвенел:
— Что за существо? Схватить, привести ко мне!
— Не волнуйся, зачем меня хватать, я здесь, — произнёс Хранитель.
Он сказал это негромко, но все его услышали. И Фиолет замолчал. Смолкли и другие. И тогда над площадью полилась речь Хранителя, и с каждым её кодом с линз падала пелена. Отупевшие от лени, Фиолеты просыпались, в их лицах снова вспыхивали огоньки доверия и восторга. Ясный — так звали Хранителя — поведал собравшимся, что деревце, породившее их, выросло из Зерна, отправленного люмами с планеты Сивиур. Что и они смогут синтезировать Зерно и засеять выбранную планету. Но ещё раньше — создадут корабли, выйдут в Великий Космос и объединят исследования Люм.
Фиолеты не понимали, прибегал Ясный к телепатии или нет, говорил он больше огнями или звонами, и сколько люмков он говорил. Но, оглянувшись на свои недавние настроения и сопутствующие действия, они увидели всю их грустную комичность. Теперь в них бурлили потоки осознания, стремительно разрушая дамбы ложного величия.
В сумерках люмы отвели Хранителя Расы в его комнату и разошлись по своим. Взошли спутницы Люмы, тонкий свет выхватил углы и плоскости. На тёмном металле площади поблёскивал ювелирный Сороконог.
На рассвете Фиолеты разбились на отряды собирателей братьев и отправились в лес.
— Вернитесь в Люмзаар! — звенели они. — Идёмте с нами! Теперь у нас есть Хранитель! Он вам всё объяснит.
Изгнанные из города люмы жили небольшими племенами, между которыми установились настороженные отношения. Заслышав голоса собирателей, они, оставив селения, уходили глубже в лес, чтобы не встречаться с завоевателями. Но единицы поверили Фиолетам, отправились с ними и вернулись в лес собирателями братьев. Они привели в город десятки. Десятки привели сотни, сотни — тысячи. Постепенно в Люмзаар пришли все. Кроме одного.
РАССВЕТ
Люмане создали могучие механизмы, работающие на энергии, извлечённой из зёрен вещества зерлегум. Их количество росло, и настал люмкс, когда город стал им тесен. Тогда Люмзаар разобрали и возвели заново. И стал он домом для миллиона жителей. Завершение этого варианта главного города Люмы является отправной точкой отсчёта Истории Люман — 0 лет от Люмзаара.
В дальнейшем мы будем ориентироваться на время планеты Люма и при повестовании о событиях, происходящих в других местах. Понятно, что на разных планетах длина лет разная. Но представим такую ситуацию: в мире нет ночи, а в домах ваших знакомых на циферблатах разное количество часов. При этом сами временные отрезки равны. У вас на часах — двадцать пять часов, у соседей — тридцать, а у других соседей — двадцать три. То есть у всех длина суток разная, но все вполне довольны и живут по своим часам. И вы тоже. Вряд ли вам придёт в голову, вспоминая, что вы делали вчера, сопоставлять ваши действия с часами соседей. Вы будете сопоставлять их с вашими часами, да и действия соседей — тоже. Так и здесь: у нас только одни «часы», с цифрами которых мы сопоставляем действия — «часы» Люмы.
Не откладывая в долгий ящик, Хранитель (Га-Бодерехецег) предоставил агзалацам знания о других планетах Люм, их Цивилизациях, местоположении в Глубинах, а также Дверях, связующих разные области Великого. Ещё до демонтажа и возведения города люмане общались с далёкими родственниками при помощи технических устройств.
В первом году в двух эл-люмах от Люмзаара появился космодром с примыкающими к нему ангарами и верфями. Спустя два года люмы вышли в космос, но ещё — не в Великий Космос. Первые суда можно уподобить плотам, на которых можно плавать у берега, но рискованно отправляться в простор океана. Год за годом техники проводили испытания кораблей и челноков. Хранитель мог взять готовые решения у любого из трёх Хранителей планет первого Посева и отдать строителям, но он этого не делал, — его воспитанники должны приобрести собственный опыт.
В результате трудов через двадцать лет от нулевой точки своей хронологии люмане вывели в Глубины больших Черепах. Впоследствии, как и тогда, на оранжевых Черепахах летали Оранжи, на красных — Красны, на синих — Сини и так далее. С ними могли отправиться и другие, но основной состав был однотонен, поскольку люмы одного оттенка лучше взаимодействуют. Эта особенность со временем ослабевала, но не исчезла без остатка. Обшивки люманских кораблей не были покрашены, они состояли из металлов разных тонов. Поэтому при упоминании зелёной Черепахи не нужно представлять яркую игрушечную черепаху. Нет, это вполне серьёзного вида корабль зеленоватого цвета. Строили они и Черепахи для сборных экипажей, имеющие окраску природного прототипа. На всех этих судах не было генераторов атмосферы, ведь люмы не нуждаются в потреблении газов. Окна кораблей долгое время состояли из прочного прозрачного полимера. При быстром движении они задраивались металлическими веками, и тогда наблюдение за космосом велось при помощи вынесенной оптики. Это неудобство являлось неизбежным, поскольку при большой скорости полимер не выдерживал ударов мелких космических тел. Люмы не боялись разгерметизации, но защищали железными веками аппаратуру. И потом, кому понравится, если в его комнату влетит булыжник?
В целом, речь идёт про то, что люмане хорошо подготовились, прежде чем отправиться в гости.
В первую очередь Люма встретилась с планетами первого Посева — Сивиур, Харной, Иммией и с планетой своего, второго Посева — Тац-Тац. Наилучшие отношения у люман сложились с сивиурцами и тац-татцами. С жителями Сивиур у них было много общего в психологии восприятия действительности, а с жителями Тац-Тац они сблизились, напротив, в силу характерных отличий, главное из которых состояло в том, что Цивилизация Тац-Тац, будучи технологически развитой, в большой мере базировалась на мечте. Тац-татцы обладали уникальным художественным мышлением и не позволяли другим впадать в рутинное восприятие мира.
Таким образом, постоянно развиваясь, через четверть века Люма вступила в растущее Планетарное Сообщество Цивилизации Люм и стала принимать некоторое участие в межзвёздной торговле.
Через тридцать лет вокруг Люмзаара один за другим на расстоянии от ста пятидесяти до двухсот эл-люмов появились другие города: Люм-Ай, Люм-Атрот, Люм-Дорт, Люмадия и Лиула. Таким образом, область постоянного присутствия люман значительно выросла. Первоначально проектировщики хотели образовать в пространстве правильный пятиугольник, центром которого будет столица, а углами — новые города. Однако они отказались от этой чисто геометрической идеи, наилучшим образом интегрировав объекты в ландшафт.
Люм-Ай расположился над большим водопадом Альна, Люм-Атрот вырастал из сиреневых скал Зуц-Кат, Люм-Дорт возвышался на плато Лан-Лан, Люмадия занимала вытянутое поле Лист Атаранта, Лиула стояла на сваях в озере Лод. Все города соединялись антиграв-магистралями для грузового и пассажирского транспорта. Однако многие люмы предпочитали использовать Белые дороги, созданные из затвердевшего минерального раствора. Городские стены в определённых местах усеивали велосипеды, и люм, желающий переместиться из Люмзаара, скажем, в Люм-Дорт, снимал со стены один из механизмов и без спешки преодолевал расстояние между объектами за день. Это путешествие на всём своём протяжении представляло художественную ценность. В десяти эл-люмах от пункта назначения дорога поднималась, выходя на круглую обзорную площадку, от которой ниспадала к городской стене. Нередко на площадке стояло десять, пятьдесят или более люмов, созерцая природный пейзаж и город, который тает в блеске.
Города периода Ранней Архитектуры, который продолжался на Люме долее полувека, а на планетах первого Посева — долее века, схожи структурой зданий, но отличаются общей формой. Люм-Ай — широкое полукольцо, лежащее на боковой поверхности. Металл Люм-Атрота обволакивает скалы, сливается с ними и возносится в виде вытянутых спиралей. Люм-Дорт напоминает неравномерно остановившийся в росте куб. Люмадия имеет вытянутую уплощённую форму и набирает общий объём по горизонтали, так что и сама напоминает лист Атаранта. Контур Лиулы вместе с её отражением в озере — эллипс.
По мере увеличения населения вблизи больших городов возникли городки-спутники. Так, от Лиулы расходились магистрали и дороги к первой, второй, третьей, четвёртой и пятой Лиулам. Под малыми Лиулами не было озёр, поэтому они отражались в водных зеркалах глубиной одна десятая люма. И, тогда как в Лиулу перемещались на автоматических паромах, в малую Лиулу шли по зеркальной дороге, изменяющей цвет вместе с водой.
Всё это касается результатов внешнего технического развития люмов. Для него они постигали мир и осваивали информацию, находящуюся в линзах на относительно небольшой глубине. По мере развития они соединяли в разуме, а затем и в реальности внешние и внутренние сведения. Такой способ постижения является общедоступным. Другое дело — извлекать что-то с большой глубины, разбираться в архивах, погружённых в темноту, тратить время и силы, имея перед собой лишь призрачную возможность ценной находки.
Каждый люм ныряет всё глубже во внутреннюю информацию с течением времени, но для действительного прогресса нужно заниматься таким нырянием специально и методично. С теми из люмов, кто не боялся трудностей, Хранитель проводил отдельные занятия. Он надеялся ускорить процесс, но знал, что в данном случае от него почти ничего не зависит.
Когда пришло время, и среди жителей Люмзаара появились донырнувшие до глубины с сокровенными знаниями, состоялся Посев Зерна с Люмы, а за ним — ещё два. В сорок четвёртом году отправили Зерно на Люллу, в сорок седьмом — на Одалию, в пятидесятом — на Шельх. Таким образом, планета второго Посева Люма приобрела трёх дочерей по Зерну, которые в свою очередь стали планетами третьего Посева.
Отправка Зерна
Посев — стандартный алгоритм действий, поэтому отправка Зерна на Люллу даёт полное представление про отправку Зерна на любую другую планету.
Пятнадцать люмов вошли в Капище и встали в круг на Чёрном Камне. Они плавно приближались к центру силы; вскоре их линзы оказались рядом, и в них единым кольцом закружились света. Люмы скопировали свои свойства и сведения, а затем из линз в центр круга исторглись извивающиеся лучи. Воздух в месте соединения лучей загудел, сгустился и явил вибрирующее Зерно. Один из участников созидательного ритуала извлёк его из энергетической ячейки, и все отступили назад. Тут же от центра Камня к его краю прокатился тёмный шарик — пластичное вещество для упаковки. Когда Зерно было упаковано, оболочка быстро затвердела, и над центром Камня повис светящийся шар — собранный в клубок транспортный луч.
Ясный вызвал в себе точное представление о месте назначения и бросил Ковчег в разгоревшийся шар. Вспыхнув ещё ярче, тот исторг бледный луч и, мерцая, исчез — клубок размотался.
Отправляя Зерно, Хранитель представил всё: точное расположение планеты назначения, её пейзаж и место посева, заранее выбранное в медитации. И Ковчег, связанный с Космосом, всё это воспринял и принял. Когда Ковчег прибыл, звезда планеты протянула луч и создала в эл-люме от Зерна Чёрный Камень. И никто не сомневался: вскоре на Люлле возникнет малая Цивилизация, которая со временем вольётся в Цивилизацию Люм.
Через сорок пять лет от Люмзаара общее количество люмов на планете составило шесть с половиной миллионов. Все они, кроме детей деревца Люмин-Ц, появились на Чёрном Камне столицы.
Люмзаар
Если вы посмотрите на Люм-Атрот или Лиулу, Люмзаар не покажется вам самым красивым городом, возможно, вы скажете, что его Молния — наивный гротеск. Знайте, что в этом суждении вас поддержат многие люмы. И, тем не менее, Люмзаар — самый великолепный город.
Его фундамент — круглая металлическая пластина диаметром три эл-люма. По её краю тянется Городская стена высотой тридцать люмов; до высоты в пять люмов она сплошная, а выше представляет собой сквозной узор, на котором покоится кольцо Обзорной дороги. На эту дорогу ведут узкие лесенки, рядом с ними располагаются лифты, работающие как противовесы. Обычно при смене караула по лестнице поднимается только один стражник, остальные взмывают вверх на платформе, пока другая платформа, на которой находится на одного люма больше, мчится вниз. Однако, к чему такая бдительность? Разве люмы опасаются нападения? Нет, просто несение стражи является одним из занятий, придающих бодрости общественной жизни. Не случайно излюбленная поговорка люмов: «Праздность — ловушка для ума».
Минув арку Центральных ворот, мы проследуем по дороге длиной в пятьдесят люмов и выйдем к Главной площади диаметром в восемьсот люмов. Её тёмный металл прорезан линиями, отчего кажется, что она вымощена крупной плиткой. Над её плоскостью круглый день висит облако информации. В будние дни на площади присутствует от тридцати до трёхсот тысяч горожан, при надобности здесь может собраться более миллиона, а при необходимости — и пять миллионов местных и приезжих.
За площадью хорошо различимы разделённые Большими дорогами здания и массивы металлических переплетений с торчащими там и тут башенками. Но эту область мы разберём позже, сначала поговорим о сооружениях на самой Га-Лаз. Справа мы видим Ллююзу высотой в триста люмов; её жёсткие контуры заполнены плавными линиями, между которыми различимы переходы, прямые и наклонные шахты, а также комнаты, в которых живут самые ценные специалисты. На самом верху конструкции располагается келья Хранителя, где он бывает не так уж часто, предпочитая спать в своей башне или у стены какого-либо здания. Ночёвки на улице не поощряются, но Ясный пользуется этой привилегией.
За Ллююзой, в центре у-Га-Лаз диаметром в сто люмов, находится Капище — столбики с лиственным орнаментом, окружающие Бэ-Аор. На Малую площадь приходят общаться люмы, которые дольше других живут под светом Цэт и являются наиболее компетентными в разных вопросах. Правда, не все, кто родился до Люмзаара, достигли высот познания. Разумеется, они, как и все обычные люмы, тоже могут свободно приходить на Малую площадь, но не делают этого. Ведь статус люма — явление, сопутствующее достижениям. Статусу никто не завидует и не стремится поднять свою значимость за счёт вхождения в некое общество. Люмы не притворяются кем-то другим. За исключением немногочисленных актёров, конечно.
Напротив Ллююзы на Главной площади над чёрным пятиугольным постаментом имитирующим, конечно же, Бэ-Аор, сверкает монумент «Наш Исток» высотой три с половиной люма.
За кругом площади располагается Архив с внешними лифтами и лестницами, ведущими к проёмам в сквозных стенах. Высота его — сто люмов, длина стен — сорок. Слева от Архива, на расстоянии ширины Большой дороги, высятся пять ажурных конусов — Дома наук. Они также разделены улицами. Ещё левее — вытянутый вверх купол Музея высотой в семьдесят люмов, далее — куб Хранилища высотой в сорок люмов. За ним на небольшом пятачке стоит Вечер — прорезанный горизонтальными полосками пустот многоэтажный шар диаметром пятьдесят люмов. В верхней его части располагается Зал собраний, в нижней — Залы совещаний. Все перечисленные постройки выполнены из белого металла с еле заметным золотым оттенком.
В Люмзааре много искусственных водоёмов и растений. Над большими лотками шелестят листвой целые рощицы с тропинками и декоративными камнями, в подвесных и напольных кашпо благоденствуют цветущие кусты и вьюнки, оплетающие металл. За всеми городскими растениями ухаживают умелые садовники.
Встречаются среди люмов и ветеринары. На протяжении многих лет они подбирали в светлых покоях леса Гах-Лан травмированных животных, лечили их и отпускали на волю. Со временем животные стали сами приходить на участок рядом с воротами. Они совершенно не боялись люмов, поэтому в городских рощицах завелась своя фауна.
Да, как и все города Люмы, Люмзаар не бездушен. Не представляйте его пустынным и не считайте люмов некими роботами. Они вовсе не роботы, хоть очень похожи друг на друга и одного оранжевого не отличишь по внешности от другого. Впрочем, не зазорно сравнивать их с роботами, обладающими сознанием. Если вы таковых знаете. Но и в этом случае называть люмов роботами значит допускать неточность, поскольку они не были произведены механическим способом, но — родились. И, возможно, когда-нибудь первый люм умрёт от старости. Однако пока никто из них ухудшения самочувствия не наблюдал. Напротив. Новорождённый люм довольно слаб и регулярно спит, экономя силы, но чем дальше, тем больше его тело напитывается энергией, так что через несколько лет он может не спать хоть сто ночей. Но обычно время от времени всё-таки погружается в сон — для разбора дел и просмотра грёз.
Во всех районах Люмзаара, разделённых Большими дорогами, установлены колокольчики и визуальные излучатели; периодически колокольчики звенят, а на лучевых экранах возникают световые картинки — статичные или подвижные, с кодами или без них. В зависимости от целесообразности колокольчики синхронизированы с лучами в рамках определённой темы или работают отдельно. Эти средства предоставляют жителям актуальную информацию, в том числе рекламного характера. Например, про то, что на Харне создали более лёгкие и мощные рюкзачные дюзы. Или про то, что на Нерен синтезирован новый тугоплавкий пластик. Полезная информация повторяется несколько раз и уходит в прошлое, а упомянутое в такой рекламе появляется в настоящем.
Большой Архив
Внутренние стены Архива — закрытые сверху прозрачным полимером стеллажи с информационными пластинами. Длина такой пластины — одна шестая люма, ширина — одна восемнадцатая, толщина — одна двести пятидесятая. Тонким лучом люмы вписывают в платины информацию, с его же помощью считывают.
Тонкий информационный луч — поток частиц, способный запечатлеть в металле то, что знает люм, а при необходимости — извлечь. По свойствам он схож с информационным лучом Ясного, с той разницей, что луч Хранителя гораздо мощнее и может простираться на большое расстояние. Кроме того, обычный люм своим лучом не может ничего повелеть другому. Но и Хранитель почти никогда не повелевает. В случае надобности он терпеливо объясняет, почему надо делать так, а не иначе. Ведь если он станет полностью руководить всем, люмы перестанут вникать в происходящее, что впоследствии только прибавит ему бестолковой работы. Хот поэтому Хранитель предпочитает наставлять, а не заставлять. Но вернёмся к пластинам…
В пластине может находиться визуальная информация, абстрактные коды, а так же текстовые записи на фонетическом языке люм-к-т. Несложно догадаться, что упоминаемые здесь названия относятся именно к этому языку. Люмы легко переходят с языка кодов на люм-к-т и воспроизводят фонемы, повышая или понижая частоту и высоту вибраций через определённые интервалы. В среде, где распространяется звук, люм вполне отчётливо для вас произнесёт: «Ар гарруланн Ллююза люмин Люм-Лан-Гар фозз!» Что значит: «Ах, как прекрасна наша Молния, украшение галактики Люм-Лан-Гар!» При этом можете не сомневаться, он так и полагает.
Таким образом, когда люму нужна определённая информация, он направляется в Архив. Следуя по коридорам, посетитель находит нужный стеллаж и скользит лучом по «корешкам» «книг». Отыскав нужную пластину, он внимательно просматривает её, после чего помещает обратно. Внешне читающий люм напоминает штатив: он неподвижно стоит, понемногу сдвигая направленный в пластину луч. Но не всякий читатель таков. Иногда посетитель отрывает внимание от пластины и, подняв линзу, рассыпается звонами и светами. Значит, он увидел что-то потрясающее. С высокой вероятностью — читает на люм-к-т произведения, переписанные с пластин Тац-Тац или Сивиур.
Архив всегда открыт. Если кто-то хочет внести в него информацию, то он может поместить её в пластину соответствующей тематики. В здании работает двести смотрителей, задача которых — протирать поверхности, наилучшим образом сортировать пластины и помогать в поиске нужной, что они делают редко, поскольку посетители справляются с этим сами. Когда Люмзаару исполнилось сто лет, Архив не был и наполовину заполнен.
Для домашнего чтения люмы используют малые информационные пластины, похожие на тонкие брелоки. Личная библиотека люма представляет набор таких пластинок. Хранится в них, разумеется, избранное — то, что агзалац готов пересматривать в свободное время.
Музей
В залах Музея хранятся лучшие художественные произведения, выполненные в металлах и камне. Металлические картины люмов, как правило, имеют овальную или круглую форму. Над одной картиной художник может работать до десяти лет. Увидев искусное полотно, вы, конечно, восхититесь, но сможете воспринять только внешний слой. Люм же, рассматривающий панораму, например, с изображением Люмин-Ц, видит целое повествование; он наблюдает падение Ковчега, рост деревца, грозу, пустой стебель, борьбу Зелёна и Фиолета. Обретаются здесь и картины-загадки, чьё содержание проступает в сознании только после полного просмотра.
В Музее собраны мозаики из драгоценных камней, изображающие существ. В отдельных комнатах хранятся металлические и каменные скульптуры. Они небольшие, но на многих планетах стоили бы огромных звяков, поскольку привлекательна как пластика этих работ, так и материалы, из которых они выполнены.
В Зале исторических редкостей хранится высохший до металлического состояния стебель с корневищем, искусно орнаментированная пластина с записью «Радости», фрагмент частокола первого посёлка и его панорамная модель. Здесь можно увидеть лапу и голову механической Сороконожки, а также ювелирного Сороконога, сделанного Фиолетом. Это первая, ещё грубоватая работа лучшего ювелира Люмы. Да, действительно, Фиолет Эзилльмаллигаллам стал выдающимся художником. Заполнив комнату украшениями, иногда он устраивает на Малой площади праздник Россыпь. На раздвижном лотке возникает множество значков, амулетов, орнаментированных браслетов. Украшать себя люмы не стремятся, но поделки им очень нравятся. Так что вскоре Фиолет складывает лоток и удаляется, получив ценнейший материал для дальнейшего творчества. А именно — благодарность.
Дом люма
Дом люма периода Ранней Архитектуры — металлическая клетка два на два, максимум — три на три люма. В редких случаях — четыре на четыре или пять на пять. В клетке есть дверной проём, подушка или матрац из синтетической ткани. На крючке висит полимерный дождевик. Здесь может находиться пояс с чехлами для инструментов, сумка на лямке, рюкзак. В редком случае — плащ. Плащи носят самые выдающиеся люмы, примерно один из тысячи. Случается, что у стены располагается прямоугольная плоская коробка с множеством нешироких прорезей — шкаф для табличек. В комнате можно увидеть визуальный излучатель, полки с сувенирами, коряги, принесённые из леса, драгоценные и полудрагоценные камни, небольшие поделки, а также низкий столик с инструментами, если люм что-то изготавливает для своего удовольствия. Но основной набор неизменен, это: клетка, подушка, дождевик. А как же они обходились без дождевиков, когда ещё не синтезировали полимеры? Так, — мокли под дождём, а потом включали режим очистки тела — вибрацию, удаляющую влагу. В этом режиме вода моментально отлетает от них вместе с пылью и всем, что не является материалом тела, которое мы знаем только снаружи. А что внутри?
Люм изнутри
Вот что говорил один учёный с другой планеты Великого, исследовавший пустое люмское тело:
— Нет, дорогие стёклышки, я совершенно не понимаю, из чего вы состоите. Но это крепкий материал! Он является преобразователем энергии, ею же и движим. Кто мог такое сделать? Ума не приложу. Нет у вас там органов. С другой стороны, это всё орган и есть. Удобно. Но непонятно.
Вот и при помощи своих рецепторов люмы ничего не могли узнать: они ощущали только прикосновения, прочие данные отсутствовали. Также обстояло дело с общей историей Расы Люм. До определённого времени всё было ярко освещено, дальше — начиналась непроглядная тьма.
ТАЙНА ХРАНИТЕЛЕЙ
47 лет от Люмзаара
Дела у люман шли великолепно. Корабли, незначительно меняя форму, становились совершеннее, города — выше и сложнее, исследования развивались своим чередом, искусства цвели. Однако иногда жителей столицы тревожил мрачный вид Хранителя, тени, проплывающие в его линзе. Почему он печален? Они неоднократно пытались выяснить, что с ним происходит, но не получали ответа. Вопросов о своём настроении Га-Бодерехецег предпочитал не замечать, а если замечал — раздражённо отмахивался. Проще от этого не становилось, поэтому люмане решили считать не столь уж и частое мрачное настроение Ясного за данность, которой не стоит придавать большого значения. Решить-то решили, и всё же…
Хранитель сидел у своего жилища и задумчиво рассматривал изящные цветы, растущие в горшках на витых стойках. В его линзе залегла клубящаяся тень. Бордов, проходя мимо по изогнутой дорожке, невольно остановился и осторожно приблизился.
— Люм чтит люма, Хранитель!
— Люм чтит люма, резчик металлов. Как твои дела?
— Дел немного. Иду из Архива. Но я хотел поговорить не о себе. Я знаю, что ты никогда не рассказываешь о своих тревогах, но, быть может, в этот раз поведаешь, отчего они происходят?
Хранитель воззрился на Бордова с изумлением. Не отправить ли его обратно в Архив? Но тот смотрел с таким участием, что Ясный выбросил эту мысль и увидел другую.
— Пожалуй, не отвечая на подобные вопросы, я нарушаю правило «люм чтит люма». Может, пришло время разговора. Ты не только резал металл, но и летал в Космос. Скажи, не замечал ли ты чего-то странного на Сивиур, Иммии, Харне?
— Я был только на Харне и Сивиур…
— Да. И — ?
— Нет, Ясный. Мы видели замечательные города…
— А вы не задумывались, отчего они так просторны? Почему их улицы пусты и собравшиеся на площади люмы не заполняют и пятой её части? Нет. Вы так наивны, вам всё внове. И жители этих городов не прозорливее вас!..
Ясный начинал сердиться, но на что? Бордов не понимал.
— В чём моя ошибка, Хранитель?
— Ты не думал, кто мы? Нет, начать надо не так. Кем мы точно не являемся, Бордов?
— Представителями других Рас?
— В том числе. Но у нас есть кардинальное отличие от большинства из них. И оно в том, что мы — не дети Постепенности. Тут бы вам и задуматься, поискать правду…
— Правду, Хранитель? Я…
— Не перебивай. Правда в том, что у нас есть Творец — Ор-Люм. Великий Люм. По своим свойствам я — наиболее точное Его подобие, такой же бесцветный и всецветный, понимающий разные стороны вещей. Таковы все Хранители малых Цивилизаций. Но с чего мы начались? Слушай…
Немногим больше века тому у блистающей звезды Цав Ор-Люм исторг из Своего Лика первых люмов. Под Его руководством они совершили первый Посев — отправили Зёрна на Сивиур, Иммию, Харну. И звёзды сотворили в тысяче люмов от каждого Зерна Чёрный Камень. Таков уговор Ор-Люма с Цав, и Цав — с другими звёздами. Иначе, как ты думаешь, откуда на планетах Посева появляются Чёрные Камни? Сами растут? Нет, это умысел Ор-Люма и Цав, главной звезды Глубин.
Итак, Он отправил нас в странствие по Великому, чтобы мы умножались, исследовали и созидали. Но не только для этого. Ему любопытны наши пути и переживания, которые мы обретаем. Пути Он видит, а переживания хочет чувствовать. Поэтому, когда на планете плодоносит Цивилизация, Он радуется не только за нас. Покидая Цав, Ор-Люм приходит, чтобы втянуть в Свой Лик выросшие души. В Своей Вечности Он играет с ними…
Ор-Люм прилетает в ореоле огненных волос, извлекает души и, удаляясь, забирает память о Своём явлении у люмов, которые остаются жить для восстановления Цивилизации. Но у нас, Хранителей, Он не может забрать память, поскольку мы — как Он. Ор-Люм видит в нас Себя и говорит с каждым, как будто говорит с Собой. После разорения Цивилизации Он убеждает Хранителя в целесообразности Своих действий, и Хранитель верит Ему, как самому себе. Но я… я ещё до своего рождения не полностью верил Ему. Благо ли он несёт? Иммия и Харна опустошались Им дважды, Сивиур — единожды. Из планет второго Посева Он был на Нерен и Рохх. Вскоре, рассмотрев все захваченные судьбы, Он обратит взор на остальные планеты второго Посева, среди которых первая интересующая Его — Люма. А после перейдёт к планетам третьего и четвёртого Посевов.
История люман не вполне типична. Ваша общая судьба, Бордов, началась с уникального происшествия. В отличие от других Хранителей, я не появился вместе с вами, ибо рассудил: чем позже вы найдёте Камень, тем дольше будете в безопасности. Исходя из таких соображений, я отправил готовую исторгнуть меня энергию в стебель. Далее вы, двадцать четыре, должны были разбиться на восемь групп и отправиться исследовать планету, не представляя никакого интереса для Творца, а я висел бы в своей колыбели. Но нет! Злой рок ткнул вас линзой прямо в Камень! Мало того, вы тут же затеяли рознь! А розни между люмами Хранители переносить не могут. Так, Бордов, я был вынужден вами — явиться для вас.
Всё это ты не должен слышать! Да и не мог бы услышать, если бы в этот люмк Он краем линзы наблюдал нашу Глубину. Его власть надо мной велика. Рассказывая тебе правду, я иду против себя и терзаю тебя печальной новостью. Зачем, Цэт?! Напрасно я дал волю мысли: «Пусть знает правду хотя бы один из них». Но что сделано, то сделано. Держи эту правду, маленький люм! И пойми, что расселение Посевами — бегство. И бегство безуспешное. Оно может быть прекрасным в неведении, но если знаешь скрытое — жизнь меркнет. Теперь ты понимаешь, почему я утаиваю истинное положение дел. Перед моим разумом неотступно стоит сияющая тень Творца. И чем ярче ваша радость, тем мрачней моя тревога и тоска.
Таков был рассказ Хранителя. И, выслушав его, Бордов содрогнулся. Содрогнулся, но и сказал:
— Хранитель! Я считаю, что ты поступил правильно, рассказав о причине твоей печали. Да, мне стало страшно, но не испытывай передо мной вину. Ты ведаешь, что я благодарен тебе за правду. И знаешь, о чём я прошу теперь.
Грустно сверкнул Ясный, кивнул и продолжил смотреть на цветы.
ОР-ЛЮМ
Сидя на Чёрном Камне у ослепительной звезды Цав, Ор-Люм озирал Великий Космос. Пронзая пространства лучами зрения, Он наблюдал, как множатся Его дети. Ах, что за праздник они приготовили для Него на Люме! Сколько замечательных историй Ему предстоит узнать…
— Скоро Я навещу вас, детки, дабы забрать в Мою Вечность! — помыслил Ор-Люм, и в Его линзе полыхнуло малиновое пламя.
Нельзя сказать, что гигант не любил детей, ведь они были Его творения. Но и нельзя сказать, что Он любил их до беспамятства. Люм относился к ним, как и к себе — спокойно.
Сколько Он себя помнил, был Он — Ор-Люм, Чёрный Камень и Сиятельная Цав. Умножаться, как почти все его детища, гигант не мог, что не внушало Ему никакой досады: двум Ор-Люмам на одном Камне будет тесно. Он помнил, что когда-то разговаривал с Цав, и она обещала Ему новое начало, жизнь и судьбу. Видимо, речь шла о том, что происходит сейчас, когда у Него столько детей с интересными судьбами. Но разве это новая жизнь? Люм не ощущал особых перемен.
Сейчас Цав не разговаривала. Почему? Неизвестно. Звезда всегда была для Него очевидной Тайной. Камень? Его Он тоже не понимал. Но Камень, в котором Ор-Люм не чувствовал сознания, никогда и не говорил.
Очнувшись от раздумий, Он ещё раз взглянул в сторону Люмы.
— Вот теперь пора прогуляться, — решил Ор-Люм и бросил в сторону избранной планеты телепатическую реплику о скором прибытии. Его полное подобие поймёт. А если нет — что же, потом поговорят. Гигант плавно оттолкнулся от прикованного к орбите Камня и, выпустив с тыльной стороны линзы гриву извивающихся лучей, ринулся к ближайшей Двери.
50 лет от Люмзаара
Конечно, Хранитель понял, с какой просьбой к нему обратился Бордов. Поэтому, поймав телепатическую реплику Творца, рассказал резчику металлов о надвигающейся катастрофе. Некоторое время они беседовали.
— Что же делать, Ясный?
— Нам с тобой — тихо готовиться к гибели в этом Мире. Мне — к вашей. Тебе — к собственной. Но ты можешь избежать её, удалившись в лес. Остальные пусть живут мирной жизнью.
— Так нельзя. Я расскажу им.
— Подари им безмятежность, маленький люм.
— Я не подарю им такую безмятежность. Я ослушаюсь тебя, Ясный.
В бесцветной линзе заполыхала метель синих и красных искр. Центр, отвечающий за исторжение информационного луча, активировался. Сейчас он сотрёт память дерзкого люма, отправит его сознание в прошлое. Но Хранитель не поступил так — в нём происходило почти невозможное. Он не хотел причинять ущерб отважному люму. И, глядя на него, пришёл к Решению.
— Если ты можешь, значит и я — могу!
Хранитель решительно ударил в пол палкой с чёрным набалдашником, в которую отправлял излишки энергии при медитации. В отличие от других люмов, Ясный не множился, но иногда сидел в центре Камня, растворяясь в дрожи воздуха, постигая себя и окружающий мир. Так Ясный видел, что происходит в городах Люмы и на других люмских планетах, видел и многое другое. Без аккумуляторного посоха он мог находиться в центре силы около двух люмков, а с посохом — почти десять.
Встретившись с синеватым металлом, наконечник отбросил сплетённый из молний шарик, что, затрещав, разлетелся колючими искрами. Хранитель поспешил на площадь.
— Вскоре Он будет на Люме, — заканчивал свой рассказ Ясный, стоя на основании монумента «Наш Исток». — Но к какому городу Ор-Люм сначала направится, неизвестно. Срочно свяжитесь с жителями Люм-Ай, Люм-Дорта, Люм-Атрота, Лиулы и Люмадии. Сегодня же они должны быть здесь.
Распоряжаясь, Ясный еле держался на ногах, ибо восставал против Того, по чьему образу сотворён. Чувствовал ли он себя предателем? Да. Но знал: хуже, чем совершить предательство — отдать на заклание тех, кого должен оберегать. «Пусть так, — решил Ясный. — Сегодня я предал Себя и себя. Лишь бы не напрасно! Пусть они — живут» Его линзу наполнял жуткий звон. Опираясь на посох, Хранитель стоял у стены.
В дымчатом небе, словно второе светило, блестел Лик Ор-Люма. Он видел своих детей на площади и витых дорогах, стенах и башенках. Сколько их здесь! Приземлившись неподалёку от города, Он неспешно шагал к нему, почти не касаясь листвы — позади линзы развевались малиново-жёлтые волосы.
И вот исполин ростом сто пятьдесят люмов навис над площадью. В Его линзе плясали весёлые огни предвкушения. И вдруг Ор-Люм увидел то, чего не замечал раньше — все линзы, обращённые к Нему, сверкали несогласием. В чём дело? Что произошло с Его чадами? Они не желают влиться в Его Вечность?.. Откуда они вообще знают, что сейчас будет? Раньше, когда Он приходил, люмы смотрели вверх с изумлением и обожанием. Они протягивали к Нему руки, узнавая в Нём себя. Но только Такого — огромного и величественного! Тогда он провозглашал: «Я исторг вас и рассеял. А теперь — возвращаю домой! Возрадуйтесь, чада!» И вытягивал трепещущие души, забирая их к Себе.
Но теперь Он наблюдал совершенно другое отношение. Воля говорила Ему, что не стоит обращать на это внимание, но что-то Другое спорило с ней. Гигант застыл, впервые не в силах действовать. А люмы всё смотрели на Него. Без страха, без вызова, без просьбы, без осуждения. Они молча говорили: «Ешь, если не можешь совладать с этим. Но знай, что мы не хотим в Твою Вечность. Мы желаем жить своими судьбами, Великий Люм!»
Внутри нарастал диссонанс. Ор-Люм пошатывался, сопротивляясь собственной восставшей против Него Мощи. Потоки Его светов бунтовали, свивались узлами и сталкивались. И вдруг в ослепительный люмкс Его линза, засверкав белым пламенем, с неслыханным звоном разлетелась на многочисленные осколки, от которых отделились разноцветные дымки — души Его детей, ускользающие в Неведомое. Огненная грива исчезла и, накренившись назад, тело Ор-Люма рухнуло с треском разлетающихся в щепки деревьев. Твердь содрогнулась, над лесом взметнулись и опали золотистые листья. У города лежал Ор-Люм с наполненным чащей ободом линзы. Мёртвый и как будто всё ещё удивлённо вопрошающий, что произошло с его чадами. Потрясённые люмы смотрели на мёртвого Творца, не в силах издать ни звука. Это безмолвие длилось и длилось, наполняя тишину призрачным звоном…
И вдруг на обод линзы вскарабкался люм, словно жучок вылез из ямы. И этот жучок, помедлив, пошёл по огромному телу к застывшим горожанам. Он шёл и слышал, как онемевший Люмзаар начинает звенеть. Шёл и видел огромный сияющий город. Никогда ему не доводилось видеть таких городов!
Съехав с чёрной щиколотки, люм преодолел расстояние до стены и вошёл в арку ворот. Перед ним, впереди множества люмов стоял такой же, как и он — Ясный. Подойдя к Хранителю, бывший Ор-Люмом произнёс:
— Люм чтит Люма. Надеялся ли я, что когда-нибудь узнаю своё начало?
Вот — моё начало. И сбывшееся обещание Цав.
— Люм чтит люма, — ответил Ясный. — Мы рады приветствовать тебя!
Вот — твоё начало. И сбывшееся обещание Цав.
И два Ясных в знак почтения приложили руки к груди под нарастающий звон присутствующих.
Тело Ор-Люма загорелось изнутри алым свечением, начало истаивать и превращаться в струи дрожащего воздуха. Через пятую люмка там, где оно лежало, открылась вмятина, устланная изломанными деревьями. Это место у Люмзаара ещё долго не зарастало лесом. И даже когда заросло, с высоты Ллююзы был различим отпечаток Того, из чьей линзы вышли таинственные Первые.
*
Итак, теперь у Люмы был второй Хранитель. Он помнил своё прошлое, но совершенно не понимал, как вновь появился на свет. Его линза вмещала знание, но не Знание. Зато именно сейчас он ощущал неведомую ранее полноту жизни. Наслаждаясь новой реальностью, бывший Ор-Люмом часто общался с другим Ясным, привыкал к жизни Люмзаара и принимал в ней всё большее участие.
Сначала люмы пытались различать Ясных и обращаться к ним по-разному. Но вскоре поняли, что это не имеет смысла. Каждый из двоих мог быть Тем, кто дал им жизнь и своей смертью даровал её полностью. Или тем, кто был готов умереть вместе с ними. Оба они были для них героями. Неудивительно, что на Люме наблюдались неоднократные попытки создания культа Хранителя. Не один год некоторые люмы упорствовали, разработав катехизис, основанный на том, что они видели. До синих и красных искр они доводили Ясных, пытаясь доказать, что Душа Ор-Люма вознеслась, а они, Хранители — Его воплощение на Люме. И если бы у Ясных не было мощных информационных лучей, вытравить эту болезнь было бы очень сложно. А между тем болеть было некогда, поскольку над ними нависла опасность, что не разлетится на кусочки от волеизъявления.
НЕПРОН
В люмкс, когда пал исполин, на Первом Чёрном Камне возник люм с непроницаемой линзой, в котором сосредоточилась Тёмная часть Ор-Люма, содержащая в себе Алчность и Ложь. Непроницаемый родился из Камня, который вышвырнул его в тёмных кружащихся струях. Надо сказать, что этот Камень облаждал собственной гравитацией, поэтому Непрон не улетел неведомо куда, а упал на поверхность. Но тут же вскочил и, воздев кулаки к звёздам, исторг исполненный торжества и злобы внутренний вопль.
Некоторое время он наслаждался одиночеством, разгуливая туда-сюда и из конца в конец по Камню. Чтобы пересечь чёрное поле, ему требовалось примерно три пятых люмка. Приближаясь к центру силы, он огибал его, чтобы не умножаться раньше времени. Непрон размышлял.
Ему в большей мере, чем другим люмам, за исключением Первых и Ясных, была открыта общая память. Он ведал историю расселения Расы Люм, представлял уникальность созданных Цивилизаций. И приходил в бешенство: всё сделано без него, всё сделано не им! В чёрном сознании Непрона люмы представлялись ворами, проживающими в его владениях. Ещё ничего не завоевав, он чувствовал себя сверженным владыкой. Но и это не всё. Думая о «воришках», он не только злился, но и «облизывался». Единственный из люмов, Непрон был вампиром. И знал об этом.
Впоследствии некоторые линзы из научного мира утверждали, что он — вовсе и не люм. Они отстаивали это мнение, приводя веские доводы. Начиная с того, что Первый Непрон не появился вместе с другими Первыми из линзы Ор-Люма. Хотя впоследствии выяснилось, что это не совсем так. Но откуда им было тогда подобные тонкости? Вот что говорили, желая доказать полную чуждость Непрона:
— С самого начала он не был простодушным. Его душа была изощрена в хитростях. Возникнув, он с первого люмка желал убивать в неограниченных количествах. Среди нас таких нет. Он родился алчным вампиром. Поэтому предлагаю считать Непронов принципиально другим видом.
А так доказывали обратное:
— Я уже называл вас радикалом и назову ещё раз. Вы этого старательно добиваетесь. А теперь, коллеги, некоторые неоспоримые вещи. Непроны, как и мы, питаются светом звёзд. Как и мы, могут впитывать другие энергии из пространства. В их памяти хранится общая история, наши основные меры и наборы сведений. Безусловно, Непроны — самые настоящие люмы. Такие же, как мы — вы, я. И даже мой уважаемый оппонент!
А что же думал сам люм с чёрной линзой? Рассуждая о своей особенности, он сравнивал себя с Ор-Люмом. Непрон хотел бы считать Великого Люма вампиром, но, не желая заблуждаться, признавал, что это не так. В масштабной натуре Ор-Люма сочеталось всё, была в ней и Тьма, которая досталась Непрону. Но, поглощая души, Он делал это не от голода. Великий Люм наслаждался миллионами увлекательных историй, мыслями и чувствами детей. При этом все они, как Он и говорил, были с Ним — любуясь чадами, Он щедро снабжал их души энергетической плотью. Непрону такое поглощение было недоступно, да и не нужно — его интересовала в люмах исключительно их энергия. Души он желал истощать, а не кормить. Пусть вьются в его Тьме, а потом исчезают в Неведомое.
Однажды, задумавшись о себе, Непрон ощутил сильнейшую досаду, боль и сожаление, что он — не обычный люм. Вампир заметался в своих переживаниях, как в невидимых стенах. И замер, и выпрямился, чувствуя, как в нём стремительно разгорается гудящее пламя.
— Вот такой я особенный! — возопил он в мерцающее пространство и ударил ступнёй в поверхность.
Иногда он слышал тихий голос Цав, но сразу блокировал его внутренним звоном. Он без искры сомнения игнорировал её желание поговорить с ним. Вампир знал, что звезда не может изменить свою природу и будет излучать свет в любом случае. Больше от неё ничего и не требовалось! Вдоволь нагулявшись по Камню в предвкушении космического вояжа и составив примерный маршрут вторжений и пиров, Непрон, развязно чеканя шаг, проследовал к центру силы, ещё раз оглянулся вокруг и с издевательски равнодушной усмешкой-вспышкой прыгнул в Небытие. Камень подёрнулся блистающей тёмной дымкой и выбросил вон сразу десять извивающихся Непронов.
…Сто тысяч Непронов подобно чёрным паукам плели вокруг Камня каркас колоссального корабля. Они использовали разного размера подъёмные краны с загнутыми вниз клювообразными стрелами. Металлы они привозили с планеты Грогх, в чьих скалах не ютилось ни одной бактерии, зато было в избытке руд. Там на плато светились плавильни, желоба непрерывно выплёвывали раскалённые полосы.
Чтобы властвовать без покушений на свою избранность, Непрон, размножившись, тут же вывел на линзу большую красную точку. Теперь на линзе каждого из девяти Первенцев красовалась такая же, а рядом с ней ещё одна, поменьше. У первой сотни на линзах стояло три точки, у тысячи — четыре, у десяти тысяч — пять, у остальных — шесть. Таким образом, все понимали, кто кому отдаёт команды, и кто волен распоряжаться всей ордой. Кажется, что и в этой небольшой детали (особый опознавательный знак) повторяется исторя с воинственным Фиолетом и его армией. Отчасти так. Но поверьте, та давняя распря может показаться невинной комедией на фоне чёрного замысла вероломного вампира. Впрочем, вскоре вы в этом убедитесь.
Свои первые корабли Непроны добыли коварством. После гибели Ор-Люма по ориентирам, взятым у Ясного, к Чёрному Камню прибыла экспедиция с Люмы и четырёх других планет. Пятьсот Непронов встречали прибывших, как братья — братьев. Их линзы лучились наигранным восторгом, вампиры прижимали руки к груди и пританцовывали от «радости». Внедрившись на борта десяти разноцветных Черепах, они выпили чёрными лучами свет из линз исследователей, усеяв пол пустыми оболочками. Из одного корабля они сделали маскировочную сеть и, воспользовавшись рюкзачными дюзами убитых, растянули её в виде огромного шара вокруг Камня. Как только сеть была активирована, Камень исчез из наружного восприятия. Даже Ясный в медитации не мог различить его местоположение. Последующие экспедиции с Люмы и других планет Непроны пропускали мимо линз или, в случае верной победы, захватывали. Наконец, собрав достаточное количество кораблей и вооружив их лазерами, Непрон велел убрать маскировку и одновременно небрежно и решительно известил люмов, что отныне Чёрный Камень — собственность Непронов по праву рождения. И что они намерены обитать на нём до скончания века.
«Всем, всем, всем люмам! — звенел Непрон на общих частотах. — Я приношу свои искренние извинения за вынужденный захват ваших кораблей. За вынужденный захват! Люмы экипажей находятся в заложниках. Повторяю — находятся в заложниках. Сия мера, как это ни горько осознавать, продиктована обоснованным недоверием к вам. Всем известно, что вы, другие люмы, развязывали страшные войны без малейшего повода. Повторяю — без малейшего повода. Я не могу рисковать своими люмами! Поэтому, пока мы не укрепим позиции, ваши люмы останутся у нас. Но обещаю: как только мы почувствуем себя в безопасности, все они будут освобождены и возвратятся на родные планеты. Повторяю — все до одного — будут освобождены! Прошу вас не препятствовать нам в строительстве убежища. Повторяю — прошу не препятствовать. В противном случае заложники могут пострадать в огне Цав. Повторяю — из-за необдуманных действий заложники могут пострадать. Прошу не препятствовать. С некоторой надеждой на понимание, Я, Первый Непрон.
Люмы чтят люмов, области их исследований и созиданий!»
Все пришли в недоумение от этого сообщения. С одной стороны, Непрон захватил корабли и экипажи, с другой — в его словах есть правда, люмы действительно устраивали междоусобицы. Угроза бросить заложников в Цав возмутила их, но и явилась основным аргументом для невмешательства в дела Непронов. Люмы понимали, что Первый Чёрный Камень — их общее достояние, но разве жизни не важней артефактов? Изображая из себя доведённую до отчаяния жертву, вампир внушал им, что стремится к миру и только к миру. Подумав, решили дать новому виду время. Пусть непроницаемые успокоятся, и тогда они всё вместе обсудят.
ПОДГОТОВКА НА ЛЮМЕ
51 год от Люмзаара
Решив не тревожить Непронов, планеты больше не посылали к Цав корабли. Но Ясные видели — Непроны лгут. Ведь Хранители знали Тёмную сторону вещей и были далеко не наивны, в отличие от большинства агзалацев с головами-линзами.
— Они совершенно точно создают военный корабль! — говорил на собрании Ясный Люмы. — По форме это головоногий моллюск. В щупальцах располагаются орудия.
— А что насчёт заложников? Ты видел их, Хранитель?
— Нет. Ни одного. И не чувствую там их сознаний. Надеюсь, они живы, но в любом случае нам надо готовиться к войне.
— Я согласен. Непронам нельзя доверять, — подтвердил второй Ясный Люмы.
И люмане, следуя совету, мобилизовали силы. Было решено удвоить количество крейсеров с лазерными пушками. Но этого мало. Нужно создать боевой корабль, сравнимый с тем, очертания которого вырисовывались у Камня.
Другие планеты не придавали серьёзного значения предупреждению Люмы, поскольку их жители практически не имели военного опыта. Кроме того, Хранители планет не верили, что существуют представители Расы, способные пойти против них.
— От одного взгляда линза чешется! — сетовал сварщик Желток стропальщику Фиолету.
— Зато в своё время это показало высокую эффективность! — поморщившись бликом на линзе, произнёс Фиолет. Видимо, ему не хотелось вспоминать ту историю, но и уходить от темы он не хотел.
— Да, без Сороконожки сейчас не обойтись. Но до чего она огромная всё-таки! Ладно, переходим к следующей прядильной ворсинке.
Желток двинулся по лестнице вдоль лапы металлической копии Сороконожки, лежащей у Люмзаара. Металлическое чудовище длиной около двухсот люмов оплетали строительные леса и усеивали подъёмные механические конечности. Пластинчатая спина, уплощённый хвост и широкая морда поблёскивали огоньками сварочных лазеров. На ещё прорезанной пустотами обшивке и в тени многослойных стен трудились тысячи рабочих. Но что это за упомянутая прядильная ворсинка? Для ответа на этот вопрос следует обратиться к природному прототипу корабля.
Носорог-Сороконог имеет две системы пищеварения. Для одной он добывает крупную живность, для другой, поставляющей ценные ферменты, ловит при помощи тенёт небольшую дичь и, заразив её плоть слюной, окружает прядильной жидкостью, которая моментально затвердевает и образует кокон столь прочный, что никакое животное, кроме самого Сороконога, не способно его вскрыть. Да животные и не пытаются это осуществить, принимая гладкие коконы за продолговатые камни. Ввиду такой реакции Сороконог оставляет запасы там, где запечатывает, а затем, выбрав на прогулке сосуд с достигшим готовности яством, вскрывает его и выпивает содержимое, урча от удовольствия. Пустую «бутылку» он непременно относит «на свалку», которой является дно его ущелья. Дело в том, что опорожнённые коконы отпугивают больших и малых зверей ужасным зловонием, обозначая присутствие хищника. А лишаться охотничьих угодий Сороконог не желает. Так и получается, что его ущелье завалено пустыми «бутылками», источающими многолетний смрад. Никогла никому и в голову не приходило собирать такие вонючие сувениры.
Каково же было изумление хищника, когда эти скорлупы понадобились люмам. Выглядывая из-за скалы, он с тупым удивлением наблюдал, как они набивают ими тонкие сети. Зверь не гримасничал, разминая жвала, а значит, нападать не собирался. Да и зачем? У Сороконогов практически нет понятия борьбы за территорию — друг друга они сторонятся, а никто другой к ним не сунется. Пищевой интерес? Он в данном случае отсутствовал. Как-то раз этот Сороконог поймал люма и долго грыз, пристраивая фигурку к челюстям и так и сяк. Тщетно, материал не поддавался. Отпустив зверушку, хищник недовольно наблюдал, как существо, громко позвякивая, удаляется. Будучи крупным зоологом, по крайней мере, в том, что касалось его утробы, Сороконог запомнил — несъедобное. И после, заметив это странное существо, не обращал на него внимания. Поэтому то создание время от времени без помех наблюдало за ним. Сороконог предполагал, что оно хочет, чтобы он снова его погрыз. Но грызть, конечно, не собирался — ему было лень играть в невкусные игры. Но что же творится теперь? Зачем эти несьедобные зверьки решили навести порядок в его ущелье? Рассудив, что много думать вредно, Сороконог залез в свою любимую пещеру. Ему очень нравилось валяться на лежанке из веток, листьев и шкурок. Вот чем надо заниматься вместо непонятных глупостей.
На фабрике люмов кипела работа, в огромных чанах плавали тысячи коконов, затопленных шипящим реагентом. После их растворения и перемешивания получалась серебристая масса, которую разливали в бочки, каждая объемом эл-люмл. Эти ёмкости вставляли в длинные желоба, входящие в прядильные механизмы. В нужное время они будут поочерёдно откупориваться для исторжения из лап чудовищного корабля застывающей в струях сжатого воздуха, жидкости.
— Добавь ещё растворителя, Роз. Вот так, отличное качество! Однако мало.
— Остальное синтезируют!
ВОЯЖ КРАКЕНА
52 год от Люмзаара
На Люме пролетел год подготовки, когда Непроны завершили строительство корабля-острова, напоминающего кракена, в честь которого он и был назван.
Из округлого корпуса росли щупальца с лазерами на концах. Главная дюза располагалась в месте схождения щупалец — она придавала основной импульс движению. Рулевые дюзы базировались на голове механического монстра, они автоматически поворачивались на стойках крепления таким образом, что корабль, послушный простой команде, выполнял сложный манёвр. За выпученными глазами из железного стекла находились Рубка управления общим направлением движения и Рубка боевых действий: первая предназначалась для капитана и очевидцев его исключительного умения вести корабль, вторая — для девяти Первенцев, управляющих движениями и огнём щупалец. Позади их кресел располагалось многоступенчатое полукольцо сидений для благодарной публики, призванной восхищаться театром боевых действий и всячески выражать это восхищение.
Так называемое железное стекло вампиры обнаружили на Грогх. Этот металл отличается от бронированного стекла тем же, чем и обычный металл — ковкостью. Благодаря удачной находке Непроны имели прекрасный обзор и могли не опасаться мелких небесных тел и лазерных лучей. Ведь даже чрезвычайно крепкий метеорит способен оставить на железном стекле лишь незначительную вмятину, а лазерный луч теряет силу благодаря высокой теплоёмкости металла, изгибу поверхности и зеркальному эффекту.
Капитан, зорко следивший за этапами строительства, уже принял у ведущих прорабов практически всё судно. И теперь, проверив на плавность хода педаль «Вперёд», занимался штурвалом. Демонстрируя силу и ловкость, он раскручивал большое чёрно-красное колесо, а потом резко останавливал и вертел в обратную сторону. Прорабы, замершие неподалёку, с трепетом и любопытством ждали вердикта. Капитан был известным эстетом и мог придраться к любой мелочи. Наконец, сверкнув ядовито-зелёной искрой, Непрон возгласил:
— Отлично, рукодельники! Алапаж! Как будто я сам его мастерил в люмки несвойственной мне праздности!
Прервав резким жестом угодливый смех, капитан продолжал решительным тоном:
— Я принимаю весь комплекс работ. Это значит, что вскоре мы отправимся к планете Тац, вернее, Тац-Тац, как её нынче называют местные дур-дураки, так сказать, абор-аборигены. Или иначе — дик-дикари. Там нас, как я говорил, ждёт роскошный завтрак. Обедать мы будем на ветреной Лиельне, ужинать — на дождливой Содд. Таковы будут наши огромные ночи! Без спешки мы обойдём полдюжины планет, а там очередь дойдёт и до Люмы. О, господа, это ресторан для гурманов… Итак, большими приёмами руковожу Я. Но! Лёгкие перекусы и пикники обсуждаются. По ходу пьесы ждём ваших заявок. А теперь, чтобы в иных из вас не угас вкус к жизни, назову циф-цифру… выступаем через сто люмков!
Легко и язвительно расшаркавшись, под льстивые кривляния главный Непрон удалился в Капитанскую каюту. Эта большая комната была обита багровым сукном, на сукне располагались в танцевальных позах пустые оболочки люмов. Рухнув на небольшой тёмно-зелёный трон у чёрного стола, Непрон принялся задумчиво вертеть в пальцах золотую указку, вызвякивая любимую мелодию, сочинённую в люмки злобы одним из Первенцев — «Выпью я тебя, ясная звезда». Первенец (но который, Непрон, разумеется, забыл) даже начал сочинять текст:
Выпью я тебя, ясная звезда!
Всё не навсегда, и ты — не навсегда.
Будешь ты кружить чёрной точкой,
Станешь ты сама — чёрной ночкой…
Однако сочинителю не понравились слова. Слишком наивные. И, сплюнув красной искрой, он забросил стихосложение. А мелодия получилась волшебно злая, что единобездушно признали все и каждый в отдельности. Ещё бы они не признали, если произведение понравилось самому капитану.
…Люмк отбытия настал. Растопырив щупальца, Кракен выстрелил в сторону Цав чёрным пламенем и плавно сошёл с орбиты. Ближайшая Дверь располагалась не близко, и Непронам предстояло некоторое время предаваться меланхолическим остротам. Злословили они в своей излюбленной манере — словно им совершенно лень, поскольку собеседник если и не вовсе глупый, то, во всяком случае, недостаточно умён для изящного юмора. Примерно половину пути до Двери они обыгрывали шутку капитана.
— Ну что же, любезный, Вы готовы куш-кушать? По виду, так Вы вовсе и не гол-голодны.
— Извольте, отчего же Вам так каж-кажется? Уверяю Вас, драгоценный, весьма неплох мой апп-аппетит. Но куш-кушать? Нет! Я буду пир-пировать! А Вы уж там — как пожелаете!
Дверь Кракен проскочил без эксцессов. Весь его корпус плавно встряхнуло, словно лодку на речном перекате, и за прозрачным металлом открылся новый рисунок созвездий. Теперь Непроны были в другой части Космоса, неподалёку от Тац-Тац, прозванной ими мелкой закусочной. Через десять люмков Кракен завис над Тац-Люмом, словно грабитель в ночи, сгорбившийся над поблёскивающим ожерельем. Поблёскивал город оттого, что в некоторых зданиях продолжали трудиться. Например, в здании Оборонительных сил. Тац-Люм знал, что Непроны что-то замышляют и, хоть не верил в нападение, на всякий случай готовился. Услышав сигнал тревоги, военные увидели на экране чудовище. Кракен распростёрся чёрной звездой, лениво и угрожающе шевеля извилистыми конечностями.
До рассвета царила тревожная неясность. С Непронами пробовали общаться, но из колокольчиков доносился только саркастический смех. Как только над городом взошло светило, тысячи непроницаемых выбросились из люков Кракена в зону притяжения. Хищно звеня, они скользили чёрными точками, пронзая атмосферу и, выбрасывая парашюты, превращались в остроконечные треугольники. В Тац-Люм вампиры падали без оружия — они не собирались воевать, они летели развлекаться. Убивать их в любом случае не станут. Убивать будут — они.
Оборонительные отряды люмов, вооружённые усилителями лучей, лазерами и сетями, действовали оперативно и слаженно. Ещё до наступления дня первые тридцать тысяч десанта были упакованы в сетки. Но на улицах Тац-Люма появились пустые оболочки с потемневшими линзами. Убедившись, что первая атака провалилась, исполненный невозмутимости Непрон отдал следующий приказ:
— Ну что же, любезные… теперь выбрасываем пятьдесят тысяч, так сказать, ха-ха, на ветер!.. А тем временем открываем небо над Камнем и танцуем на антиквариате. Но только элегантно! Первые сто танцоров — на ба-ал!
Защитники Тац-Люма с большими потерями захватывали в плен прибывающие тысячи Непронов, но те всё сыпались и сыпались чёрным снегопадом точек и треугольников. Более ста тысяч горожан были выпиты, улицы и площади усеяли тела. Группы обороны рассеялись, всюду наблюдалась жуткая картина — схватив за плечи люма, вампир вонзал в линзу чёрные оси, двигающиеся каждая сама по себе. Через пятидесятую люмка линза жертвы начинала темнеть и превращалась в тусклую стекляшку. Тогда вампир с линзой, в которой плескалась сияющая тьма, разжимал цепкие пальцы и, высоко подпрыгивая, стремительно нёсся за новыми глотками эликсира. Выпив душу, паразит становился мощнее и быстрее, и чем дальше, тем труднее было тац-люмцам бороться. Вот чёрный снегопад сгустился ещё раз, и Тац-Люм пал.
На Главной площади состоялся пир Непронов. На одном краю плоскости громоздились горы сложенных в оползающие штабеля оболочек, с другого тянулась вереница пленных.
— Ещё пятьдесят тысяч, и довольно! Остальных — в большие помещения. Нет, бессовестно вру, в погреба — не всех! Мерзких Фиолетов и ядовитого Хранителя — отдельно, повторяю, отдельно! Хватит с нас заворота светов и неожиданных конвульсий, это неприятно и неэстетично. Удирающих в космос — сбить с Кракена! — успевал распоряжаться пирующий капитан. Но затем и он, опьянев, впал в чёрный вязкий сон.
Вернувшиеся на Кракен Первенцы обездвижили залпами лазеров стартовавшие с Тац-Тац корабли. Но один космолёт уцелел, — почти нажав панель залпа, рука последнего бодрствующего замедлилась и повисла подрагивающей змеёй.
БИТВА ИСПОЛИНОВ
На Люме знали о вторжении Непронов на Тац-Тац, однако имевшиеся сведения были скупы и обрывочны. Лишь с прибытием сумевших вырваться с планеты перед люманами полностью развернулась картина злодеяний. Просмотрев записи бойни, Хранители не стали тратить время на медитативный полёт и сразу приступили к совещанию.
— Мы можем немедленно отправиться к Тац-Тац, но…
— Да, мы ещё не готовы. Между тем вампиры сейчас особенно сильны.
— В то же время люмы из других городов планеты эвакуируются в Космос, тким образом они — в относительной безопасности.
— Да. И вскоре, обыскав планету, Непроны полетят к другой.
— Планеты, расположенные неподалёку от Тац-Тац, даже объединив силы, не смогут отразить вторжение.
— Несомненно. Но решение существует. Как нам известно, Непроны обладают редкой заносчивостью. Именно это их свойство может нам помочь.
— Продолжай в ясном режиме.
Два Хранителя покрылись дрожью воздуха, уподобившись светлой воде. Это продолжалось всего несколько люмксов. Но только внешне. Вернувшись в бытовой облик, они представляли стратегию и тактику дальнейшей борьбы.
Покончив с «запасами», вампиры обратили линзы на другие города Тац-Тац. Но все города планеты были пусты. Капитан Непрон негодовал, он не ожидал от местного населения такого коварства.
— Они разбежались по лесам?
— Нет, господин, оказалось, у этих напитков есть система эвакуации. Они разбежались по Космосу.
— Так-с, растеклись по Космосу, значит… и зелёные, и жёлтые, и… м-м… оранжевые.
— Могу заметить, что розовые тоже имеют недурственный вкус.
— Весь их вкус имеем мы! Клянусь шкурой Кракена! Кстати, говорят, на корабль пришло лучевое письмо. Ты читал? Принеси, прочтём вместе!
На чёрный стол легла овальная капсула, в которую был переправлен луч из уловителя. В вытянутом окошке горело «Люма». Услышав звон «откройся и покажи», капсула откинула неприметную крышечку над глазком, и в широком бледно-малиновом луче заплясали оранжевые искры. Люмкс — и Непроны застыли в изумлении. Ещё люмкс — чёрные стёкла подёрнулись серой пылью, а затем, вновь налившись чернотой, вспыхнули красными вибрирующими огнями. Не сразу они сумели справиться с нежданными эмоциями…
— Сумасшествие!
— Чистейшее. Но каков слог! Где только эпитетов набрались?..
— Да-с, где-то напитались. Весёлые напитки! Изящно веселящие.
— Не отведать ли нам сначала их, как вы разумеете, мой Лорд?
— Я бы забрал их души прямо сейчас! Но, как тебе известно, путь до Двери «Люма – Тац-Тац» дальше, чем до Двери, ведущей в кущи нашего большого гастрономического увеселения.
— Незначительно, мой Лорд! И ног не натрём, и хорошенько проголодаемся перед…
— Карнавалом вкуса! Но скажи по совести, которой у тебя нет, не говорит ли в тебе раздражение от содержания дерзостной депеши? Раздражение аппетиту не помощник!
— О нет, Ваше авантажное Величество! Их первые шаги в этом жанре меня лишь слегка позабавили. Как, впрочем, и вас! Мне в пример, мне в пример!
— Что же, пожалуй, я подумаю над мыслью отобедать сначала на Люме. Надеюсь, ты у меня её не оспариваешь?
— Люму?
— Мысль, девятый Первенец, мысль! А теперь удались во-он!
Девятым Первенцем Непрон любил называть каждого из девяти вампиров, появившихся одновременно при его копировании. Данное обращение могло быть, в зависимости от обстоятельств: грубоватой родственной шуткой, похвалой, издевательством, предупреждением или угрозой. Сейчас оно являлось лёгким увещеванием, которое переводилось примерно так: «Держи искорки в линзе, если дело дойдёт до скорейшего полёта к Люме. Высказав мысль, не вздумай полагать, что я не узрел такой вариант раньше тебя».
Сидя на троне, вампир напрягал изворотливый ум. С одной стороны ему очень хотелось наказать выскочек за дерзость, другой ему мерещилась опасность — не полезут ли они в ловушку, отправляясь на пирушку?
— Я решил! Мы летим к Люме! Напитки плеснули нам вызов… Вызов на свою скорейшую дегустацию!
Сороконожка плавно поднялась и, перебирая лапами, переместилась на овальный лист в эл-люме от Люмзаара, чтобы в скором времени стремительно взмыть над планетой. Чутко реагируя на сигналы, боевая машина извивалась и переворачивалась в пространстве, демонстрирую прекрасную манёвренность. Облетев планету, она аккуратно приземлилась, чтобы вскоре ринуться в битву.
Кракен подходил к мягко светящейся Люме. Внутри корабля сновали Непроны, ещё раз проверяя готовность каждого излучателя и надраивая длинными швабрами смотровые области. Несколько часов назад из динамиков донёсся приказ:
— Всем, всем, всем Непронам! С текущей тысячной люмка перейти с Речи приятного досуга на Речь боевых команд!
Тысячи вампиров тут же перестали упражняться в словоблудии, и облако шума рассеялось. Теперь корабль наполнял стук быстрых шагов, щелчки тумблеров и короткие пронзительные звоны. Стёкла вампиров больше не украшали абстракции тёмных тонов, все они были чернее угля. Лишь точки алчно краснели в блестящей тьме, да изредка возникали золотистые дроби распоряжений. Светопийцы умели быть организованными. Главным капельмейстером этой железной дисциплины был Голод.
*
— Приближаемся к неприятелю. До возможного столкновения — три люмка.
— Зрительный контроль — через камеры!
Ощеренная морда Сороконожки изменилась — веки чудовища захлопнулись, челюсти сжались. Корабль люмов, выпуская из дюз на лапах иглы движущей силы, осторожно сближался с кораблём вампиров.
Вскоре монстров разделяло расстояние около половины эл-люма. Они застыли в неподвижности, готовые к бою. Кракен оказался заметно длинней и объёмнее Сороконожки. Через десятую люмка, вспыхивая точками дюз, из него высыпали вампиры. Тут же им навстречу вылетели десантники люмов. Словно две дымки вытянулись навстречу друг другу, и каждая состояла из десятков тысяч солдат. Вот эти дымки сблизились, соприкоснулись и замерцали — началась битва.
Парализующие лазерные лучи, вылетающие из бордовых орудий на запястьях вампиров отражались от небольших серебристых щитов с гравировкой Нашего Истока. В то время как лучи жёлтых лазеров люмов нейтрализовались чёрными щитами-поглотителями с красной точкой. Люмы вывели на линзы эффект амальгамы, и Непроны тщетно искали лазейку, не в силах «открыть напиток». Простое и эффективное решение возмущало вампиров, лишённых космического фуршета.
Через люмк в пространстве парили тысячи фигурок Непронов, оглушённых лазерами, обмотанных сеткой или частично обездвиженных петлёй. Сетка выкидывалась из шаров, которыми были набиты поясные сумки люмов, и, окутав противника, сжималась. Петли вылетали из механизмов на запястьях. Вампиры тоже использовали сетки и петли, но с меньшим успехом, поскольку они почти не тренировались. Однако, проигрывая, Непроны не корили себя за легкомысленность и пытались наступать. Они ничуть не волновались, ведь каждый помнил: за ним — множество других. И сам капитан. И Первый Чёрный Камень. Стоит только откинуть часть кожуха, и число их будет стремительно умножаться. И поможет им Цэт, которую люмане считают своей звездой. Но скоро напитки увидят, что она с готовностью перешла к ним, Непронам. Ведь звезда не может не светить.
Одновременно разворачивался бой кораблей. Первенцы, размахивая щупальцами, палили из главных лазеров. Металл морды Сороконожки был покрыт раскалёнными пятнами. Ответные залпы из носового лазера и передних лап не причиняли Кракену никакого вреда. Первенцы, ёрзая в креслах, смеялись. Публика аплодировала. Капитан кричал по внутренней связи:
— Подбавь огня, девятый! И ты, девятый, — огонь! Девять девятых, поджарьте для меня это насекомое!
Пластик «глаз» Сороконожки сгорел, с защитных щитков потекли светлые струйки металла. Лучи Кракена проскальзывали в просторную рубку управления, чудом не повреждая аппаратуру. Дальше медлить нельзя. Согнув тело дугой, Сороконожка дала залп из хвостовых дюз, совершила большой прыжок и вцепилась в металл. Кракен задёргался, но Сороконожка не собиралась его отпускать. Первым делом она оторвала от неприятеля рулевые дюзы, а затем, ловко перемещаясь, принялась стягивать вместе огромные, однако не особенно могучие щупальца.
— Я теряю управление оружием! — возмутился Первенец.
— И я тоже! — выкрикнул другой.
Непроны, переставшие аплодировать, с тревогой наблюдали, как за стёклами, демонстрируя сегменты туловища и огромные лапы, движется чудовище с оплавленной физиономией. Спеленав щупальца, Сороконожка вернулась на голову. Непроны издали встревоженный звон, когда увидели вблизи кривляющуюся морду. На такое неприятное зрелище они не подписывались. Огромное чудовище явно глумилось над ними, такими беззащитными! Дав вампирам возможность насладиться своим видом, Сороконожка исторгла из лап потоки белёсого раствора и железное стекло затуманилось. Публика онемела. Занавес упал.
Тем временем флот крейсеров разбил сопровождавшие Кракен корабли. Битва закончилась. Люмы вылавливали из космических вод оглушённых и стреноженных вампиров, Сороконожка сидела на спелёнутом Кракене. А внутри Кракена ярился главный Непрон:
— Это невероятно, мы оказались взаперти на собственном судне! Первенцы мои! Непроны! Я! Нам необходимо придумать выход! Ситуация выходит из-под контроля…
В течение двадцати люмков они пытались что-то сделать. Прорезав обшивку, Первенцы вышли в Космос. Но Сороконожка поймала их челнок и прилепила к голове Кракена. Около сотни вампиров хотели проскользнуть на парашютах в дикие области Люмы, но, едва приземлившись, были схвачены патрулём. Капитан в этих «гастролях» не участвовал. Удалившись к себе, он с тоской осознавал, что все его планы рухнули. Пред ним лежала погнутая ударом о столешницу золотая указка, а вокруг неподвижно подпрыгивали пустые оболочки. Но уже с другим, вызывающим в нём страх и отвращение, настроением. Теперь Непрону совсем не нравилось, что вокруг него пляшут мёртвые.
*
После отлёта Кракена гарнизон вампиров в Тац-Люме по большей части скучал. Запасов почти не осталось, Непроны чувствовали дефицит радости. Дислоцируясь в Музее, они коротали время, рассматривая и обсуждая картины.
— Как вы думаете, коллега, что было у напитка в голове, когда он рисовал… это?
— Полагаю, это у него и было в голове.
— Лужок?
— Лужок. И травка. И вот этот, извольте обратить ваше блуждающее внимание, цветочек.
— Этот беленький? Или тот синенький?
— Оба. Оба этих цветочка умудрились поместиться в его художественно одарённой линзочке.
— Невероятно! Да он величайший художник!
— Несомненно. Самый величайший художник Тац-Тац. А знаете что, коллега?
— Что, коллега?
— А хотите, я вам подарю эту картину… прямо сейчас?
— О нет, нет! Это слишком щедрый дар! Позвольте, я её куплю… за деревяшку, принесённую из лесу. Ах, к сожалению, у меня нет при себе деревяшки, простите!
Иногда они, крадучись прогуливались по Тац-Люму, прочёсывая улицы в поисках оставшихся. И находили их. Редко кому удавалось убежать. Очень редко. Однажды Непроны долго смеялись над одним рассказом.
— Совершая променад, я приближался к площади. И вдруг вижу, на другой стороне стоит напиточек. И таращится, господа вы мои, прямо на меня. Ну что же, я известный охотник. Бегу. Он, значит, от меня чешет по равнине, которую они назвать не смогли… да так быстро ещё, негодник. Мчусь. Догоняю. А тут как раз горы Бар-Цах. И что бы вы думали? Юркнул напиток в щель! И дрожит там, чуть не расплёскивается. Я уж и так и сяк — все лучи мимо линзы. Он же ободом ко мне. Тяну его за обод — никак! Крепко застрял. Прошу его выползти — не хочет! Ну, думаю, ладно, отойду в сторонку, подожду. Нет, сидит в щели. Пришлось плюнуть да уйти. Вот такая получилась охота! И самому смешно. Может, он там до сих пор торчит? Что же, будет достопримечательностью. Люм в Трещине. Ущелье Люма в Трещине. Ха-ха-ха! До чего же глупые создания!
Однако долго вампирам скучать не пришлось — через неделю с ними связался один из Первенцев и сказал, что десант разбит, а Кракен обездвижен. Сначала Непроны приняли это за шутку, а потом сидели и решали, что же им делать. И ничего не могли придумать. Поэтому сидели и решали дальше.
ОСВОБОЖДЕНИЕ ТАЦ-ТАЦ
Через пятьдесят люмков пленения Кракена силами люман Непрон собрался капитулировать, рассудив, что иного выхода сейчас нет. Он настойчиво убеждал себя в возможности выторговать свободу, прибегнув к убедительному красноречию, но произошло иначе. Сороконожка на длинной нити протащила Кракен через Дверь и, подойдя к Тац-Тац, соорудила систему строп. Тац-Люм содрогнулся, когда боевая машина и двадцать Черепах уронили ношу на грунт Безымянной равнины. В этот люмкс трон под капитаном совершил неожиданный прыжок и вампир, подлетев вверх, грохнулся на пол. И вновь томительно потянулось время ожидания. Конечно, ещё до этой доставки на Тац-Тац Кракена люмы захватили гарнизон непроницаемых.
Большая часть Непронов вышла из Музея с поднятыми руками, остальные делали вид, что увлечены искусством и с невинным удивлением смотрели на люмов с лазерами и петлями-наручниками. Иные начинали играть напропалую, изображдая полную непричастность к неблаговидным деяниям.
— Ах, что это… зачем… позвольте, позвольте! Вы, должно быть, решили, что я — с ними? Ха-ха, нет! Я — мирный турист, искусствовед. Прибыл, понимаете ли, а тут эти... тёмные личности. Не нужно оружия! Не тратьте на меня узы. Ну зачем же вы так, дорогие мои?!
Таким образом, люмы принялись за Кракен, когда освободили от Непронов Тац-Люм. Первым делом они вытащили из вскрытого челнока первенцев и погнали их к другим пленным. По дороге один Первенец, ничем не обнаружив своего намерения, вывел с линзы знаки отличия. Другие заметили это и разразились возмущённым звоном, обвинив его в подлости. А затем практически одновременно стёрли свои знаки. Теперь пришла очередь Непронов на Кракене.
Вбежав в дыру проделанную Первенцами для челнока, люмы быстро скрутили порядка двух тысяч вампиров. После чего из своей каюты с поднятыми руками и лучащейся от наигранного восторга линзой вышел капитан.
— Люм чтит люма! — воскликнул Непрон. — А вот наконец-то и вы, дорогие братья! Радость моя в этот люмкс не имеет предела! Ну что же, проходите, распологайтесь, сейчас я…
— Замолчи, — прервал Фиолет, — руки в петлю и к остальным.
Дальнейшее повергло вампиров в смятение. Дело в том, что люмане, отправив написанный Фиолетами вызов, тут же занялись изобретением установки, способной извлекать души из линз Непронов. Сейчас на Главной площади располагались установки с вытянутыми плафонами. К ним-то и вели светопийц. Те, наблюдая остатки своего пиршества — горы пустых оболочек, продолжали играть в невинность.
— Куда нас влекут? Деспоты!
— Ужас! Кто это натворил?
— Что здесь произошло, братья люмы?!
— Зачем я здесь?
Непроны и в самом деле не понимали, для чего их сюда привели. Показать следы злодеяний? Так ведь они никогда не признаются. В чём же смысл? Долго гадать не пришлось. Из толпы выдернули одного вампира и поставили перед установкой. Из раструба выскользнул белый луч, вонзился в чёрную линзу и вытянул из темноты один, два, три, четыре огня, вылетевшие с другой стороны. Огни немгного помедлили, а затем подлетели к штабелям пустых оболочек и растворились в четырёх линзах. Тут же из груды выбрались четыре люма. Они радостно приветствовали братьев, а затем направили линзы к звезде, чтобы насытиться её живительными лучами.
В среде вампиров началась паника, огромная связка заколыхалась чёрными звенящими волнами. Но бежать некуда; со всех сторон наставлены лазеры.
Непрон с красным пятном пигмента на обруче стоял среди других. В первый момент пленения он вывел с линзы свой уникальный знак, мучительно сожалея, что не сделал этого раньше.
— Тупица, тупица! — твердил он себе, когда люмы наносили цвет. — Неужели ты не мог догадаться, что дело может пойти таким образом?
Наблюдая происходящее с подчинёнными, он чувствовал, как в его линзе гуляет холодок ужаса. Опустошённые Непроны, пошатываясь, как и возвратившиеся люмы, жадно направляли линзы к светилу. Стражникам ничего не стоило, схватив рукой за шею, отводить их к другой связке.
«Неужели через пятую люмка или люмк из меня точно так же вынут души? Неужели и меня схватят за шею и как безвольную куклу бросят к тем? — лихорадочно размышлял Первый Непрон. И отвечал себе: — Да».
Но с ним поступили отчасти иначе. Души из него вытянули. И за шею схватили. Но поместили отдельно, приставив для охраны двух оранжевых люмов, которые смотрели на него далеко не доброжелательно.
Непрон сидел в комнате у стены и смотрел, как между гнутых металлических полос играет свет звезды планеты Тац-Тац.
«Здравствуй, Цау, — подумал Непрон. — Помоги мне, прошу».
*
Один за другим люмы возвращались к жизни, однако — не все. Слишком истощённая душа не могла активировать оболочку и, померцав, удалялась в Неведомое. Поэтому, когда из последнего Непрона вытянули оранжевый свет, на краю Главной площади всё ещё лежала гора оболочек. Жители Тац-Тац и Люмы подняли их в космос и с почестями похоронили в пламени родной звезды. По возвращении на планету тац-татцы преподнесли своим освободителям ценные дары: Рог Вечной Музыки и Браслет Желаний — предметы с удивительными свойствами и неразгаданной историей.
После этого Непронов вывели на орбиту, где они и висели мерцающим кривобоким шаром. Но что с ними делать дальше? На большом собрании в Люмзааре высказывались разные предложения…
— Предлагаю их отправить в звезду.
— Загрязнять звёзды неэтично!
— На рудники, на Грох! Добывать металл.
— Они уже добыли немало металла на Грогх. Что из этого получилось, мы знаем.
— Пусть остаются в качестве искусственного спутника!
— Вряд ли это понравится тац-татцам. Да и нам — мимо летать.
Постепенно стали раздаваться не только гневные реплики, но и смех. В результате постановили разместить пленников на Люме, в резервации у Чёрных скал. Такое решение предложили Планетарному Сообществу сами люмане. Сомнительный вариант, по мнению многих. Ведь Непроны убили не менее ста тысяч люмов. Взглянув на интерьер каюты их капитана, кто бы усомнился, что они — циничные монстры? Такими они, в действительности, и были. Но не остались. После нежданной милости непроны изменили своё отношение и к себе и к другим.
Когда злодеяния вампиров ушли в прошлое, им позволили селиться у городов. Возводя одинокие прозрачные пузыри или небольшие посёлки, Непроны обитали в них, занимаясь гаданием. Предсказания далеко не всегда сбывались, но это никого не смущало. Люмы посещали Непронов, чтобы погрузиться в таинственную атмосферу, послушать искусную речь, стать участниками представления. Взамен вампиры получали немного света, накопленного клиентами. Строго оговоренное количество. Никогда вампир не брал больше, ведь каждый понимал: при нарушении договора пострадает всё сообщество.
Бывшего капитана, в отличие от остальных, не отправили в резервацию, а заточили в одной из башен Люмзаара, таким образом, изолировав его от всех. Вскоре Непрон потребовал телескоп и научные труды по астрономии. Он быстро считал информацию с пластин и нашёл её недостаточной. Погружаясь в память и созерцая Космос, через десять лет он стал видным специалистом в звёздной науке. А ещё через пятнадцать лет за изобретение и создание Живой карты был провозглашён Великим Астрономом Люмы.
К тому времени он давно получил право на свободное перемещение, но ему некуда было идти. Ненадолго отлучаясь из башни за чем-либо необходимым, он спешил обратно, изредка слыша за спиной немного встревоженный звон. Разумеется, они знали, кто он. А вот он почти забыл. Да, его жизнь — иная, чем у всех, но он принял эту данность. И больше никогда не топал ногой, восклицая, что он особенный. О былом не грустил. Ещё в прошлой жизни он догадывался, что его Голод не накормить. А значит, и кормить его не нужно. И тогда он отступит. И действительно, Голод отдалился, лишь изредка навещая его в виде чарующих грёз, которые он гнал прочь.
— Мне достаточно света. И мне никогда не выпить звезду, — говорил Великий Астроном. И снова забирался в высокое кресло — смотреть на звёзды, изливающие себя, ничего не требуя взамен.
СВЕТЛЫЙ ВЕК
55 – 155 год от Люмзаара
Пусть вас не вводит в заблуждение название этого периода в Истории Цивилизации Люм. Речь идёт не про всеобщее счастье, но про отсутствие больших катастроф. Также название периода связано с получением люмами железного стекла — материала, позволившего им летать с «открытым забралом» и обрести прозрачную крышу над головой.
Залежи железного стекла на Грогх оказались велики, также его месторождения обнаружились на других безжизненных планетах, среди которых самые рудоносные — Ареема и Неерута. Рудники принадлежали всему Планетарному Сообществу; в белых комбинезонах с прозрачным кружком в районе плеча трудились дети разных звёзд. Некоторое время добыча железного стекла неуклонно росла, при этом доля металла, уходящая на модернизацию флотов, была крошечна по сравнению с долей, идущей на возведение новых вариантов прежних городов.
Разумеется, люмы свои города любят. Но неприкосновенной они считают в архитектуре не постройку, а гармонию. И если понимают, что, согласуясь с нею, могут сделать лучше, чем прежде — делают. А теперь они могли сделать намного лучше. Поэтому одновременно на всех планетах наступил период Новой Архитектуры.
В первое десятилетие Светлого века демонтажу и возведению из прозрачного металла подверглось восемьдесят процентов городов Планетарного Сообщества. Не все планеты перестроили все свои города, но на Люме были перестроены все. В первую очередь зодчие возвели первый Люмзаар. Третий? Нет, на взгляд люмов, это был первый Люмзаар. Второй — тот, от которого ведётся отсчёт лет, третий — что некогда был захвачен Фиолетами.
Эта особенность восприятия касается не только городов, но и всех предметов. Так, самая последняя модель сварочной дуги — первая, а самая первая в реальном времени модель — скажем, уже двести сорок вторая. Параметры старинной дуги могут находиться в Архиве, сама она — стоять на музейной полке. Но пользоваться ей на стройке уже никто не станет.
Люмзаар Новой Архитектуры
Обновлённая столица планеты — россыпь прозрачных пузырей, пронизанных лифтами, лесенками и плоскостями помещений. Над пузырями поднимаются башни с разнообразными кровлями. Фундамент Люмзаара всё так же выполнен из непрозрачного металла. Га-Лаз теперь не разлинована, словно шахматная доска, но покрыта многочисленными пересекающимися окружностями. Над ней, как и прежде, возвышается Ллююза. Ночью по ней пробегают зигзаги, так что кажется, что это с неба срываются настоящие кривые стрелы грозы.
Стоя на краю площади спиной к арке, мы увидим здания, похожие на прежние. Новый Архив сдвинут вправо, конусы Домов наук соединены переходами. Верхняя часть купола Музея срезана, а выпуклые стенки покрыты орнаментом. Вечер и Хранилище поменялись местами, то есть рядом с Музеем стоит шар Вечера, а уже за ним — куб Хранилища.
На другом краю города находятся ещё два важных здания, о которых мы не упоминали. На максимальном расстоянии от площади сверкает здание Оборонительных сил Люмзаара (шар на цилиндре), в пятистах люмах левее его располагается Цирк Люмзаара (большой пузырь), в который можно попасть не только из города, но и через вход в Городской стене, поскольку зачастую у пилотов, прибывающих на космодром, нет времени на долгий путь. А между тем люмзаарский цирк — место, которое жители других планет стремятся посетить в первую очередь, ведь здесь самые интересные номера. Например, знаменитое Световое представление, Аттракцион исчезновения, Лотерея эмоций, бои роботов и существ, для коих битва — родная стихия. Но всё без трагических излишеств. Строго в рамках искусства.
Все города Люмы успешно применили новый материал, особенно — Люм-Ай и Люм-Атрот. Первый слился с ниспадающим водопадом, а второй отказался от идеи спиралей и теперь состоял из прозрачных трубок разной высоты, «вбитых» в сиреневые скалы.
Но Люмзаар они превзойти не могли. Странным образом в его пользу играли даже, казалось бы, деструктивные явления. Так, с конца шестидесятых годов ему придавали особый колорит раскиданные у стены отдельные пузыри и небольшие посёлки Непронов, которые поселились именно здесь, игнорируя другие возможности. Не довольствуясь полимерами, вампиры-гадатели организовали ткацкое производство. В основном они носили тяжёлые тоги мрачных тонов с яркими акцентами, а также цепи с амулетами и браслеты, иногда закрывавшие руки от запястий до середины длины конечности.
В Люмзааре у Непронов было два кумира. Один из них — ювелир. Любую безделушку, сделанную Фиолетом, Непроны ставили выше самых роскошных украшений и мечтали хоть раз посетить мини-праздник Россыпь. Но в город их ещё долго не пускали. А главным кумиром гадателей был, конечно, астроном Непрон. Когда бывший капитан получил звание Главного Астронома, его почитатели устроили внеплановый фестиваль с игрой на энергетических досках. Именно тогда группа «Девятый Первенец» представила композицию «Стою на Первом Чёрном Камне», которая, по мысли лидера, была обязана затмить хит «Выпью я тебя, ясная звезда». Однако не затмила.
Первый Чёрный Камень, извлечённый из разобранного корабля, в пятьдесят седьмом году доставили на Люму. С тех пор он лежал неподалёку от Люмзаара на лугу Дол-Лаан, напоминая озеро, заключённое в пять невидимых стен. Раз в десять лет выдающийся люм получал право копирования на реликте.
В первой половине Светлого века люмы много странствовали в Великом, пропуская сквозь сито исследования сотни планет. Но в этом процессе они теряли интерес к далёким путешествиям, поэтому во второй половине века почти ничего не открывали, изучая некоторые приобретения.
В сто двадцать седьмом году Люма была избрана столицей Планетарного Сообщества Цивилизации Люм, в которое входило более ста планет, связанных между собой системой Дверей. Восемнадцать планет, как и Люма, были планетами Посева, остальные являлись планетами Исследования. У Люмы было четыре планеты Исследования: Лурна, Фарана, Лейра и Эрия.
До избрания столицей Люмы ведущие роли в Сообществе играли Иммия, Сивиур и Харна. Но к этому времени они отошли от интенсивного участия в жизни Сообщества. Разумеется, каждой из них было что сказать, но в плане действия они не чувствовали себя в центре происходящего. Что касается люман, то они тоже не ощущали себя в центре событий, поскольку не придавали большого значения своей роли. Однако жители других планет, которые видели действия и растущую силу Люмы, смотрели на них иначе. Они слышали о том, что люмане видели Творца и спасли всех от поглощения Им. Даже если это миф, то миф — про люман. У них — два Хранителя и колоссальный Чёрный Камень. Они победили Непронов, вернули к жизни триста пятьдесят тысяч жителей Тац-Люма и разрушили иго Серого Кольца.
ЭКСПАНСИЯ ВИВУР
История рога и браслета
40 лет от Люмзаара
Жители планеты Тац (Славная) стали величать её Тац-Тац (Преславная) на излёте романтического поветрия, принёсшего тысячи од в честь её меланхолического ландшафта, чьи красоты обожал созерцать мастер изящной словесности Роз. Однажды, прогуливаясь далеко от города вдоль тёмных волн океана Эльев, высокий лирик споткнулся и рухнул на бурый песок. Поднявшись, он увидел торчащую из побережья закорючку и вытащил из далёкого прошлого, о котором и представления не имел, рог цвета бронзы, изливающий звуки очаровательной мелодии.
— Что за прелесть! — воскликнул Роз, не веря ушам.
И, дабы удостовериться, что уши его не обманывают, прислушался. И погрузился в стихию музыки. Через десятую люмка его линза подёрнулась дымкой, Роз уселся на пляж, да так и застыл с рогом в руках. Плескались волны, парили птицы, пролетали дни…
Через год Зелён и Фиолет обнаружили поэта и принесли в город. Там из стиснутых пальцев вытянули странный предмет и положили его в коробку. Очнувшись, люм некоторое время пребывал в уверенности, что проспал не дольше люмка. А удостоверившись, что это не так, написал стихотворение:
Я обнаружил Древний Рог,
Он музыки был полн,
Но в этом Роге спал мой Рок —
Мой Рок у чёрных волн.
Оставил я теченье дней
Под сказочный напев,
И долго у моих ступней
Играл волной Эльев.
Год странствий пролетел. Но где?
Я на песке сидел…
И блики плавали в воде,
И ветер всё шумел…
Где был — нет места для двоих.
Что я принёс? Слова!
И плещется в словах моих
Ленивая волна.
Исследуя объект, названный Рогом Вечной Музыки, учёные не сумели продвинуться дальше общих сведений: перед ними сверхпрочный лёгкий механизм, обладающий художественной ценностью и определённым назначением. Свойства молекулярной структуры ускользали от рецепторов, воздействиям материал не поддавался. Через некоторое время, не получив результата, люмы поместили артефакт в ячейку хранения.
Через некоторое время учёный Бирюз, занимаясь в горном лесу поисками редкого растения, заметил висящий на высохшем обломке ветки крапчатый браслет, снял его, рассмотрел и надел на руку. Браслет моментально уменьшился в диаметре, сжав тонкое запястье.
Известно, что каждый люм всегда чем-то занят. Вернувшийся из леса Бирюз стал заметным исключением. Нет, он не отвергал работу, но настойчиво утверждал, что она завершена, причём великолепно.
— Сегодня мир особенно прекрасен! Снова мне удалось всё сделать за несколько люмков. Определенно, я — гений, да и труженик отменный! — утверждал он и ровным счётом ничем не занимался. Окружающие заметили эту странность и для изучения феномена попросили Бирюза поработать в паре с видным специалистом Златом. На самом деле Злату было поручено присматривать за люмом, чьи слова расходятся с делом. Бирюз с готовностью согласился, и для Злата начались дни мучений и отчётов, вроде этого:
«Сегодня исследуемый субъект открыл новое созвездие в Туманности Устрицы. Без телескопа. Радовался четыре люмка. Затем приступил к разработке проекта «Города будущего». Растерялся, выбирая материал. Затем просиял и заявил, что отныне мы будем возводить здания из камыша и веток. Через люмк города были построены, в настоящее время тысячи счастливых люмов переселяются в Тац-Бах, Тац-Гох, Тац-Ба-Бах и Тацбург. Далее он перешёл к вопросу…»
Как-то раз, желая перевести внимание товарища с фантазий на что-то настоящее, Злат изобразил интерес к браслету. Бирюз, выразив пренебрежение к таким мелочам, снял украшение и протянул его коллеге, который повертел в пальцах сегментированное кольцо из странного материала и примерил его. После чего Бирюз обрёл здравомыслие, а Злат, напротив, совершенно его утратил. Наблюдавший за сценой Бордов понял, что безумие напрямую связано с ношением браслета. Но каким образом? Этого выяснить не удалось, поскольку изучение и этого артефакта не дало результатов. Так Браслет Желаний очутился там же, где и Рог Вечной Музыки — в одной из кубических комнат Хранилища.
*
Жителям множества планет известно, что такое империя Серого Кольца. Вспоминая короткий период жизни в её составе, они невольно содрогаются. И когда мы называем этот период коротким, стоит понимать, что им он показался очень долгим.
На планете Вивур, покрытой серым туманом, жили в тесном соседстве два вида хищников. Представьте себе кольцо, чья внешняя сторона повдоль разделена надвое линией. Так вот, с одной стороны линии обитали студни, с другой — ножи. Так их называли в Глубинах для простоты, редко упоминая настоящие труднопроизносимые названия — Блом-Блум-Мубл-Лам-Л (студень) и Цожж-Жиц-Ц-Ц-Зииж (нож). Попробуем создать их портреты.
Название «студень» звучит безобидно и даже забавно. Но эпитеты «безобидный» и «забавный» совершенно не подходят студню Вивур. Это желеобразное создание бирюзового цвета, сплошь — желудок, ложноножки и сильная нервная система, чьи нити быстро регенерируют и содержат упрямый расчётливый ум. Передвигается студень, несмотря на огромную массу, быстро, изменяя направление движения совершенно неожиданно. Он может прыгнуть в любую сторону, выбросить много мелких ложноножек или несколько больших. Ложноножки выступают в качестве ударного оружия, становятся плетьми, лентами и кольцами для удушения. По своей природе студень — борец. Он скручивает, вяжет, ломает, запихивает в безразмерную утробу и переваривает. Мы говорим «борец», характеризуя особенности боя. Никакой борец не выстоит и нескольких мгновений против студня. Студень — чудовище.
Нож. Это название звучит недостаточно угрожающе, если речь идёт о жителе Вивур. Нож отдалённо похож на саранчу, так, если бы вместо головы у неё из туловища вырастало лезвие с расположенным внизу зубастым ртом. У него две задние скаковые лапы, две пары грудных лап с серповидными когтями и похожие на лапы богомола передние ударные конечности, снабжённые саблями. Передвигаясь скачками, нож опирается на сабли, постоянно затачивая их в плотном песке. Сзади его тело оканчивается ядовитым режущим жалом. Нож способен развивать удивительную скорость. Он стремится рассечь, разрезать, разрубить, изрубить, проткнуть, исколоть, исцарапать, искромсать. Его большой продолговатый мозг, расположенный в районе между лезвием и остальным телом, надёжно защищён двойной капсулой. Ум ножа быстр, остр и свиреп.
Волей Постепенности звери равной силы оказались «в одной клетке» — на Вивур с её скудной фауной, которой им никогда не хватало. Они охотились в невзрачных просторах, но были голодны. И тогда, возвращаясь на Кольцо, шли к Линии Свары. Там на дистанции шириной около пятидесяти люмов издревле кипела свирепая бойня. Ножи рассекали и пожирали студней, студни — скручивали, ломали и переваривали ножей. Хищники, которым удалось отобедать врагом, удалялись на свою территорию, а на смену им спешили сородичи. Так продолжалось тысячи лет, пока не произошло две неожиданности, а за ними и третья.
Однажды среди студней появился Эом — колосс и проглот, каких тусклый свет Вивур не видывал. Тогда же над всеми ножами возвысился на щетинистых лапах свирепый Эжес. Вскоре оказалось, что они не только огромные, но и умные существа. С этим и была связана третья неожиданность — Эом и Эжес не стали уничтожать Эжеса и Эома. Желая обрести полную власть над Кольцом, они, ещё ненавидя друг друга каждой ворсинкой и ложноножкой, начали общаться при помощи условных знаков. Против их коммуникации восставал многотысячелетний уклад. И однажды, для того чтобы рассечь одним взмахом сложности, Эжес, набравшись отваги, перешёл Линию Свары и вступил на территорию студней. Он ждал неминуемой битвы, но Эом запретил студням причинять ему вред. А когда часть особей пошла против этого требования, Эом и Эжес совместно их урезонили. После этого происшествия и Эом, дабы не выглядеть менее могучим, чем Эжес, перешёл на территорию ножей. И не встретил никакой агрессии, поскольку Эжес добился от родичей высокого уровня дисциплины. Таким образом, они — сами для себя — разрубили Линию Свары. А затем, в один несчастный для народов Космоса день, заключили братский союз. В знак доверия Эжес позволил Эому растворить в кислотах коготь грудной лапы, а Эом — Эжесу — вырвать кусок своей скользкой плоти. Скрепив таким образом договор, вожди установили на Кольце Вивур свой порядок. Теперь ножам скармливали провинившихся в чём-то студней, а студней кормили впавшими в немилость ножами. Постепенно Линия Свары превратилась в Линию Обмена пищей и сведениями, сначала на определённой дистанции, а затем — по всей окружности планеты. Это не заняло много времени, поскольку сообщения распространялись по Кольцу быстро, и даже на другой стороне лидирующие ножи и студни укрепляли своё влияние, присягая далёким вождям, чьи образы приукрашались молвой. Вожди понимали, что их положение укрепляется, когда за ними стоит сила, подчинившая себе несметное количество особей.
Освободившись от хаотического пожирания, ножи и студни совершили невиданный прыжок в техническом развитии. Началось с того, что по Кольцу пронеслось булькающее и скрежещущее оповещение — приказ захватывать всё, что прилетит на планету. Но никого не убивать. И то, что можно поднять — тащить к ставкам вождей, между которыми теперь всегда был открыт живой коридор. Народы вождей были сильны и могли служить живой дорогой. С противоположной стороны планеты ничего не ждали — слишком далеко, но из ближних мест кое-что приходило. Сначала — бесполезные предметы: куски разбившегося корабля, треснувшие скафандры, кости, камни странной формы и прочий хлам. Но какова же была радость вождей, когда по живой реке приплыл целый челнок с командой! Чудовища почти с нежностью смотрели на экипаж — стройных агзалацев с синеватой кожей. Одно существо, дрожа, протянуло Эому маленькую штучку. Эом взял её ложноножкой и вдруг услышал голос телепатического переводчика:
— Приветствую вас, обжоры Вивур! Мы — стая падальщиков с Вивур Ихсих. Тут у вас мы хотим пронюхать…
Что же делать, прибор передаёт смысл речи в словах, понятных получателю. Не знал Эом, что такое «исследовательская команда» и «цель прибытия»… да он и слушать дальше не стал: протянул маленькую штучку Эжесу, а себе знаками ложноножек потребовал другую. Эжес прилепил белый кружок ближе к своему мозгу. И услышал Эома!
Итак, раздобыв переводчики, которых в челноке оказалось ещё две упаковки, Эом и Эжес торжествовали — теперь они могли свободно общаться. Ведь как они могли полноценно разговаривать прежде? Эом не умел скрежетать, а Эжес — булькать. Дело сдвинулось. Инопланетные учёные с большой готовностью рассказывали и показывали всё, что знали. Ведь рядом с каждым из них всегда дежурил голодный хищник.
Сразу вслед за первым приказом по кольцу пронёсся второй: всех наиболее сообразительных особей — к ставкам. Мы уже говорили, что монстры были умны, но кто бы мог подумать, насколько. Вырвавшись из плена постоянного сражения, интеллекты проснулись и стремительно развились, за считанные годы наверстав то, что Постепенность задолжала им за тысячелетия. Вскоре у Эома и Эжеса было несколько сотен квалифицированных специалистов. Для ускорения прогресса вожди, как могли, подбадривали цвет общества.
— Если ты завтра не разберёшься с этим двигателем, я тебя съем, — изрекал Эжес одному из учёных студней. И съедал, если тот не успевал решить задачу.
— Ты ещё не освоил метод тонкой сварки? Поторапливайся, скоро я переварю предыдущего специалиста, — более размыто выражался Эом, громоздясь над учёным ножом.
Такой перекрёстный контроль значительно ускорял темпы развития науки и техники. И они ускорялись непрестанно, поскольку вожди были одержимы одной целью. В редкий час, когда в тумане возникало окошко, они смотрели на звёзды и мечтали полететь к ним из побуждений по-своему романтических, но от этого не менее зловещих.
Через пять лет титанических пищеварительных трудов вожди стали выходить в межпланетное пространство не только на захваченных, но и на своих собственных кораблях. Через двадцать лет у Кольца Вивур лежали рядами в разной степени готовности космические корабли — Кольца. Диаметр каждого по внешней стороне составлял примерно пятьдесят люмов.
Эом теперь носил зелёный плащ, а Эжес — алый. И разговаривали они друг с другом не так, как раньше, односложными фразами. Их речь развилась, стала обширной и многогранной. Они были всевластными господами планеты, к которой никто не приближался.
Эом проживал в огромном Пузыре, а на стороне Эжеса возвышался угрюмый замок с двумя остроконечными башнями — Сабли. Встречались они в Общем дворце — пузыре с саблевидными башнями.
— Что же, брат мой Эом, как мы видим, гости к нам не летят! — скрежетал Эжес, стуча саблей по металлической карте их Глубины. — Игнорируют наши места, избегают общения с нами! А ведь мы им всегда рады!
— Брат мой Эжес, ты, как всегда говоришь правду. Не хотят с нами взаимодействовать. Лицемеры! — вторил, подрагивая, Эом. — Но некоторые планеты совсем рядом. Мы сами можем прийти к ним в гости. Сначала к одним, потом к другим…
— Терпение, брат мой Эом! Скоро мы достроим все Кольца, и тогда придём сразу ко многим! То-то они удивятся такому подарку небес.
Так рассуждали князья под одобрительный скрежет и бульканье своих воинственных свит. Когда на Люме шёл девяностый год от Люмзаара, Эом и Эжес завершили создание флота Серого Кольца. Да, а почему Кольцо Вивур названо «серым»? Ведь на самом деле живой пояс был двух цветов, которые сгущались близ Линии Свары. Полоса студней была бирюзового цвета, а полоса ножей — цвета тёмной бронзы. Дело в том, что «серый» — компиляция значений слова ножей «шш-шшеа-ж», которую выдавали телепатические переводчики. На резком языке Цожж-Жиц-Ц-Ц-Зиижей это сочетание фонем обозначало общность, рутинность, привычность, обыденность. Ведь жизнь на Вивур казалась им довольно скучной и однообразной. Издревле они с тоской смотрели вдаль, желая невиданных чудес и красот, которых на их планете, увы, не было.
И вот в злосчастный люмк тусклый бок Вивур покрылся тёмными пятнышками — в космос взмыли сотни Колец, несущие липкий страх и острый ужас. Да, это были те самые Кольца, из-за которых многие Расы отказались от колец на пальцах и браслетов. Более того, долго воспринимали украшения гостей как знак угрозы. И нередко удивлённые посетители слышали подобное: «Неужели вы не видели знак «перечёркнутое кольцо»?! Снимите эту гадость немедленно, тут вас с этим не поймут».
Каждый корабль захватчиков был разделён идущей по всей длине кольцевой трубы перегородкой. По одну её сторону дожидались чудес ножи, по другую — студни. Когда Кольца прилетали на планету, воины выпрыгивали и выползали из них, представляя собой эффективное голодное оружие. Чудовища располагались вокруг кораблей и ждали. А находящиеся на кораблях капитаны на общих частотах оповещали жителей о своём прибытии. Они предлагали им сдаться, в знак чего первым делом — накормить воинов. Если планета не покорялась сразу, капитаны спускали воинство с незримой цепи, и оно шло, пожирая всё на своём пути. Против него бросали армии, но тщетно. Ножи и студни рассеивались, вынуждая рассеиваться и военные силы планеты. Тактика хаотического нападения работала безотказно, к тому же монстры одним своим видом уничтожали местных солдат. Но и те, кто действовал, редко добивались успеха в схватке — плоть студней переносила множественные воздействия, а ножи были настолько проворны, что могли танцевать между лучей или плотных поражающих элементов. Действия захватчиков оказывались быстры и эффективны. Зачастую им было достаточно разоружить часть защитников, чтобы другие поняли тщетность своих усилий. Студни, выбрасывая длинные ложноножки, легко вырывали оружие и отбрасывали в сторону, а ножи…
— Вот как отнимали у нас оружие ножи, — говорили впоследствии ветераны, поднимая к глазам собеседников биомеханические протезы. Тогда в медицине планет появилось понятие «честный протез» и специалисты не удивлялись, выслушивая такие пожелания: «Мне не нужна неотличимая от настоящей руки подделка. Делай мне такую руку, чтоб все видели — я сражался с ножом!» Они гордились не зря: согласно исследованиям, в среднем по всем планетам только один солдат из десяти открыто сражался с захватчиком, и только один из десяти сражавшихся выжил. Да, некоторые планеты обладали мощными самоходными установками, летающими аппаратами и разнообразными боевыми роботами, но всё это не приносило результата из-за упомянутой тактики. Рассеиваясь, ножи и студни сразу брали в заложники жителей, и при этом сами практически не боялись гибели. Поэтому планеты сдавались одна за другой, падая к «ногам» завоевателей, как спелые плоды с яблони, которую трясут. И монстры с удовольствием трясли эту космическую «яблоню», наслаждаясь победами и новыми впечатлениями. Однако не все планеты подходили им для вторжений. Те, где их виды не могли существовать без дополнительного оборудования, вожди не трогали. По их убеждению, воин должен идти в битву таким, какой он есть и с тем, что у него есть. Студень — с огромной силой, тактикой борьбы и ложноножками, нож — тоже с огромной силой, проворством и саблями. Эом и Эжес не изменяли этому постулату и, сбросив плащи, сами участвовали во вторжениях, радуясь, если им оказывали сопротивление. Ибо иначе они скучали.
— Сегодня, брат мой Эжес, славный день! Моя плоть всё ещё чешется. А видел бы ты, как она дымилась! Я еле успевал восстанавливать нервные связи, почти терял сознание. Был момент, когда пять нервных узлов вышли из строя. Но и с оставшимися пятнадцатью я преодолел трудности! И сейчас чувствую себя великолепно.
— Да, брат мой Эом, денёк выдался расчудесный! Как видишь, одна правая грудная оторвана. И не скоро она отрастёт, и не скоро станет сильной. Но я не жалею! Храбрый враг нанёс мне это увечье. Прекрасно, что здесь встречаются воины.
Захватив очередную планету, союзники отдавали половину заселённой территории наместнику Эома, другую — наместнику Эжеса и подвластным им гарнизонам. Иной вид дележа был новоявленным императорам органически чужд. Они понимали, что можно делить планеты не пополам, а поштучно, однако перечеркнуть историю своего существования на Вивур не могли. Сколько они завоевали планет? Более двухсот. Первые сто — за пять лет, вторые сто — за десять. Далее темпы захвата снизились.
Двести двенадцать планет в разных Глубинах Великого — это и была империя Серого Кольца, чьи порабощённые жители стонали под игом. Ведь ножи и студни брали всё, что им вздумается, нисколько не заботясь о последствиях. Скользя по торговой площади, наместник-студень мог с равным праведным удовольствием проглотить как товар, так и самого продавца. Принципиальной разницы между ними он не усматривал. А наместники-ножи с приближёнными любили устраивать погромы, всюду рыская с клацаньем своих прыгучих лап и челюстей. Они считали такие бесчинства развлекательными мероприятиями, призванными укреплять в аборигенах повиновение. Неудивительно, что разумная жизнь на планетах империи оцепенела, трепеща от каждого хлюпа и скрипа.
Среди других чудовищами были захвачены две планеты люмов — Керт и Рохх, находящиеся в максимальной близости от размытых границ империи. Но наместники и солдаты были недовольны этими трофеями. Их угнетало сверкание люмских городов, да и сами местные жители раздражали до зубовного скрежета и тяжести в животе. Ведь нож, пытающийся разгрызть люма, как правило, лишался нескольких треугольных зубов, а студень уставал таскать в утробе то, что нельзя переварить и выплёвывал обратно. Так что мнение о люмах сложилось однозначное.
— Это совершенно бесполезные создания!
— Ошибка природы, да и только!
110 лет от Люмзаара
— Прилетел корабль с Люмы. Говорят — хотят сдаться добровольно, — пробулькал гонец, вползший в Тронный зал Эома и Эжеса на Вивур. Императоры, занятые размышлением о дальнейших действиях, отреагировали вяло.
— Сдались они нам! Не очень-то и нужны. Стекляшки! — произнёс, содрогаясь от пренебрежения, Эом.
— Совсем не нужны, — резюмировал Эжес.
— Привезли дары… — добавил гонец то, что его непременно просили передать в обмен на большой кусок синтетического мяса.
Ну что же, дары, это всегда приятно! Посколько срочных дел у властителей не намечалось, посланцев ту же допустили в украшенное волнистыми и угловатыми орнаментами помещение, где на тронах «восседали» вожди-императоры: Эом растёкся в большой хрустальной ванне желтоватого цвета, а Эжес сидел на корявой золотой ветке, воткнув сабли в лоток с песком. И оба, надо признать, производили сильное впечатление.
Эжес, окинув взглядом прозрачных глаз горстку послов, лениво проскрежетал:
— Люмы… наслышан. Что же вы, люмы, моим подданным зубы портите? Жалуются на вас!
И послы услышали скрежещущий смех ножа, охарактеризованный переводчиками как ироничный. А вслед за ним — смех студня, охарактеризованный как простодушный и одобрительный. Эому нравились шутки Эжеса.
Выступив вперёд, Ясный, меняя цвет линзы поочерёдно на бирюзу и бронзу, произнёс:
— Могучие владыки! Я также извещён о неудобствах, которые доставляют вашим отважным воинам мои братья. Что поделаешь, такова физика наших тел. Кроме того, как существа, обладающие интеллектом, мы, конечно, не только телом, но и рассудком отвергаем идею употребления нас в пищу. Однако, вливаясь в империю Серого Кольца, мы обязуемся принести вам пользу. На Люме уже строятся заводы для производства сбалансированного питания для ваших Рас. А для начала, в знак нашей бурной радости от пребывания под надёжной защитой, позвольте преподнести вам скромные, но очень ценные подарки. Полвека они бережно хранились, и вот, наконец-то, дождались достойных обладателей!
— Да, здесь вы угадали, достойные обладатели — это именно мы! — изрёк польщённый Эом.
После чего с дальнейшими любезностями, весело сверкая и рассыпаясь в звонах, посланцы вручили дары: Эому — Рог Вечной Музыки, Эжесу — Браслет Желаний. Говорят, что дареное не передаривают, но в данном случае щепетильность сбросили со счетов. Властители небрежно приняли подношения и, поинтересовавшись напоследок фауной Люмы, велели послам убираться. Оставшись одни, они с важностью принялись изучать дары.
— Загогулина… говорят, музыкальная. В самом деле, что-то такое слышится… — пробулькал Эом.
— А мне, значит, браслетик… исполняет желания! В это не верю. Но поделка искусная, — проскрежетал Эжес.
— Проглочу-ка я его, посмотрим, будет ли в утробе играть, — рассудил Эом.
— Надену на вторую левую боковую лапу. Чтоб и в глаза не бросался, и вроде как художественный акцент, — решил Эжес.
Так новоявленные императоры и поступили. Вскоре рог усыпил Эома, а браслет стал нашёптывать Эжесу, что всё уже свершено. Сопротивляться воздействию волшебных предметов ни тот, ни другой, к счастью, не смогли. Выпуклая гладь Эома изредка подрагивала в ванной, а Эжес, порывисто жестикулируя, принялся расписывать несуществующие подвиги и невероятные завоевания, которые якобы свершены.
В таком состоянии их и обнаружила двойная свита. У повелителей был большой запас авторитета, но через несколько дней он практически иссяк.
— Всё дрыхнет и дрыхнет…
— Непонятно, что с ним произошло.
— Ни одной команды не добиться…
Такие речи вела булькающая свита студня. А в среде приближённых ножа стоял отчётливо саркастический скрежет:
— Да он головой двинулся, вы на него посмотрите. Сверчок-сказочник!
— Всё, говорит, завоевали уже! Дальше — только край, за которым ничего нет.
— В мозгу у него ничего нет.
Несомненно, произошёл бы дворцовый переворот, но кандидатур не было. Ведь и на Вивур до Эома и Эжеса не появлялись великие вожди. Только Эом мог побеждать одного за другим так, что казалось — цепочка поверженных противников может стать бесконечной. Только Эжес мог своими саблями отрубать сабли у других и одним движением корпуса разбрасывать полдюжины самых больших противников. Им не было равных. И многие из свиты, восхищаясь ими, в то же время ревновали к невиданным успехам.
Поэтому никакого переворота не произошло, за исключением вот какого… Дней через десять нашлись студни, которые вытащили из Тронного Зала ванну с Эомом и, поднатужившись, вывалили его на двор. Расставшись с императорским вместилищем, Эом растёкся безвольной лепешкой и продолжил спать. А его подданные стояли рядом, с трепетом наслаждаясь падением ещё недавно грозного владыки. Некоторое время к Эому тянулись экскурсии. Потом малыши-студни повадились прыгать на его туше, как на батуте. Но поклонники былых подвигов прогоняли их, так что вскоре Эом стал совершенно бесполезен для общества.
Эжес, который наблюдал с золотой ветки вынос Эома, изрёк:
— Как замечательно, что вы решили вынести нашего Эома на свежий воздух. Теперь, когда мы завоевали весь Космос, пусть сладко спит под открытым небом, а если решит проснуться — озирает наши бесконечные владения.
Свита Эжеса слушала и диву давалась. Но никто не возражал. Всё-таки Эжес не спал и мог, рассердившись, махнуть саблей. Чего у него и в мыслях не было. Ведь все, по его убеждению, его невероятно высоко ценили. Прошло несколько дней, и, оглядев задумчиво приближённых, он произнёс:
— Теперь, когда я всё свершил, пора мне отправиться в путешествие по нашей славной Вивур.
И Эжес ушёл из дворца. И быстро обрёл славу сумасшедшего, потешая солдат небылицами.
— Вчера я решил слетать на одну из моих планет. И знаете что? Я размял скаковые лапы, да как прыгнул! И очутился там, где хотел. Погулял, побеседовал с солдатами. Вот как с вами. А потом оттуда — прыгнул сюда. Такая история, воины! Желаю вам здравствовать. Иду заниматься делами. Решил сегодня обскакать три планеты, чтобы народ не забывал своего императора всех существ.
Эжес произносил что-то подобное и задумчиво удалялся, не замечая злобных, грустных или безразличных скрежетов за спиной.
Как только весть о ничтожестве императоров облетела колонии, в рядах ножей и студней воцарился раздор. Около половины Колец вернулись на Вивур. Кое-где наместники пытались удерживать власть, но переругались и они. И тогда на каждой оккупированной планете ножи и студни, добровольно теряя статус солдат Серого Кольца, занялись беспощадным взаимным уничтожением. А поскольку местные жители им в этом активно помогали, вскоре ножей и студней на планетах почти не осталось.
Лишь несколько тысяч бывших имперцев сумели мучительно адаптироваться к мирной жизни. Принятые с ограничениями в общество студни, используя свою силу и ловкость, занялись погрузочно-разгрузочными работами и строительством. Появились среди них и так называемые сейфы, сдающие в прокат герметичные ящики. К студням-сейфам приходили в пещеру или укреплённый бункер и помещали ценность в определённый ящик. Затем студень этот ящик проглатывал и после отдавал только клиенту. Таким образом, ценности были защищены стенами бункера, стенками ящика, но самое главное — толстыми боками свирепого живого хранилища с оружием в ложноножках. Блом-Блум-Мубл-Лам-Лы давали стопроцентную гарантию сохранности и возврата предметов. И от этих ста процентов за годы не отпало ни мельчайшей дольки, так что Гильдия Живых Сейфов обрела широкую известность. И почётную. В отличие от бывшего наместника Ондорк, студня Омбла, чья дурная слава, равно как и большая карьера, была покрыта криминальными тайнами.
Воспользовавшись коррупцией, он стал одним из самых беспринципных галактических менял и работорговцем. Омбл поставлял рабов на Мерх, Дродд, Шрохх и ещё несколько планет, дающих за «товар» много галактических звяков. На большинстве планет звяки ничего не стоили. Там он был нищим. Но на изрядном количестве использовались. Там он был богаче всех. Омбл спал на своих сокровищах или ложе из привезённых с Вивур наложниц, пожирал деликатесы, играл в самых пышных казино и пребывал в уверенности, что это продлится вечно. Однако не много ли внимания мы уделяем одному негодяю, когда речь идёт о целых народах?
В общем, некоторые студни нашли себе достаточно хорошие места в культурной части Великого. А вот ножей не приняли даже с ограничениями в правах. Многие ушли в леса, где, охотясь на животных, одичали, и лет через двести вымерли. На планетах, где их услуги были востребованы, Цожж-Жиц-Ц-Ц-Зиижи стали лучшими наёмными убийцами. В основном они занимались тем, что таились. И только изредка, за большие деньги, брали заказы, отдавая львиную долю посреднику. Их ждал тот же финал, что и одичавших ножей — всех, кроме трёх наёмников, которые через сто лет жизни на чужбине вернулись на родную планету. И увидели, что напрасно они это сделали. На Кольце Вивур кипела бойня. Аборигены Вивур с удивительной скоростью и готовностью вернулись к архаической модели существования. Замки императоров, Общий дворец и другие постройки, а также лежащие в беспорядке Кольца стали для них объектами ландшафта. В замках было некому жить, Кольца — некому поднять в Космос.
Привыкшие общаться с относительно цивилизованными существами, ножи кляли себя за опрометчивость и жалели, что отпустили доставивший их грузовой корабль Омбла. Но прошлый день не вернёшь. Поразмыслив, они дошли до ближайшего Кольца.
Им повезло — корабль оказался заперт, и один из них знал код открытия дверей, потому что когда-то служил капитаном. Ножи нашли судно в полной сохранности — моторы исправны, топлива много, в кладовых громоздятся ящики с консервами. Скорее всего, капитан, приведший это Кольцо, вышел вместе с другими, закрыл судно и вскоре погиб.
Оставив на время судно, ножи отправились к местным жителям. С трудом вспоминая слова, они пробовали общаться с ними, но получали отказы или ответы, демонстрирующие грубость и невежество. Самцы занимались привычным делом — отдыхали, ели, вздорили, готовились к битве. Там и тут отдельными группками сидели самки, занятые своими разговорами. Они успешнее охотились в пустынных степях, но всё равно голодали и желали получать от избранников пищу, чтобы, вдоволь наевшись, приступить к главной задаче — размножению. Посовещавшись, ножи подошли к одной из таких групп. Самки, прекратив разговор, в изумлении уставились на незнакомцев. Капитан, плавно взмахнув саблей в знак приветствия, произнёс:
— Десять из вас, идёмте с нами есть.
И, развернувшись, направился с товарищами к кораблю. Самки, недоверчиво переглядываясь, отправились следом. У корабля нож отодвинул несколько особ в сторону, а десять пригласил в космолёт. Вскоре, к немалому изумлению аборигенов, круглый кусок планеты поднялся в воздух и скрылся за туманом.
Так они и улетели в поисках лучшей доли — три убийцы и десять голодных дикарок, поедающих консервы.
Когда рог и браслет сыграли свою роль, за ними отправили поисковиков. Эома обнаружили без усилий и выкупили за провизию. Эжеса пришлось поискать. Так что студень некоторое время спал, «дожидаясь» союзника. Но вот и ножа доставили на Люму. Далее из студня был извлечён рог, а с лапы ножа снят браслет.
Очнувшись в банках из железного стекла, экс-императоры с удивлением и негодованием узнали о развале Серого Кольца. Через день их судили, через два они отправились отбывать наказание в Цирк Люмзаара, где и трудились более двухсот лет, демонстрируя отточенное боевое искусство.
ШТУКА
99 лет от Люмзаара
Такие дикие места, что и звёзд кругом не видно. Тихий омут, где что-то таится… но что? Вроде бы совсем ничего. Или там, во тьме, действительно переливается некая поверхность?
Люм откинул крышку челнока, покрутил регуляторы заплечных дюз и на малой тяге приблизился… к миражу? Нет, перед ним был не мираж, а тёмная зеркальная плёнка. Что за штука? Двигаясь вдоль неё, исследователь обнаружил, что плёнка образует округлый предмет огромного размера. Вновь приблизившись к зеркальной поверхности, люм решил прикоснуться к ней. Поверхность не дрогнула, но пропустила кисть в плотную среду. Ничего не происходило. Тогда исследователь погрузил в среду всю руку… плечо, голову, ногу, и вот уже весь очутился внутри Штуки. Только что он был в тёмном месте, и вдруг, куда ни глянь, — мерцают миллионы звёзд, не рассеивая сумрак.
«Странно и очень увлекательно. Будто во сне нереально», — подумал Зелён Зэлльгаразэлль. И ещё подумал, что, возможно, здесь и вести себя надо, как во сне, — фантазировать. Совершать невозможное. Что — невозможное? Например — силой желания приблизиться вон к той звезде.
Стоило Зелёну пожелать, и звезда стала ближе. Удивившись, люм продолжил мечтать и различил бледную планету. Он прошел, не двигаясь с места, верхний слой атмосферы, увидел похожий на груду кубиков город, приблизился к одному дому и проник сквозь стену. Перед ним возникла симпатичная комнатка с обоями в волнистом узоре, лёгкой мебелью и сидящим на стуле трёхглазым агзалацем. На столике стояла симпатичная белая ваза с синим узором. Если это сон, то почему бы не рассмотреть изделие? Зелён вытянул руку и ощутил, что она очутилась в воздухе комнаты. Он взял приглянувшийся предмет, увидел перекошенное изумлением лицо трехглазого и стремительно унёсся вспять. Всё это он проделал, не двигаясь с места и едва различив при возвращении, как выбранная звёзда превратилась из большого шара в затерявшуюся средь других точку. Удивительное видение исчезло, будто его и не было. В руке Зэлльгаразэлля смутно светлела ваза.
— Я говорю серьёзно, у меня есть координаты этого места. Если не верите, не обижаюсь. Но несложно проверить мои слова, поднимайте корабли, летим! — вскоре звенел исследователь дюжине зелёных люмов. И они поверили. Первая экспедиция увенчалась успехом. В следующий раз к Штуке направилось множество зелёных Черепах, а потом и целая флотилия, из которой был сконструирован космический город Оплот тайны. Так появилась несуществующая империя Зелёных или Зеркальная империя, как её называли. Или вовсе никакая не империя. Ведь есть вещи, сущность которых неопределённа. В данном случае империю правильнее назвать организацией, периодом, странным явлением или положением дел.
Сохранив находку в тайне от других, Зелёны принялись строить свой зыбкий мир, границы которого пролегали везде, где их что-то интересовало. Они имели доступ ко всем богатствам, секретам, технологиям, произведениям. По сути, если что и можно назвать неограниченной властью, то это. Но зелёные не стремились злоупотреблять своими возможностями, напротив, практически не пользовались ими, в основном занимаясь исследованием пространств.
Зелёны не стремились к усилению своего влияния, однако в определённое время стали негласно считаться особой кастой. Много раз их видели в самых неожиданных местах уходящими в воздух или выходящими из пустоты, и по Космосу ползли слухи о тайных знаниях и способностях обладателей зелёных линз. Что, с одной стороны, укрепляло высокий статус, с другой — внушало публике опасение. Озадаченное отношение усиливало молчание Хранителей. Ясные отказались комментировать происходящее, убеждая люмов не придавать значения странностям. Но не всех устраивало неведение, и нередко Зелёнам задавали вопросы. В ответ те пожимали плечами и отвечали что-то вроде: «Это просто штука. Наша штука, которая вас — не касается. Вернее, вы её никогда не касались. Поэтому примите всё, как есть, и не придавайте большого значения тому, чего — у вас — нет». Эти ответы любопытствующих не устраивали, и, в силу математического сложения, вопросов становилось больше.
Неизвестно, что именно послужило в некий час катализатором (а может быть, не было никакого катализатора), но однажды люмы обнаружили, что пятой части Зелёнов среди них нет. А это около ста пятидесяти тысяч. И неудивительно, в силу свойства математического вычитания. Ведь все эти Зелёны в тот момент находились в Штуке на собрании с повесткой из одного вопроса — что делать дальше? В результате дальше, поскольку никакого определённого решения не нашлось, началось ещё более контрастное разнообразие. Хотя в среде Штуки для Зелёнов ничего экстраординарного не происходило, в мире их неоднозначная слава выросла до неприличной величины. Некоторые Расы, ещё неизвестные остальным люмам, считали зелёных кем-то вроде космических гуру, другие — тихим кошмаром. И, опять же, повторим, для всего этого сами зелёные усилий не прилагали. Они висели в плотной среде, проводя время в неторопливых исследованиях пространства. Некоторые приближались к звёздам — поесть, другие посещали планеты, театры, библиотеки, находясь за невидимой стеной или выставляя по надобности за амальгаму линзу или руку. Максимум — тело без одной ступни или пальца. Выходя полностью, Зелён выпадал из амальгамы и был вынужден тревожиться. И чаще всего напрасно — к нему на помощь спешил зелёный брат, дабы втянуть обратно в тёмную и тихую утробу Штуки. Так повелось, что путешествовали Зелёны парами, то есть один путешествовал, а второй не выпускал его из виду, незримо присутствуя на расстоянии вытянутой руки везде, где бы тот ни находился.
Но, сколько бы ни продолжалось единодушие, однажды маятник пошёл в обратную сторону — пресытившись вещами, тайнами, звёздами, вездесущностью и таинственностью, Зелёны стали возвращаться в мир привычных возможностей. Таких становилось всё больше, и, если первых принимали с настороженностью, то вторых, третьих, а уж тем более четвёртых встречали без опаски и даже с распростёртыми объятьями. Выветривая своим прибытием подозрительность и дурную память, Зелёны занялись своими прежними делами.
Город из Черепах исчез, возле Штуки висели три десятка кораблей. Подумав, зелёные втянули суда в плотную среду, а затем выбросили их на пустынные планеты. После чего в сто двадцатом году от Люмзаара переименовали Штуку в Обитель и силой мысли, на которую это загадочное явление откликалось, переместили её в другое место. Оставшиеся в Обители стали монашеским орденом, живущим по уставу Предельного невмешательства с главным пунктом: «Не вмешивайся без крайней необходимости». Для снятия вопросов и обозначения своего статуса монахи Зелёного Ордена положили на столы управленцев планет информационные капсулы с объяснением странных событий и уверением, что отныне они прекращаются. Монахи не отказывались полностью от общественной жизни и обещали иногда присылать на собрания своего делегата. Однако Обитель они объявили автономным и закрытым для всех пространством. Ясные, вновь проявив лояльность к зелёным, призвали всех считать Обитель собственностью монахов и выбросить из линз мысли об её исследовании. За содействие Орден подарил каждому Хранителю невиданной величины люзмур — зелёный камень, символизирующий прозорливость.
С тех пор монахи мало участововали в общей жизни люмов, грезили и пили свет звёзд, которых у них в погребке предостаточно.
ТРОН ВСЕВЛАСТИЯ
154 года от Люмзаара
Окончание Светлого века ознаменовано полётом планеты Кзодод.
Индиг Зулльгаразулль, родившийся на Люме, не отличался властолюбием, однако ему довелось познать величайшую власть. Будучи исследователем планет, он любил путешествовать поодаль от коллег, забираясь далеко в неизведанные пейзажи.
На небольшой каменной планете Кзодод происходило именно это. Долго брёл Индиг по тускло искрящемуся щебню и коричневым плоскостям, углубляясь в череду скал, увенчанных яйцеобразными блестящими гнёздами металлических птиц. Вдруг одна птица спикировала и, схватив путешественника за плечи, отнесла его в гулкое гнездо. Однако, поклевав чёрный материал, птенцы не получили никакого удовольствия, за что Индиг был выброшен заботливой родительницей и, пролетев с десяток люмов, грохнулся у входа в пещеру.
Металлические птицы чрезвычайно неумны и питаются рудами. Чем богаче руда, тем она ценнее для птиц. При этом чистый металл они поглощать не могут. Очевидно, что эти птицы — не дети Постепенности. Но не такие, как люмы, поскольку люмы порождены энергией Цав и мудростью Ор-Люма, а металлических птиц кто-то сделал в мастерской.
Поднявшись на ноги, Индиг засветил в линзе фонарик и отправился исследовать пещеру, предполагая, что ничего интересного в ней не обнаружит. И ошибся. Геолог очутился в квадратной зале с гладко отполированными стенами и полом из чёрного камня в золотую искру. С потолка сочился мягкий свет, а посередине помещения на трёхступенчатом тёмно-красном возвышении стоял огромный трон цвета тёмной меди. Казалось, нет в мире существа, которое, сидя на нём, не будет выглядеть комично. Высота монументального воплощения величия составляла около трёх люмов, а ширина — более люма. Его спинка, а уж скорее — спина, не соединяясь с сиденьем, отстояла от него на половину люма, на высоте полутора люмов в ней блистал фиолетово-жёлтый камень, окружённый танцующей вязью символов. Эти знаки были похожи на хвостатых созданий, выделывающих пируэты, и немного сбивали общее торжественное впечатление.
Индиг застыл в восхищении, а затем робко приблизился к сооружению. Кто на нём сидел? Чьи руки покоились на угловатых подлокотниках? Обойдя вокруг трона, люм снова встал перед ним и поставил ногу на первую ступень. И тут же услышал громкий внутренний сигнал: «Теперь!»
Замерев, люм задумался, продолжать ли восхождение? И продолжил. При покорении следующей ступени раздалось: «Править!»
От прикосновения к третьей ступени прозвучало: «Буду!»
Индиг стоял у сиденья, чья плоскость находилась на уровне его груди. Решившись, люм положил на сиденье ладони и, оттолкнувшись ногами, очутился на троне. И услышал громогласное: «Я!»
«Теперь править буду я!» — вот что провозгласил трон. Камень в нём вспыхнул, в линзе люма заплясали фиолетовые и жёлтые огни, и всё его сознание затопило чувство невиданной власти. Бедный Индиг не понял, что уже стал рабом трона, который нашёл и активировал в нём зачатки властолюбия. Ведь это был не просто впечатляющий объект, но и совершенный механизм, который вскоре получит грозное название — Трон Всевластия.
Ощущая необычный прилив сил, Индиг подумал о своих товарищах, и ему захотелось с ними повидаться. Тут же из блистающего камня вылетели безразмерные Нити власти и, отыскав сознания нескольких люмов, внедрились в них. Связанный с троном, Индиг понял, что может позвать люмов к себе и хотел это сделать вполне тактично, но искажённый разум выслал по нитям сигнал следующего содержания: «Ко мне, пыль!»
Порабощённые люмы вздрогнули от неожиданности и спешно бросились, сами не зная, куда и чем ведомые. Так трон, генерирующий Власть, благодаря присутствию живого компонента, принялся повелевать.
Схема их взаимодействия была такова: люм чего-то желал в своём помрачении, трон брал это желание, искажал его и возвращал Индигу в многократно усиленном виде. И тогда Индиг выкрикивал приказ, который трон заставлял исполнять. Парадоксально, но факт: в действительности всей ситуацией руководил не обладающий собственным сознанием трон. В то время как его первый раб, казавшийся бодрствующим, на самом деле пребывал в крепком бредовом сне. Таким образом, в едином психологическом организме трона и люма теплилось лишь небольшое пятнышко бодрствующего сознания. И этого пятнышка, в котором сконцентрировалось властолюбие Индига, хватало для распоряжения порабощёнными существами.
*
Пять люмов спешно вошли в залу; на линзах было написано деятельное ожидание. Индиг взглянул на них так, будто видел впервые, и, гневно сверкнув, изрёк:
— Приблизьтесь. Выразите знаки почтения!
Люмы, подстрекаемые невидимыми нитями, принялись низко кланяться, прижимая руки к груди.
— Итак, вы здесь! Нашли что-нибудь?
— Мы здесь, Повелитель! Где же нам ещё быть? Да, мы нашли обширные залежи руды железного стекла. А больше ничего особенного! Извини нас, Высочайший!
Люмы не понимали, почему они так дико себя ведут, но, порабощённые троном, уже не могли задумываться над этим.
— Что же, извиняю, — важно изрёк Индиг, то есть трон. — А теперь — приведите ко мне других. Множество!
И порабощённые Троном Всевластия исследователи отправились в путь. На ближайшей планете Нерен они с горящими линзами вербовали новых потенциальных рабов:
— Там богатейшие руды! Новые металлы! Железного стекла больше, чем на Грогх! Мы никогда такого не видели. Вы будете потрясены!
И новоприбывшие были потрясены. И порабощены. Трон отдавал новые распоряжения, которые выполнялись без тени возражения. В кратчайшие сроки полтора миллиона люмов освоили залежи железного стекла, и над пещерой вырос прозрачный замок — Игла. Под выпиленный кусок пола пещеры подвели платформу, и трон взмыл в сиреневый космос.
— Отсюда я буду править, — решил трон, и решение его было подобно удару молота по наковальне.
Вскоре над основанием Иглы появился пузырь брони, закрывший собой место обитания птиц, что с удивлением натыкались на твёрдое небо. В недрах каменной планеты установили колоссальные двигатели — Индиг замышлял куда-то лететь, а трон делал это возможным.
Кзодод сдвинулась с орбиты и, увлекая за собой шлейф кораблей, направилась к Люме. Это был не случайный выбор — трон правил путь к планете, которую любил Индиг. Если бы на троне вместо Индига очутился люм с Нерен, Кзодод летела бы к Нерен. Целью могла оказаться любая другая планета.
Направляясь к Люме, трон выслал весть о своём приближении, как это сделал бы Индиг. Хранители в медитации слетали сознанием на Кзодод и, вернувшись, поведали управленцам, что дело плохо. Они долго обсуждали опасность в зале Вечера и дискутировали о том, кто именно руководит Кзодод — люм или трон? В результате специалисты пришли к выводу, что Кзодод управляет не осознающее себя сознание машины, но сами посылы к действию ему даёт подсознание, которым стал люм. Таким образом, Кзодод ведёт мёртвый капитан, которому всё равно, куда плыть, и он плывёт в места, о которых грезит спящий пассажир.
*
Через десять дней губернатор Люмзаара Лилов и ведущий военный стратег Бронз, озадаченные приближающейся опасностью, беседовали в небольшом кабинете:
— Не понимаю, что мы ещё можем предпринять. Все крейсера, направленные для разрушения Иглы, по твоим словам, пропали. Ведь так, Бронз?
— Я слишком обще выразился. Они не канули в неизвестном направлении — сигналы оборвались у Кзодод. Насколько я понимаю, трон сканирует космос. Судя по всему, экипажи были порабощены, когда корабли приблизились к планете.
— И присоединились к шлейфу военных кораблей Кзодод.
— К сожалению, так. И все присутствующие на них братья сейчас в беспамятстве. Это плохо. И хорошо только в том смысле, что грядущая война состоится не между нами. Ведь они отсутствуют в реальности.
— Состоится… война?
— А ты сомневаешься, Лилов? Можно, конечно, надеяться на чудо. Я слышал, один Ясный рассчитывает отговорить от вторжения…
— Отговорить — механизм?
— Отговорить люма.
— Как сказали специалисты, люм — спит. И парадокс вот в чём: чтобы отговорить его от вторжения, нужно отговорить его от любви к планете. Я думаю, Ясный на этот раз не сумеет не то что убедить, но даже добиться аудиенции.
— Вынужден согласиться.
*
Вопреки предсказанию главы Люмзаара, трон допустил Ясного в зал с высоким потолком. Индиг хотел с ним поговорить.
Ясный стоял перед величественным троном с жалкой фигуркой на нём и видел в линзе своё отражение — трон применил эффект зеркала, чтобы в случае надобности автоматически парировать информационный луч. Покачивая головой, Ясный понял, что ему предстоит ловить исчезающий лучик. И, как мог, постарался это сделать:
— Послушай меня, Индиг, проснись! Я знаю, ты можешь…
— Я могу и желаю забрать мою планету, пыль! — разболтанно и невнятно прозвенел Индиг.
— Но эта планета и так твоя. И твои товарищи…
— Молчи, щебень! Дважды тридцать раз брошу тебя на колени и трижды двадцать раз согну!
Незримая нить вонзилась в разум Ясного. Хранитель Люмы стоял, пошатываясь, и почти растворился в воздухе. Камень трона запылал ярче. Шло противостояние. Но вот ноги люма конвульсивно согнулись, и обод ударился о камень. Тут же его тело подбросило вверх и выпрямило. И снова ноги согнулись, и снова обод ударил о камень. И так ещё пятьдесят восемь раз.
Когда люм поднялся, по его линзе шли белые рябые полосы. Индиг смеялся, корчась на сиденье. Ростки властолюбия, пробуждённые в нём, превратились в стебли и расцвели, затмив остатки здравого смысла. Резко оборвав смех, спящий прокричал:
— А теперь возвращайся и скажи им: «Приветствую вас, я, пляшущий на нитке паяц!» Вон, пыль!
И один из рабов Трона Всевластия с впившейся в разум нитью поспешил выполнять приказ.
Кзодод на всех огнях летела к Люме. Индигу хотелось прикоснуться к родной планете. Это желание, продиктованное тягой к родине, кружилось среди других, ещё не оформленное полностью. Индиг раскачивался из стороны в сторону, мотал головой, звенел что-то бессвязное и при этом не рисковал свалиться на камень ступеней. Трон обо всём позаботился — на подлокотниках поблёскивали петли, от которых к обручу на пояснице Индига тянулись витые стропы. Ещё «на берегу» раб трона был застрахован от неожиданностей.
На Люме спешно готовились к частичному спасению Цивилизации. На равнинах стояли гружёные важными вещами ковчеги, у Первого Чёрного Камня располагались мощные Черепахи во главе с Сороконожкой. Импульсом к началу экстренных действий послужило появление на Главной площади безумного Хранителя с идущими по линзе белыми полосками, который повторял: «Приветствую вас, я, пляшущий на нитке паяц!»
Он говорил и говорил, пока его не увели и не заперли в комнате лечебницы для животных, по которой он сейчас бродил, не помня себя. Люмы редко испытывали шок, но это был именно тот случай. Всем стало ясно — готовиться нужно не к битве, а к эвакуации. Люмы собирали вещи, но при этом понимали, что надёжного места для бегства нет, ведь Люма — лишь первая пристань для каменного корабля. И правильно понимали, потому что Индигу нравились и другие планеты.
Кзодод подкрадывалась к золотисто-розовой планете, словно хищник, приближающийся к неспособной убежать жертве. Таким ходом она будет рядом с Люмой через десять люмков, а если сделает прыжок, то через один. Индиг колебался — ему хотелось одновременно растянуть предвкушение, и быстрее прижаться каменной Кзодод к сердцу родины — Люмзаару. Как бы то ни было, люмкс встречи близился, и безумный люм звенел, словно треснувший колокольчик в порывах ураганного ветра.
Но вдруг рядом с витой стропой из воздуха высунулась рука с небольшим предметом и стропа распалась надвое. Тут же рука оказалась у второй стропы и повторила фокус. Выронив предмет, чёрная кисть обхватила руку Индига и… сдёрнула его с широкого сиденья. Индиг рухнул на пол. Но где же он? Из воздуха торчали только его широкие ступни, лежащие на бордовых ступенях. Но вот и они исчезли.
Камень в Троне Всевластия, яростно вспыхнув, померк и снова еле переливался фиолетовыми и жёлтыми огоньками. Так, просто и безболезненно, двумя монахами Обители была обезврежена летающая планета.
Освобождённые от Нитей власти агзалацы удивлённо оглядывались. Смутно они помнили свои действия и понимали, что идут к планете. Ужаснувшись от мысли о столкновении, техники экстренно прервали сближение, и мрачная Кзодод повисла неподалёку от Ларии.
За десять люмков до…
На Рохх, в городе Ха-Рохх, представляли новую модель лазерного резака. Разгуливающий по сцене Дома физики люм демонстрировал возможности небольшого инструмента, лёгкими движениями шинкуя на звонкие дольки прут из сверхпрочного металла. Наконец, патетически подняв жёлтый резак выше головы в сомкнутых пальцах так, чтобы все его видели, ведущий приступил к финалу показа:
— … из резаков. Главное — держите его крепче в…
Из воздуха высунулась рука и, схватив резак, исчезла.
— руке… — закончил демонстратор, воззрившись на свои растопыренные пальцы под изумлённый звон впечатлённой больше, чем он рассчитывал, публики.
За пятьдесят люмков до…
— Посмотри, зелёный брат, что с ними происходит. Они понимают, что не смогут выстоять.
— Вижу. Но что до этого Обители?
— Обители — ничего. Но что насчёт нас? Там немало Зелёнов. Может, надо — как же это называется? Я забыл этот код.
— «Помочь». Это называется — «помочь».
— Да, помочь! Мы можем им — помочь.
— А как же Предельное невмешательство?
— Перед нами исключение из правила. Крайний случай.
Монахи Обители иногда наблюдали за жизнью люмов, приближаясь к тем или иным «окнам», вернее, приближая «окна» к себе простым желанием. А эти двое более всех интересовались тем, что происходит у братьев, которых они давно уже считали кем-то вроде внуков. Их внимание привлекла странная летающая планета; они кое-что узнали и призадумались.
После решения помочь один из монахов раздобыл хороший лазерный резак, а другой рассёк им стропы и затащил Индига в Обитель. Где он сейчас и висел, оглушённый и растерянный. Все цветы власти в его душе без воздействия трона моментально высохли и осыпались, он чувствовал себя ужасно потерянным и опустошённым. Вспоминая, что он хотел натворить, люм содрогался.
— Ты был в плену. Но теперь ты свободен, — сказал один из монахов.
Когда Индиг успокоился, монах отвёл его на Главную площадь Люмзаара. А другой брат тем временем вступил в маленькую светлую комнату, оставив в Обители правую кисть. В комнате стоял люм с бесцветной линзой.
— Люм чтит люма, Ясный!
— Люм чтит люма, монах!
— Сейчас у «Нашего Истока» стоит люм, который был первым пленён троном. У меня к тебе просьба — иди к нему и говори с ним, как ты умеешь.
— Хорошо, Зелён.
Монах исчез в воздухе и через двадцатую долю люмка Ясный, услышав щелчок задвижки, спешно вышел в открытую дверь.
Он вернёт покой душе люма — словом Хранителя, он вернёт себя — делом Хранителя.
*
Техник Салат с удивлением вертел в пальцах закруглённый жёлтый цилиндр с красной кнопкой.
— Желток, это же новый резак с Рохх! Я вчера видел презентацию.
— Прекрасно, поздравляю.
— Ты не понял. Его через пять дней в тираж выпустят. Где — Кзодод, и где — Рохх? Посмотри рекламу, это точно он.
— А вот это, Салат, точно — наша работа, — кивнул на Трон Всевластия Желток. — И нам нужно понять, как эту бандуру извлечь.
Трон Всевластия транспортировали на Люму и поместили в Хранилище к другим артефактам — Рогу Вечной Музыки и Браслету Желаний. Осмотрев механизм, люмы пришли к выводу, что все три объекта были созданы из одного материала одним и тем же мастером — далеко ушедшей вперёд от других Расой. По мнению люмов, она канула в Неведомое или тщательно скрывает своё присутствие. Других вариантов теоретики не представляли.
Планету Кзодод, ставшую дурным напоминанием, отогнали от основных межзвёздных дорог. Там, поодаль от жизни, она и темнела, унылая, но не такая уж сиротливая — вокруг цвели звёзды, под куполом летали клюющие руду пучеглазые птицы.
ПОРУЧЕНИЕ ЦАВ
171 год от Люмзаара
Звезда Цав сияла, изливая в пространство свет. Вот уж кому совершенно не было одиноко: бесконечными вереницами к ней тянулись люмы. Среди других прибывали люмане, высыпали на панцири Черепах и пребывали в живительных лучах. Цав была для них легендой и санаторием, местом поклонения и туристическим объектом, всем этим вместе и чем-то ещё.
Прилетал и бывший Ор-Люмом. Зависнув в безлюмном месте, он вспоминал прошлое и поверял звезде мысли.
Ясный не ожидал, что Цав вступит в диалог, и каково же было его удивление, когда однажды она первая заговорила с ним. Как и тысячи лет назад, её речь была тиха и несомненна:
— Приветствую тебя, Хранитель Люмы. Как судьба?
— Приветствую, Цав! Она прекрасна и неожиданна. Я слушаю.
— Отправь ко мне того, кто более не чудовище, но, как и прежде — первый Непрон. Это всё.
— Вскоре он будет здесь, Цав! — воскликнул Ясный, отправляясь в путь.
Ясный знал, что вопрос Цав про его судьбу — вежливое вступление, и не стал раздражать её долгим ответом. Но сказал молчанием в краткой паузе: «Ты знаешь, как я тебе благодарен! А я знаю, что ты не склонна к незначительным беседам. Не зря ты сейчас назвала меня Хранителем. Значит, люмам что-то угрожает. Так не стану отвлекать тебя лишними кодами, говори то, для чего заговорила».
*
Главный Астроном люман восседал на высоком троне, крутящемся на одной длинной ноге. Он утопал в тонкой бордовой тоге, переданной ему через люмзаарцев. Где-то в районе плеча на тоге стоял фирменный знак производства одного из Первенцев — чёрный кружок с двумя красными точками. Вокруг Непрона простирались разноцветные голограммы созвездий. Они играли с ним, лучась и переливаясь, порывисто или плавно изменяя свой запутанный для других узор.
Создавалось ощущение, что Живая карта обладает сознанием. Здесь было всё изведанное пространство Великого с его Глубинами, звёздами, планетами, большими и малыми образованиями и системой Дверей.
Астроном, увлечённый своей мудрой забавой, что-то сопоставлял, сверял, вносил пометки на оптический дисплей и, по всей видимости, был доволен жизнью.
Но что за грохот? Кто спешит отвлечь его?
— Приветствую тебя, Астроном! — поздоровался взбежавший по ступеням витой лестницы Хранитель.
— И я приветствую тебя, Ясный, — ответил скупым звоном, больше похожим на бряканье, тот. — Чего тебе нужно, и что мне до твоей нужды?
Он явно не был расположен к общению. Впрочем, как всегда. Не являлась новостью и его не слишком уважительная манера общения с почтенными люмами. Кто они ему? У него — звёзды!
Не обратив внимания на ворчливый тон, Ясный без заминки произнёс:
— Наша Цав изъявила желание говорить с тобой.
— Что? Невероятно! — встрепенулся в своём кресле, словно птица на ветке, непроницаемый. — Неужели мои успехи настолько велики, что сама Цав…
Взметнулась тога — Астроном, позабыв о высоком статусе, спрыгнул с кресла.
— Так идём, Ясный, что же ты медлишь? Давай мне свой челнок, дорогу я знаю.
Конечно, Гардамдурран помнил, что когда-то заглушал внутренним звоном голос звезды, но теперь это казалось ему чем-то невероятным и посторонним. Не мог он так поступать, а если мог, значит, это был вовсе не он!
Прибыв к звезде, Астроном застыл в ожидании. Звезда не спешила с ним говорить, она никогда не спешила. Но и долго в этот раз не молчала.
— Здравствуй, Непрон, — изрекла Цав. — В прошлую встречу нам не удалось поговорить, так слушай теперь. Только в твою линзу я могу исторгнуть до мельчайшей подробности необходимую вам информацию. Готов ли ты принять на себя ношу?
Непрон, глядя на Цав изумлённо и почтительно, ответил:
— Приветствую, блистательная Цав! В прошлую встречу я был несносен, прости. Знаешь, я сильно изменился… стараюсь и дальше меняться в лучшую сторону. Да, я не стану ярким, невинным люмом! Что же, пусть я не таков, но пользу приносить буду. Если я нужен тебе — могу ли отказать? Я согласен принять на себя ношу. И не просто согласен, но жажду выполнить свой долг перед тобой и братьями. Я готов, благая Цав!
И тогда Цав протянула в линзу Непрона голубоватый луч. Линза затуманилась, потом прояснилась, и в ней забурлил поток мельчайших искр.
*
— Там, где хлопает в ладошки…
— Дверь!
— Где погладит шёрстку кошки…
— Дверь!
— Где почешет нос…
— Дверь!
— Где задаст вопрос…
— Дверь!
— Открывай скорей…
— Дверь!
Будучи мудрыми исследователями и беспечными детьми, люмы иногда забавлялись, играя в Дверь. Собравшись, они декламировали текст и хлопали в ладоши. Тот, на ком останавливалась определенная часть стихотворения, выбывал. Побеждал оставшийся. Тогда несколько люмов сооружали из себя нечто вроде дверного проёма, а другие, раскачав, бросали в этот проём победителя.
Однако в незамысловатой песенке содержался глубокий смысл — простейшее объяснение наличия в Космосе Дверей между разными местами Глубины и между Глубинами.
Именно этот стишок и бормотал сейчас задумчивый Непрон. Недавно ему открылось, что за косяками Дверей таится опасность. И таится она в Простенке, где пребывают необъяснимые небыли, а среди них — ставшие небылями зизверы.
Случилось так, что Раса Зизвер, достигшая больших высот, однажды заинтересовалась устройством Двери и случайно обнаружила в одном из косяков трещину, ведущую в Простенок, и вышла на связь с небылями. И те, воспользовавшись такой возможностью, пригласили Расу к себе.
В ту пору зизверы пребывали в убеждении, что терять им больше нечего, и с готовностью отправились в гости. В результате, став небылями и постигнув возможности Простенка, они построили Разъедатель перегородки Простенка. То есть — самой материи этой Реальности. С какой целью? Они поверили в возможность начать всё с самого начала. Зизверы решили нарисовать на «чистом листе» другой Космос, лучше прежнего, и стать в новой Реальности, кем пожелают. Безумие? Возможно.
Но небыли так не считали. И Цав их переубедить не могла, потому что она — полное Бытие и не может соприкоснуться разумом с небылями. Но звезда знала их планы, поскольку в Простенке, по её неясным в этом месте словам, имела что-то вроде щупа. Впрочем, неважно, щуп это или не щуп. А важно то, что небыли собираются действовать.
Цав развернула перед Непроном пути решения проблемы. И пока он склонялся к тому, чтобы сделать из планеты Кзодод машину, способную устранять ущерб, нанесённый небылями. В скором времени планета должна заняться сшиванием и штопкой материи реальности.
На то, чтобы превратить Кзодод в швею, люмам потребовалось полгода. Они разместили под куполом оборудование, а в Игле протянули множество кабелей для доставки созидающей энергии в самое остриё. Далее люмы установили в планете огромные аккумуляторы, а Цав зарядила их, исторгнув оранжевый луч в тарелку-уловитель энергии. Теперь планета была готова устранять возможные повреждения в ткани этого Мира.
ВСТРЕЧА БЫЛЕЙ И НЕБЫЛЕЙ
175 лет от Люмзаара
Первое пятно появилось рядом с планетой третьего Посева — Шрепс, заселённой люмами в период Новой Архитектуры. Выглядело оно… никак. Просто часть Космоса выцветала, как если бы на тёмной бумаге появлялось растущее бледное пятно. К счастью, Кзодод была поблизости и, направив сорвавшуюся с иглы длинную оранжевую молнию в область поражения, устранила прореху.
Со вторым пятном, появившимся у Грогх, дело обстояло хуже. Оно успело изрядно вырасти, отхватив большой кусок планеты. С тех пор Грогх напоминает тёмное яблоко с ровным надкусом. Но и тут успели. Помогло чудо — между первым и вторым местом противостояния находилась колоссальная Дверь, где Космос «хлопает в ладошки», а не «чешет нос». Но в следующий раз может так не повезти. Даже наверняка не повезёт.
И Непрон это знал. В самом деле, не может Кзодод успеть везде. Да, косяк со щелью находится в этой Глубине, но что мешает небылям переместиться в другую Глубину? Насколько он понял, с перемещениями там проблемы нет. И если небыли разъедали ткань именно здесь, то, вероятно, только потому, что делали это небыли-зизверы, решившие начать разрушение с хорошо известных мест.
Долго думал Непрон — не хотелось ему прибегать ко второму плану, хоть и всё для него было готово. Пока одна команда учёных и техников делала Кзодод швеёй, другая разработала и создала по предоставленным Непроном схемам аппарат для перемещения в Простенок. Схемы эти, конечно, Непрон не сам придумал, но получил от Цав. Однако с немалым трудом получил. С таким трудом, что десять люмков лежал в челноке без сил. Так что же, разве напрасно?
— Я решил! Я иду в Простенок! — заявил первый Непрон. — Небыли два раза пригласили меня в гости, этого достаточно!
Рождённый из Камня без участия звезды лучше всех подходил для визита к небылям. Цав была уверена, что его сущность сумеет найти с ними общий язык.
Астроном накинул на плечи лямки небольшого красного рюкзака, затянул ремни и, оттолкнувшись от борта, исчез в Двери. Но не оказался с другой стороны. Его поволокло вбок с разнообразными ощущениями, которые происходили одновременно. Ему казалось, что его расплющило в тонкий лист и скрутило в спираль, превратило в пылинку и раздуло во все стороны сразу.
Картины, которые он наблюдал, потрясали неготовое к такому сюрреализму воображение. Он видел кружение стиснутых между собой колец, переливающиеся сталагмиты и сталактиты, проносящиеся мимо фигуры. Но желал узреть — небылей. Каким-то образом окружающая его стихия уловила это желание, и неожиданно на одном висящем уступе Астроном заметил несколько субтильных фигурок. Силой мысли он моментально оказался рядом с ними.
— Кто вы, незнакомцы? — спросил Непрон.
— Небыли. Ты сам это знаешь, — отвечали те. — Чистонебыльные небыли в количестве трёх или двух и небыли-зизверы в количестве двух или трёх.
Понять, кто из них чистонебыльные небыли, а кто небыли-зизверы, не представлялось возможным. Все они были непонятного цвета, которого не было. На тонких шеях сидели вытянутые, словно мячи для регби, головы, а с них на Непрона смотрели печальные овальные глаза. По одному на каждом «мяче».
— Что же ты так смотришь? Думаешь, ты выглядишь иначе? Да, мы знаем, мы знаем, что ты хочешь сказать. Ты знаешь, что мы собираемся делать. Впрочем, что бы ты знал, дражайший, без вашей звезды, присутствие которой здесь мы так и не смогли устранить…
— И это хорошо, что не смогли. Иначе я не имел бы возможности предупредить вас.
— О чём предупредить изволите? Про что речь, про что речь? С чем ты пришёл к нам, простачок? Мы тебе что-то должны? Нет. И ты не должен нас предупреждать. Не должен, не должен…
Непрон не мог понять — он их слышит или не слышит? И не удивлялся, почему не удивляется присутствию в их бормотании элементов Речи приятного досуга.
— Но я хочу предупредить, господа! И дамы, если они тут есть. Это моё право!
— Ни господ, ни дам… ни господ, ни дам тут, элегантный поганец. Поганец, поганец. Наш капитан! Наш капитан! Астроном… астроном… тут только мы, небыли. Тут только ты — небыли… Право имеешь, права не имеешь… что ты тут имеешь? Что? Предупреждай, предупреждай… небыль, небыль… вампир… люм, люм… небыли это всё, небыли…
Непрон чувствовал, что какая-то часть его сознания начинает откликаться эхом на… что? На эхо, эхо… И, помня предупреждение Цав, вцепился вниманием в песчинку, обозначающую реальность и стал вить вокруг неё «жемчужину», собирая сознание, сопротивляясь растворению.
— Так слушайте, что сказала Цав! Разрушив ткань Космоса, вы не сможете создать новый Космос. Ибо Великий растёт сам из себя. Из чувств существ, его населяющих. Таким образом, вы прекратите существование, а с ним — и своё отсутствие. Глупцы! Вы исчезнете окончательно, ничего не добившись. Впрочем, скорее всего, ваши силы закончатся. И Космос воссоздаст себя.
— Космос — воссоздаст? Космос… воссоздаст… Продолжай, продолжай…
— Резюмирую: ваша миссия заведомо обречена. И тишайше предлагаю вам вот что… Те, кто ещё помнит, что они зизверы, идёмте со мной! Я покажу вам путь наружу. А что касается чистонебыльных небылей, то вам ли не знать, что «делать» — не ваше. Не делайте, не трогайте ткань Реальности с этой стороны. Вы же небыли, а не кто-нибудь!
— Да, мы небыли… мы не были… и мы не будем… не будем…
Намерения небылей были чрезвычайно зыбки. Энтузиазм им придавали зизверы. И когда вдруг сотни небылей вспомнили, что они зизверы и пожелали вернуться в Космос, из всех небылей выключилась часть, побуждающая их действовать. Ведь сами они инициатив никогда не проявляли. По правде говоря, и зизверов в гости не звали. Те сами полезли посмотреть — что там? Желание самих небылей, если оно вообще присутствовало, представляло собой как бы подготовку к пожеланию.
— Итак, не будем… не будем, — обыденно и отстранённо рекли небыли, печально покачивая «мячами для регби». — Не действуем, но немножко хотели бы хотеть… знаешь, что, знаешь, что? Созерцать картины вашей реальности. Это чуть-чуть возможно… возможно ли? Ведь нам печально. Печально, печально… Но, если мы будем причастны, не станет ли нам — что такое? Радостно, радостно…
У Непрона кружилась голова, и он поспешил согласиться — хорошо, они что-нибудь придумают. На том и сошлись.
Астроном с поднятой вверх правой рукой, что означало полный успех, вынырнул из Двери. Через мгновение из неё же высыпало две тысячи металлических ящеров. Это и были принявшие собственный облик создатели удивительных вещей — зизверы. Они изумлённо моргали жёлтыми, оранжевыми, зелёными глазами и помахивали мощными хвостами, оказавшись в полузабытом Космосе. В дальнейшем их многое удивляло. Сколько нового! И всё это им, старым ящерам…
Но, конечно, не исключительно им. Люмы помнили обещание и привлекли зизверов к его исполнению. Совместными силами на подходящем астероиде был создан киноконцерн «Быль-Небыль-Фильм», после чего через щель в косяке Двери регулярно проходили носители с фильмами. Уж как там небыли их смотрели, дело их. Но смотрели. И люмы на разных планетах принимали участие в процессе, собирая и монтируя яркие моменты.
Всё это, конечно, выглядит небылицей. Иначе и быть не может. Ведь это история про небылей, они — её участники, поэтому вносят свою ноту в общее звучание. Но это не важно! Главное — Космос если и пострадал от печального дерзновения никогда не бывших, то совсем незначительно.
… А планета Кзодод оказалась одной из планет зизверов, предназначенных для развлечений. Правда, они её не сразу узнали. Но, узрев металлических птиц, снующих под куполом, поняли — она. Та самая Кзодод, на которой они собирались для одной увлекательной игры.
Осознав, сколько бед натворила находившаяся на ней игрушка, ящеры с готовностью оставили Трон Всевластия Люме, а саму Кзодод передали для проведения масштабных собраний Планетарному Сообществу.
Одной больше, одной меньше… у них было много игровых планет.
ЗИЗВЕРЫ
Задолго до Люмзаара
Миллионы лет назад на планете Зизвер появились прямоходящие ящеры. Долго они не обладали созидающим разумом, но времени для развития у них было предостаточно.
Сначала они научились искусно охотиться, затем стали разводить пищу, а после — вдумчиво общаться на отвлечённые темы. Строение верхних конечностей зизверов подходило для занятия строительством и ремёслами, и постепенно у них появились каменные дома, наполненные разнообразной утварью. А затем отдельные дома соединились в племенной посёлок — Зизвер-Хом, вставший на пригорке в окружении ажурных джунглей.
Медленно и тщательно ящеры исследовали мир, расширяя границы познания во все стороны и вглубь вещей. Изощряя мысль и создавая всё более совершенные и неприметные технологии, они жили размеренно и мирно. Извне на них не нападали, а войн между собой они никогда не вели, будучи племенем малочисленным. По сути, именно малочисленность и была их единственным врагом. Появление в племени детёныша воспринималось всеми как повод для всеобщего праздника — карнавала и распития глааги — тонкого вина, изготовленного из плодов одноименного растения. В это время зубастые жёны танцевали в растительных нарядах, а опьяневшие мужи задирали пасти к зеленоватому сияющему диску и радостно рычали, прославляя жизнь за дар — прибавление к тающей численности.
Но вот дети перестали появляться. И тогда в печальном отчаянии зизверы создали для собственного развлечения особые механизмы — Рог Вечной Музыки, Обруч Грёз, Браслет Желаний и Трон Всевластия. Над своими творцами изделия не имели разрушительной власти: ящеры без последствий слушали волшебную музыку, грезили, убеждали себя, что у них множество чудесных зубастых детей. Иногда отправлялись на каменную планету поиграть в игру «Выдержал — не выдержал». Игра эта трудная, интересная и экстремальная.
На Кзодод один из игроков усаживался в развлекательный автомат и принимался отдавать приказы. Механизм усиливал волю ведущего до такой степени, что соплеменникам приходилось прилагать все силы, чтобы удержаться от выполнения команд. Случались игры, когда почти все выполняли приказы ведущего, совершая самые нелепые действия, иногда удавалось устоять трети, а в редких случаях — половине. Но такого, чтобы выстояли все, не случалось ни разу. В конце игры, вдоволь нахохотавшись, ведущий собирал волю в когтистый кулак и с трудом отрывал массивный затылок от стенки аппарата, который через тысячи лет представители Расы Люм назовут Троном Всевластия.
Итак, ящеры вымирали, хандрили, развлекались.
Вы, наверное, спросите — а как же клонирование? Не может же быть, чтобы такие могущественные существа не имели о нём представления. Имели. Зизверы — выдающиеся генетики. Но дело в том, что в геном каждого зизвера изначально встроен механизм, изменяющий результат клонирования до неузнаваемости, но так, что получается нечто жизнеспособное. Тысячи раз они пробовали создать своё подобие в лаборатории. Но вместо могучего зизвера появлялся зверёк вроде кролика, или крылатая улыбчивая змейка, или забавная птица без крыльев, зато с печальными добрыми глазами. Эти домашние питомцы утешали и потешали зизверов, и добродушные ящеры всегда были окружены ими. Но не детьми.
И вот, когда численность зверушек дошла до ста тысяч, а зизверов — упала до двух тысяч, один из них, по имени Зот, сконструировал искусственное тело и Перевоплотитель. Тогда ящеры держали совет на Арене собраний.
Один за другим родичи выступали в центре круга: десять дней они выслушивали друг друга и диспутировали, рыча и колотя хвостами. В хвосте хвостов было принято решение: переселяться! И потянулась процессия к аппарату с двумя кабинами. В одной кабине находилось новое тело, в другую вставал ящер.
Щелчок тумблера, гудение, три коротких сигнала — и вот из кабины бодро выступает блестящий металлический зизвер. Повернувшись к народу, он громко провозглашает своё имя, а затем подходит к другой кабине и осторожно извлекает из неё собственный труп. Взвалив на спину тело, бессмертный родич удаляется в заранее облюбованное место, где хоронит прежнюю оболочку и устанавливает на могиле надгробие, увенчанное шпилем с двумя крохотными кабинами.
В лирическом настроении зизверы навещали свои могилы и слагали короткие стихотворения о смерти и жизни. Например:
Живу чудесно, но иногда
Мысль посещает такая:
Всё ещё зизвер Гзох я
Иль тень его из металла?
Или:
Сижу на своей могиле,
Но слёз над собой не лью.
Их нет у меня!
Или:
Снился мне чудесный сон:
Что, гуляя в чаще,
Нос себе я уколол,
Что я — настоящий!
В общем, оптимизма у племени после перевоплощения существенно не прибавилось. Теперь ящеры не боялись гибели, но возникало ощущение, что бояться больше нечего, поскольку все и так вымерли. Неудивительно, что с такими настроениями они превратились в небылей. Это было дурное приключение, но с положительным результатом, поскольку нахождение в роли небыля отозвалось ярким терапевтическим эффектом — после освобождения из Простенка, названного Исходом из Небытия, зизверы ощутили пульс жизни и воспылали к ней новым интересом.
Ящеры были чрезвычайно признательны люмам. Благодарны до смешного. Они принялись опекать их на каждом шагу, как няньки малышей. Сначала люмы принимали заботу благосклонно, вместе с ней приобретая множество знаний, но потом что-то пошло не так. Зизверы взяли над ними такое шефство, что некоторые стали активно отказываться от призора. Тщетно! Зизверы не отставали, принимая возмущения за младенческие капризы. К счастью, ящеров было относительно мало, и это спасало Расу Люм от маниакальной заботы. До поры до времени…
ХИЩНАЯ НЕЖНОСТЬ
178 лет от Люмзаара
— Уверяю тебя, Зот, ничего с ними не случится! Их тела практически неуязвимы, почти как наши. Да и шустрые они.
— «Не случится»! Чепуху рычишь, Зых. Вспомни хотя бы того несчастного, что отправился в ящике за чудесами, а очутился в лапах вампира! То-то ему было весело!
— Да он цел и невредим…
— Невредим! А моральный ущерб? Бедная душонка, чего он только не натерпелся! Нет, ты как знаешь, а я от своей миссии не отступлюсь. Сзываю Зизвер для решения вопроса. Всеми хвостами стучать будем, пока…
— Пока что, досточтимый Зот?
— Пока не будет так, как я хочу, Зых!
На общем собрании мнения разделились. Довольно долго зизверы нестройно полемизировали:
— Пусть отдохнут от скитаний! Мы не вправе лишать малюток простого счастья.
— Они счастливы в исследованиях! В странствиях!
— Мы должны подарить им беззаботное детство!
— Они взрослые, самостоятельные создания!
Колонны сотрясались от рёва глоток, пол — от хлёстких ударов металлических хвостов. Однажды в запале два противника не выдержали и, впрыгнув в круг, принялись исполнять танец поединка. Всё, как это часто бывало, решил голос Зота, к которому зизверы испытывали благоговейное уважение. Каждый, взирая на своё или чужое мощное бессмертное тело из мельния, мыслил: «Это сделал Зот».
Зот, с вежливой важностью помахивая сине-зелёным хвостом, выступил в центр круга и, призывая к вниманию, распахнул, а потом с грохотом захлопнул челюсти. Чуть помолчав в наступившей тишине, он произнёс следующее:
— Друзья, нас тут две тысячи хвостов! И голов. Однако не забудьте, — ещё и душ! И всякий, в ком есть душа, глядя на люмов, чувствует: «Ах, что за чудесные создания!» Но при этом некоторые полагают, что это чудо не нуждается в защите. А я скажу — напротив, нуждается! Уже то, что они такие замечательные, является наилучшим подтверждением моих слов. Посмотрите на цветок: благоуханная красота! Но вот рухнул град! И что же? Печальное зрелище! А рос бы цветок в теплице? Ни одна градинка не коснулась бы его. «Прочные»! — говорите вы. Будто речь идёт о камнях. Я же, Зот, глядя на их тонкое душевное устройство и зная, в какие передряги их заносило и заносит, говорю — хрупкие! Беззащитные! Тонкие волшебные стёклышки! Да мы просто обязаны оградить их от всех опасностей, а не рассуждать тут, повезёт им или не повезёт остаться в целости и сохранности. Призываю всех на защиту люмов от жестокой реальности! Клянусь хвостом, мы вытащим их из беды и дадим каждому весёлое праздничное место!
Теперь все хвосты выстукивали одобрение, в глотках воцарилось согласное урчание.
За два года зизверы создали множество установок «Желанная Грёза», которые вовместили в себе свойства Браслета Желаний и Обруча Грёз.
Как известно, Браслет Желаний вызывает мечты и убеждает, что они уже исполнились. При этом его носитель всё-таки отчасти связан с реальностью. Чего не скажешь про носителя Обруча Грёз, вызывающего не относящиеся к реальности видения. А теперь представьте, какими эффектами и аффектами может наполнить разум машина, разными образами комбинирующая воздействия этих механизмов. При этом «Желанная Грёза» накрывает своим информационно-силовым полем большое пространство.
И вот, когда пробил хвост, ящеры при помощи своей тайной технологии перебросили в города и посёлки люмов все «Желанные Грёзы», а потом одновременно включили их. Буквально через люмк каждый люм был совершенно счастлив. Теперь все они очарованно прогуливались, посверкивая линзами.
Вот один застыл на мостике и десять люмков глядит на ближнюю стену, наслаждаясь видимой только ему красотой. Вот другой, решив, что наконец-то доработал своё механическое насекомое, задача которого — делать фильмы про настоящих насекомых, празднует победу. Такие машинки у люмов уже были. Но это — его собственная разработка с некоторыми улучшениями. Долгожданный успех! А между тем на рабочей плоскости — лишь кучка мизерных деталей. А вот два счастливца играют в искорки. Какой счёт? Этого они не знают. Да и зачем? Главное — исторгать светлячков, любоваться их полётом и смеяться. Ведь всё уже свершено. А чем занят люм на маленьком балконе? Ну конечно, он разговаривает с бликом на шпиле.
— Как поживаешь, добрый огонёк?
— Благодарю, великолепно! Но мне немного скучно на этой башне. Планирую забраться выше, на самый верх Ллююзы…
— Удачи тебе в этом отважном начинании!
И на всё это с умилением смотрят ящеры. Наконец-то бедняжки успокоились и возрадовались!
По своему обыкновению зизверы всё отлично продумали. Там, где процессы требовали участия существ, трудились роботы. С люмами, которые находятся в космосе, ящеры общались при помощи Имитаторов. Тех, кто приближался к планете, обрабатывали Усыпителями и отправляли в полное благоденствие. Отдельно пришлось повозиться с проблемой, связанной с внешним взаимодействием. Но решить её было несложно. Ящеры объявили Расам Дорлах, Укка-Дра, Ихсих и Адри, что у люмов в головах происходит перезапуск важных процессов. И они, зизверы, по их просьбе обеспечивают безопасность Расы Люм.
Десятилетнее забвение, как назвали этот период, продолжалось бы и сотню лет. Или все двести, если бы Лаванд, большой любитель сказок о подвигах, не рыскал по Люмзаару в поисках дракона. Нет, он не напал на зизвера, как это можно подумать. Герой набросился на расположенную в верхнем зале Музея установку «Желанная Грёза». Установка и правда походила на какое-то чудовище, так что Лаванд, недолго думая, вступил с ней в битву. Раскурочив «Желанную Грёзу», он в тот же люмкс обнаружил, что стоит у испорченного механизма с металлической палкой в руках.
Как только машина вышла из строя, люмзаарцы очнулись. За минувшие годы у них изрядно отшибло память, но некоторые вспомнили, что накануне исчезновения реальных воспоминаний видели в Музее зизверов. Тут же оказалось, что междугородняя и межпланетная связь не работает. Стал очевиден масштаб проблемы. Придя в невиданное оживление, люмзаарцы ринулись к другим городам и планетам. Вскоре Раса Люм скинула кандалы сна.
Ну и сердиты же все были на ящеров! Те, понурившись, смущённо помахивали хвостами.
— Что же, стёклышки, мы ведь хотели как лучше! Простите нас, недотёп! — пророкотал Зот и, царапнув стену, в знак глубокого раскаяния посыпал голову металлической стружкой.
Это же хотели проделать и другие, но Хранитель призвал их не повторять глупости за старейшиной или совершать их где-нибудь в другом месте. Неудевительно, что Ясного возмутил этот мелкий вандализм — после вандализма крупного. Ведь что, если не вандализм, учинили зизверы, устранив люмов из процесса созидания и тем самым разрушив всё, что было бы построено? И вот теперь они извинялись…
Конечно, люмы простили ящеров. Но впредь иногда с повышенным вниманием спрашивали: «Хочешь ли ты вмешаться в мою жизнь, зизвер?»
— Ни в коем случае! — отвечал ящер, и общение продолжалось без дальнейших обиняков.
На Часах Истории Люман — 190 лет от Люмзаара.
СЕРПИАНЕ
Эта история началась в младенчестве Цивилизации люман, а завершилась с их непосредственным участием. Связана она с матерью по Зерну Люмы — планетой первого Посева — Сивиур.
Жители Сивиур избегли междоусобиц, Цивилизация их развивалась быстро и гармонично. Через сорок лет они обладали достаточной мудростью, чтобы синтезировать Зерно и отправить его на Керт. А ещё через десять лет отправили Зерно на Люму.
Через несколько лет после этого города планеты посетил с известной целью Ор-Люм. Но, надо полагать, в будущем Планетарное Сообщество намного раньше вышло бы из периода троевластия, избрав центром Сивиур, если бы на ней не произошла социальная катастрофа.
11 лет от Люмзаара
Настал люмк, когда на Сивиур осталась лишь пятая часть населения. Все остальные — около миллиона — на космических кораблях в форме серпов отправились в поиск, инициированный Аметистом.
Дело в том, что в его линзу пришла идея о необходимости найти ярчайшую звезду и основать рядом с ней колонию поселенцев. Он говорил и действовал так, будто что-то знал. Заразив большинство люмов своей идеей, он положил на её алтарь все достижения Сивиур. Фактически — взял в свои руки власть над наукой и производством, заточив Хранителя в его собственной ротонде на верхушке Сивиур-Люма. Это было невиданно. Но Хранители Иммии и Харны ничего не предприняли. Они словно не заметили сложившейся ситуации и не поняли, к чему она ведёт. За год, предшествующий отлёту, Аметист создал базу для воплощения своего замысла. Люмы, избежавшие пленения идеей исхода, старались убедить братьев остаться и продолжить общее дело, но Аметист был убедительней.
— Так летим с нами! — отвечали им. — То, про что говорит Аметист, и есть общее дело. Если не верите нам, послушайте его. Посмотрите в его линзу и всё поймёте.
И люмы удручённо отступали. Они знали, что Аметиста им не переговорить. Среди них никогда не было такого лидера. Лидера, обещающего принципиально другую жизнь.
Вдалеке от планет люмов странники действительно обнаружили звезду, излучающую чрезвычайно яркий свет. Это была звезда Цох.
— Сегодня я привёл вас в обещанное место. Вы мне поверили — и получили звезду. Верьте и дальше, братья. Отныне мы — жнецы света, вставшие на путь своего предназначения.
Жнецы демонтировали корабли и сделали из них один Серп, ставший спутником звезды. В головах люмов проносится много образов. Аметисту понравился именно этот, который он и воплотил. Согласно его доктрине, люмы рождены поглощать свет. Остальное необходимо, чтобы создать условия для максимального просветления, ради достижения которого нужно выбросить из сознания всё лишнее, а всем лишним Аметист считал… всё. В его душе летали тени сомнений, но он старательно отгонял их и надеялся совершенно изгнать в «идеальном месте». Поэтому убедил себя и других, что это и есть идеальное место.
Закончив приготовления к полному просветлению, жнецы погрузились в безвременье обитания на поверхности Серпа, старательно избавляясь от мыслей. И успешно. Внутрь себя они не заглядывали, а снаружи было только жёсткое излучение Цох. Серп в силу особенности своего движения вокруг звезды медленно вращался, и всё, что делали жнецы — изредка немного перемещались, чтобы постоянно находиться в плотном потоке лучей. Без запросов от разума знания уходили в неведомую глубину и оседали там, слёживаясь в один пласт. В первые тысячи люмков жизни на Серпе иногда появлялись отступники, отчаянно пытавшиеся доказать, что всё это неправильно. Их сразу хватали и, затолкав в гильзу магнитной катапульты, выстреливали в звезду.
— Да очистит Цох твою душу! — изрекал в таких случаях Аметист, и в его линзе сверкали искры восторга.
Но это были редкие случаи, которые вскоре прекратились. И неудивительно. Жнецы забыли, откуда они прилетели. Забыли свою доктрину и то, что они — жнецы. Забыли названия цветов своих линз, забыли, как называются руки, ноги, звезда и материал, по которому они перемещаются, словно мизерные тёмные точки. В общем, они забыли всё, к чему и призывал Аметист. Теперь он уже давно ни к чему не призывал, лёжа с пустой красивой линзой.
На Сивиур прошло больше ста лет, прежде чем в ту Глубину случайно заплыла общая Черепаха Люмы.
124 года от Люмзаара
— Что это за штуковина? Вовек такой не видывал.
— Явно искусственного происхождения.
— Надо её обязательно исследовать, выглядит интригующе. Похоже, мы нашли артефакт.
Выйдя на Серп, люмы ахнули. Всё широкое выгнутое поле было усеяно их братьями. Большинство из них лежали ничком, уставившись в Цох, некоторые вяло шевелились. Линзы их были совершенно пусты. Без единой искринки. Попытавшись заговорить с одним из них, люмы поняли, что он не понимает кодов. И следующий — тоже. Они шли полем «цветов», не обнаруживая ни одного способного к диалогу существа.
— Это ужасно, Изумруд!
— Да, Фукс. Все они живы, но…
— Будто мертвы.
Через два месяца к Цох прибыла флотилия транспортных кораблей. После погрузки люмов с пустыми линзами она отправилась к Сивиур.
…На протяжении двух недель никто из серпиан ничего не понимал. Их трясло от недостатка света, иногда в линзах хаотически мелькали искры, но добиться внятного сигнала не удавалось. В начале третьей недели оранжевый люм подал признаки разумной жизни. Ещё через два дня он смог односложно изъясняться, мучительно вспоминая коды. Первая фраза, которую он произнёс, была: «Серп… хочу на Серп. Дайте».
Через полгода серпиане пришли в себя и заново научились общаться. Телепатия пока ни к одному из них не вернулась, но они этого и не хотели, поскольку единственным их желанием было вернуться к Цох. Однако они не имели доступа к кораблям и мучились, ругаясь на якобы тёмную Цаз.
— Где наша Цох? Что это такое… сумеречное пятнышко.
— Да, тёмный камушек. Зачем нас сюда привезли?
Через год серпиане освоились с позабытыми условиями жизни и постепенно стали вливаться в ряды трудящихся люмов. Через два года к ним начала возвращаться способность к телепатии. Они исправно работали, вспоминая утраченные навыки, но зачастую были грустны и раздражительны.
— С Хагааш говорят, что груз нелльтов не приходил.
— Странно. Корабль давно должен вернуться.
На Серпе стоял челнок с откинутыми воротами. Чуть поодаль лежала фигурка с пустой линзой. Когда на Сивиур вернули транспорт с оглушённым светом Цох водителем, в обществе поднялось возмущение. В результате на часть обода линзы каждого серпианина нанесли серебристый пигмент, и бывшие жители Серпа на десять лет лишились возможности работать в космосе. Но они и не возражали, поскольку, как и все, не желали, чтобы фраза «иметь дело с Сивиур» звучала негативно.
— Почему не использовать этот металл?
— Ты просто не видел пустые линзы.
— Тогда толкаем.
— Толкаем!
Серп, плавно поворачиваясь, полетел к яростно пылающей Цох.
А что случилось с Аметистом? Он затерялся среди серпиан, стирая все интонационные отличия воспроизведения кодов и ничем не обнаруживая своего былого лидерства. В каждом Аметисте иногда искали его, и в нём тоже… и не находили. Он стал безлик и неуловим. Но не для Хранителя Сивиур, с которым ему однажды пришлось поговорить. Ясный обнаружил сознание нужного ему жителя и организовал их встречу в одной из верхних комнат Сивиур-Люма.
Через сто двадцать лет Хранитель не гневался, но с любопытством изучал реакции на свои вопросы. Да, Аметист раскаивался, и раскаивался искренне. Но столь же искренне он когда-то уверял всех в своей правоте. Ясный видел перед собой квинтэссенцию убеждённости и убедительности, сильный и светлый ум. Люма, который мог увести за собой всех и увёл бы всех. Если бы Ясный не медитировал в ротонде, на пределе сил прививая пятой части сивиурцев иммунитет и здравое отвращение к речам Аметиста. Большее количество люмов он удержать не мог. И не мог просто остановить Аметиста, дабы не нарушить уговор с тем, кто руководил Хранителями от лица Ор-Люма. Тогда это было нечто вроде эксперимента, состязания между разными способами влияния. В плане количества Хранитель проиграл Аметисту. Но в результате — выиграл, ибо серпиане вернулись, и всё их число включилось в общее число сивиурцев. И Аметист — тоже.
Созерцая мысли Аметиста, Ясный решил не трогать лучом его разум — ничего не стирать, ничего не запрещать. Завершая беседу, Га-Бодерехецег сказал:
— Итак, ты признаёшь, что был неправ, уводя братьев с дороги созидания. Ты распоряжался их личными судьбами, лишая общей судьбы, значит, распоряжался неправильно. Каждый из них мог ошибиться, но каждого из них склонил к ошибке — ты. Да, твоя ошибка велика. Ведь сами по себе искренность и вера — не благо. А, как видим, могут приносить немалый вред. Впредь не вовлекай других в свои личные мечты. Не тебе — указывать путь. Сейчас я говорил с тобой внимательно и серьёзно, но знай, Аметист: если ты когда-нибудь вернёшься к проповеди, разговор будет иметь другой характер. А теперь иди.
И Аметист, вдохновлённый прощением Ясного, направился в мир множества звёзд.
БОЛЬШОЙ ДИКТАНТ
Ор-Люм. Рассеяние
60 лет до Люмзаара
— Все будущие Зёрна в основе своей одинаковые, а уж что из каждого выродится — это дело комбинаций. Будут разные оттенки. Три Зерна посеяли вы. Дальше пусть сеют они. Больше в это не вмешивайтесь. Плоды буду собирать — Я. Никого в обиду не дам, всем найдётся место. Вот эти маленькие космолёты сделаны для вас, — рассказывал Ор-Люм пёстрой горстке Первых. — Дальше будет так: летите, куда хотите. Можете помогать новорождённым под видом новорождённых. Тогда ловите момент появления и вставайте со всеми. Можете путешествовать. Как бы то ни было — больше удивлений, больше впечатлений! Мне всё пригодится. Знак каждому Я дал. В крайнем случае — покажете. В крайнем! Что ещё…
Сидящий в центре Камня Ор-Люм возвышался над Первыми, как возвышался бы каждый из них над вставшими на задние лапки муравьями. Он был колоссален и представлял собой довольно величественное зрелище, особенно когда, забавляясь, «для страха» выпускал с задней стороны линзы гриву огненных волос.
— Что ещё-то, Ор? Ты уже десять люмков рассказываешь одно и то же.
— Мы всё поняли!
— А ты как без нас?
— Как всегда! — буркнул Ор-Люм. — Ненадолго и расстаёмся. А если что, ещё таких понаделаю.
— Не понаделаешь, сам так говорил.
— Говорил… Хорошо, значит, всё. Летите. И помните, вы — Первые.
Стайка кораблей взмыла с камня и, покружив около гиганта, упорхнула в звёздную темноту.
Через два с половиной столетия эти космолёты — Зёрнышки — в очередной раз остановились на дне Небыльской впадины Грогх. Это были небольшие, весьма искусные судёнышки, заострённые с двух концов. Чудесная техника, выкованная светом Ор-Люма, обладала уникальными характеристиками. Снаружи каждый кораблик переливался металлом, изнутри стены были прозрачны. Кроме того, они имели способность исчезать. Их автоматика выстраивала оптимальные маршруты, а в памяти находилось больше Дверей, чем на карте Великого Астронома. Помимо Дверей Зёрнышки знали множество мелких лазеек — Дверок и Окошек. Перемещались они с большой скоростью и манёвренностью, скользя по звёздным лучам. Сейчас между ними находилось мерцающее кольцо — Первые, прибывшие на совещание, проходившее раз в десять лет. Небыльская впадина являлась достаточно укромным местом. В это время в ней было темно и тихо; основные рудники располагались на другой стороне планеты. Здесь Первые чувствовали себя комфортно.
Все они так или иначе вмешивались в жизнь люмов. Вмешательства двух из них можно уподобить длинным невидимым линиям. Это были Жёлтый и Розовый. Они, дождавшись момента взрыва бутонов, мнимо родились с люмами на двух планетах первого Посева, тут же поставили Хранителей в известность, кто они такие и велели объяснить другим, что два одинаковых цвета из одного соцветия — не нонсенс. А на самом деле это был нонсенс. Наборы цветов у соцветий несколько отличались, но двух, полностью одинаковых, ни в одном соцветии не было.
Вмешательства других Первых были подобны разному количеству мелких точек во времени и пространстве. А вмешательство Первого Ясного — нескольким большим точкам. Это он, тайный владыка, пригрозил Хранителю Сивиур совершенно изолировать его, если тот помешает Аметисту. И Хранитель выбрал частичную изоляцию и борьбу за души люмов. И боролся, пока Первый наблюдал и делал свои выводы.
Первый Ясный любил неожиданные сюжеты. Поэтому через век рекомендовал Хранителям закрыть линзы на деятельность зелёных, живущих в Штуке. И очень кстати, что Штуку нашёл именно Первый Зелён, в то время маскировавшийся под обычного люма, а потому имевший возможность без привлечения внимания при помощи других зелёных исследовать находку.
По совету Первого Ясного он убедил Зелёнов следовать за собой при помощи правдивого рассказа, а молчать о находке — при помощи Знака, полученного от Творца. Ведь именно Знак — причина единодушного молчания зелёных. И за этим молчанием стоит первый Хранитель. Хранитель своего инкогнито и секретов.
Нельзя сказать, что Первые были последовательными интриганами. Скорее, они были наблюдателями, иногда совершающими некоторые действия. Но эта роль им давно надоела. Не раз и не два они обсуждали возможность явиться перед люмами и начать руководить процессом в полную силу. Подстрекало их к этому растущее ощущение интеллектуальной стагнации в собственной среде. Увы, стагнацию они предпочитали приписывать другим люмам, а в своём кругу сетовали на отсутствие больших задач, которые будут ставить они, а решать, выполнять — разумеется, подопечные. Первые не хотели учиться — они хотели учить. Так или иначе, их разговор сводился к этому.
— Я ещё имел цель, когда поднимал Цивилизацию на Харне. Моё самое большое дело!
— А я — на Иммии! Мы оба порадовали Творца. Но дальше…
— Дальше тоже было много интересного.
— Но сейчас…
— Сейчас действительно ничего не происходит. Мы словно монашеский орден.
— Точно! Между прочим, монашка снова нет.
— Какая потеря!
— Естественно, нет. Он же не выползает из…
— На этот раз я здесь! — прозвучал короткий звон, и вышедший из воздуха Зелён, попросив потесниться, уселся в круг, теперь состоявший из двадцати пяти люмов. В одной кисти он держал зелёные чётки, от которых тянулась и пропадала в воздухе тонкая верёвочка — привязанная к запястью медитирующего брата нить возвращения в Обитель. Не обращая на него внимания, Первые продолжали разговор.
— Мне кажется, что пришло время остановить этот самотёк событий и направить их в нужное русло. С тех пор, как не стало нашего Создателя, мы слишком расслабились.
— Он как бы есть…
— Не смеши! Я беседовал с ним. Он, разумеется, всё помнит, но никаких амбиций не проявляет. Тот люм не обладает ни умственной, ни физической мощью. Разве это — Ор? Я говорю про Ор-Люма, а не про Его мелкое подобие.
— Да, Его действительно нет.
— Поэтому важно понять, чего в данной ситуации ждал бы от нас Люм.
— Безусловно.
— Я думаю, верное предложение уже прозвучало — нужно прекратить хаотичное течение жизни и придать всему здравый порядок.
— Да, это лучшее предложение! Но с чего начать?
— Подойдём к делу основательно. Итак, для начала…
Круг люмов звенел и мерцал в темноте впадины. Они решили больше не откладывать вмешательство. Изредка общий решительный настрой, укрепляемый Ясным, пытался расшатать зелёный монах, предлагая повременить и не действовать скоропалительно. В эти моменты он принимался вяло перетягивать на свою сторону то одного, то другого, и сразу замечал, что от него внутренне отстраняются. Уже давно его считали ленивым святошей или просто занудой, в любом случае — тем, чьи советы не имеют значения. Так думали все. Даже Ясный. Когда-то он помогал Зелёну, но теперь смотрел на него, как на пустое место, и, в общем-то, понятно, почему. За всё время обладания Штукой зелёные монахи не принесли в общую копилку ни одной технологии, причём по единственной причине — им просто нечем было что-либо изучать, поскольку, отказавшись от наук, они лишились инструментов постижения. Да, они догадались остановить Кзодод, и это был поступок. Но после, когда Первые вместе с другими с соизволения зизверов выпали на десять лет из жизни, монахи смотрели на это и бездействовали — сочли, что вмешиваться не имеет смысла, поскольку ситуация не угрожает физической жизни люмов. Этого Ясный забыть не мог, и со времени пробуждения от грёз Зелён находился в опале. Формально он имел право голоса, но голоса не имел. Его демонстративно не слышали, без единого кода говоря: «Ты мог бы и не приходить». Так что ему и самому было непонятно, зачем он покинул свою Обитель. И так мог посмотреть. Нет, дёрнуло выйти…
Надкушенное яблоко Грогх медленно поворачивалось, подставляя тусклому свету ближней звезды глубокие щербины. Проговорив около тридцати люмков, Первые одновременно встали и разошлись по челнокам. Зёрнышки ещё немного померцали и растворились в тёмно-сиреневом мраке. На дне впадины остался только разочарованно моргающий Зелён. Опять его никто не слушал! Осторожно следуя по верёвочке, он сунул палец в место, где она исчезала, сделал два шага и тоже бесследно исчез.
202 года от Люмзаара
Зизвер Зот отрицательно покачивал огромной головой:
— Нет, ни за что больше не будем лезть в жизнь люмов. Я высек это правило собственным когтем на пластине застывающего мельния и повесил её возле Арены собраний на кусок священного жёлтого бархата.
— Но послушай, досточтимый! — убеждал зизвер Зогх. — Похоже на то, что их не устраивает новый порядок.
— Устраивает, не устраивает, пусть учатся справляться с трудностями! Не всё нам с ними нянчиться! — Зот пресёк дальнейший разговор решительным хлопком металлических челюстей.
Зогх говорил правду — люмам приходилось трудно. Явились те, о ком они слышали историю, похожую на сказку. Мифологические персонажи влетели в реальность на Зёрнышках и сразу начали распоряжаться. Да как распоряжаться! Первые с невероятной лёгкостью устанавливали свой порядок на всех планетах Сообщества, подчиняя придуманным правилам миллионы люмов. Каждый Первый обладал удивительным свойством шокировать и подчинять своей воле. Он смотрел в линзу, и даже самый упрямый люм принимался выполнять рекомендации. «Рекомендации» — так они называли свои веления.
— Ну хорошо, ты сказал, что не хочешь подходить к проблеме по-другому и будешь решать её по-своему. Что было дальше, почему ты передумал?
— Я не передумал! Я придерживаюсь своего мнения. Но делаю так, как этот Первый… рекомендовал. Не знаю, что произошло. Мне показалось, в его лице промелькнуло что-то вроде рисунка. И во мне произошла перемена. Раньше я писал сочинение. Теперь я пишу диктант.
Да, теперь все — «писали диктанты». Прибывший в Люмзаар Первый заявил, что монумент «Наш Исток» и некоторые здания — бесполезны. Он мягко рекомендовал устранить неполадки и посмотрел в линзы. На следующий день на Га-Лаз не было изображения Люмин-Ц, а отмеченные здания разбирались или перестраивались. И так происходило во всех городах, куда они прибывали.
…Планета Кзодод, около пятнадцати лет служившая местом проведения больших конференций, встала в оптимальной для собрания представителей Планетарного Сообщества локации. В прозрачных помещениях, под присмотром торчащих снаружи металлических птиц, началось масштабное собрание.
Трансляция велась из Главного зала, проводили мероприятие, разумеется, Первые. За трибуну из зеленоватого хрусталя встал алый Первый и, оглядев зал, начал:
— Как мы неоднократно отмечали, в Планетарном Сообществе всё запутано. Нет субординации планет, а значит — системы рекомендования. Люмы до сих пор живут в культурном космосе дикарями. Нам стыдно за такое положение дел. Поэтому сегодня мы выстроим понятную схему. Информируем всех присутствующих, что изначально мы отправили Зёрна на три планеты, их названия: Сивиур, Иммия, Харна. Выберем главную из них позже. А пока спрошу: как вам пришло в линзы назначить столицей Сообщества планету второго Посева — Люму?
Первый со сдержанным негодованием окинул взглядом публику, возмущённо звякнул и продолжил:
— Наша рекомендация такова: отныне каждая планета слушает рекомендации той, что дала ей Зерно.
Люма и Керт, таким образом, слушают рекомендации Сивиур, Тац-Тац и Нерен — Иммии, Хагааш и Рохх — Харны.
Планеты третьего Посева — Люлла, Одалия и Шельх — слушают рекомендации Люмы, Лиельна и Содд — Тац, Зурга — Нерен, Сальга — Рохх, Зиана — Керт, а Шрепс — Хагааш.
В свою очередь, планеты четвёртого Посева слушают рекомендации планет третьего Посева: Орба — Лиельны, Виула — Люллы, Вальяна — Шельх, Лак — Зианы, Дорта — Одалии.
При этом, конечно же, Виула прислушивается не к Люлле, а к Люме, если у Люмы будут к ней рекомендации. И в первую очередь, больше, чем к Люме — к Сивиур, если у той возникнет желание рекомендовать.
Так же и с другими. Если у Тац возникнут рекомендации к Орбе, то Лиельна отходит в сторону, но если рекомендации к Орбе возникают у Иммии, то в сторону отходят Лиельна и Тац.
Вот вам для наглядности простейшая схема рекомендования:
Иммия —
Нерен —
Зурга.
Когда отправленное с Зурги Зерно выполнит миссию, под ней окажется планета четвёртого Посева, которой может рекомендовать Зурга, если не рекомендует Нерен, и рекомендовать Нерен, если не рекомендует Иммия. Рекомендации планеты первого Посева, естественно, являются самыми важными и для принадлежащих планетам второго, третьего и четвёртого Посевов, планет Исследования. Что? Хм. Из зала прозвучал вопрос, почему я называю планету Тац — планетой Тац, а не планетой Тац-Тац. Отвечаю: нам ни к чему излишества. Рекомендую отныне называть данную планету Тац. Также рекомендую задавать вопросы в период, который мы для них отвели. На этом у меня всё. Рекомендую никому не выходить из зала.
За трибуну встал Первый с линзой синего оттенка. С достоинством прозвеневшись, он рассеянно уставился на присутствующих и рёк:
— Теперь про города. Сотни лет мы наблюдали за развитием архитектуры нашей Расы. Что мы имеем? Бесспорно, успехи есть. Тем не менее, города периода Ранней Архитектуры, которые сохранились на некоторых планетах и города периода Новой Архитектуры, несмотря на использование другого материала, одинаково грешат стилистическими излишествами. Мы рекомендуем убрать и те, и другие, с той разницей, что материал зданий периода Новой Архитектуры будет использован для возведения в оптимальных местах городов следующего этапа развития зодческой мысли — периода Нашей Архитектуры, выполненных в одном стиле и с использованием понятной всем символики. Наша Архитектура — это решительный и финальный шаг развития архитектуры люмов. Поскольку, по нашему мнению, ничего лучше придумать невозможно. С гордостью представляю вашему вниманию макет нашего нового города!
Пластинка в полу отъехала, в воздухе повисла, плавно поворачиваясь, световая модель. Люмы увидели похожий на соты город, состоящий из пятиугольных призм. В центре города располагалась самая большая призма, с которой как бы осыпались в стороны призмы поменьше. Было очевидно, что архитектор создал удобный и вместительный город. В другой ситуации люмы могли издать одобрительный звон. Проект был хорош. Как проект одного города. Но это был проект всех городов. И от этого становилось не по себе.
— Понимаю ваше онемение. Вы не ожидали ничего подобного. А мы — сделали! Как видите, Главная площадь находится в большой призме под надёжной защитой верхней плоскости. Это удобно. Больше дождь не будет поливать вам на линзы. Ну же, не сдерживайте чувств, которые вы испытываете, глядя на этот макет. Рекомендую!
И люмы, которым проект в целом понравился, одобрительно зазвенели. Архитектор сиял от удовольствия.
Планеты были в смятении, они не привыкли рекомендовать в строго оговорённом порядке. Удобство их взаимодействия — незримый продукт многолетнего знакомства, которое включало в себя общие истории, нити судеб. Их отношения развивались сообразно условиям и особенностям места и времени; так растёт трава, так развивается грибница, прокладывая паутинку наилучшим образом. То, что предлагалось сейчас, решительно рушило выстроенные схемы психологического взаимодействия. А значит, портило и торговые взаимоотношения. Так сложился узор общей жизни, что столицей Планетарного Сообщества стала именно Люма. И это — не ошибка. Люма участвовала во многих историях и всегда стремилась помочь другим. И помогала.
Планеты ощущали дискомфорт в новых условиях. Сивиур совершенно не стремилась рекомендовать. Да и что она могла рекомендовать Люме или Керт? И с какой стати? Сивиур — подарила Зёрна. А теперь у неё хотят отнять эти дарения, представив их актами установления своей власти.
Все понимали, что посредством рекомендаций Первые строили иерархию, при которой самые молодые Цивилизации ставились в неестественную ситуацию: в ней находились под запретом необходимые для развития игра и эксперимент. Ощущая неловкость, планеты не собирались вводить в свои отношения новые правила. Только вот беда — они оказались под строгим присмотром. Первые постоянно анализировали эффективность своей работы и требовали отчётов. На планетах они искали и выделяли самых «ответственных», стягивая железные петли правил, и постепенно под напором их контроля отношения между люмами начинали меняться. Везде появлялись старшие и младшие, у которых были свои младшие. И эти цепочки однообразно позвякивали, передавая рекомендации. И вот уже некоторые начали охотно встраиваться в эту систему, чувствуя, что рекомендации могут быть полезнее боевых лучей для… угнетения братьев? О нет! — для их правильного воспитания! Забывая своё настоящее призвание, люмы начинали заниматься ложным воспитанием, передавая воспитуемым заразу паразитического отношения. Они не извлекали души, как Ор-Люм, не пили их, как Непроны, но потихоньку тянули свет в никуда, отбивая у люмов всякую охоту к призваниям. О да, Ор-Люм был намного добрей, а любой Непрон, как бы это странно ни звучало — честнее тех, кого взращивали в неестественных условиях Первые.
Как так, разве у Первых не было мудрости? Нет, у них была мудрость, но слепая и своевольная. Ведь они не жили вместе со всеми, даже когда жили среди них. Они всегда отделяли себя от других, и поэтому считали их чем-то вроде не имеющих сознания механизмов. А что должны делать механизмы? Выполнять. Этого Первые и добивались. Никогда люмы не слышали от Первых приветствия «люм чтит люма». Своих подчинённых руководители приветствовали кодом, выражающим хорошее настроение, а при встрече друг с другом использовали формулу «Первый чтит Первого».
Через два года власти Первых большинство городов периода Ранней Архитектуры были переплавлены в бруски металла. Города Новой Архитектуры ожидала та же участь. На всех планетах Первые выбирали места для пятиугольника из городов; мысль, когда-то отвергнутая люмами, казалась им самой удачной.
Переделку городов Первые начали с Люмы. Город прозрачных башен Люм-Атрот, перенесённый в сторону, превратился в Люм-Атрот периода Нашей Архитектуры. Следующей на очереди была Лиула. Но быстро финальные дела не делаются. Первые не спешили перестроить города именно Люмы. До Лиулы дело дойдёт, когда на каждой планете будет переделан один город. То есть — после переделки ещё двадцати двух городов. А пока…
Первые неустанно проверяли, инспектировали и устраивали комиссии, рыская всюду на своих Зёрнышках и появляясь неожиданно там, где их совершенно не ждали. Наступило время тысяч контор. Время, когда одни люмы начали изображать бурную деятельность, а другие — презирать их за это. Снова росли невидимые дистанции непонимания и неприятия. Планетарное Сообщество, бывшее организацией свободных планет, стало иерархическим механизмом. Те, кто отказывался крутить шестерёнки, уходили, им на смену являлись «надёжные» и «ответственные». Первым было всё равно, чем их служащие занимались раньше. Им было важно, чтобы они неукоснительно следовали рекомендациям. В результате возникла прослойка руководителей, научившихся оформлять в безукоризненный порядок полнейшее отсутствие успехов. Люмы не раз оказывались в странных переделках, но в такой — впервые. Никто не знал, что с этим можно поделать. Первые уже не прибегали к своему странному взгляду — всё крутилось-вертелось и без него.
…Первый Ясный шёл по Люмзаару, играя палочкой сканера массы. Он проводил широким лучом по зданиям, и на маленьком вытянутом экране плясали цифры. Увлекательное занятие! Неожиданно он столкнулся с прохожим.
— Люм чтит люма! — сказал встречный, тоже Ясный.
— Что?! Мне некогда! — ответил Первый, и хотел продолжить путь, но поневоле оцепенел…
— Хорошо, что я встретил тебя, чадо…
— …Ты?!
— Я. Ненадолго и расставались! А вы, как я погляжу, выросли! — Ясный тихо засмеялся. — Стали такими серьёзными… слишком серьёзными.
— …Мы делаем то, что понравилось бы Ор-Люму. Тому Ор-Люму!
— Не понравилось бы. Ор-Люм любил перемены, но не такие. Любил созидание, но не такое.
— Всё равно! Мы продолжим. А что до тебя... Ясный… у тебя нет силы!
— Да, нет силы, — улыбнулся бывший Ор-Люмом. — А вам силу подавай?
И, приложив руку к линзе Первого, произнёс:
— Я снимаю с тебя Знак, чадо. С тебя, как с других. И с других, как с тебя.
Пошатнувшись, Первый схватился за обод. Придя в себя, он увидел искры сочувствия в линзе Ясного.
— Так? И что теперь… Ор… что мы будем делать теперь?
— Жить в мире. И не забывать — люмы чтят люмов, области их исследований и созиданий.
Бывший Ор-Люмом мягко похлопал Ясного по плечу и продолжил свой путь.
Первый стоял в растерянности. Вокруг шумел город. Куда они спешат? Он забыл, зачем он здесь. Что он делал? Ах, да… сканер массы…
Агзалац обернулся и увидел, как от него удаляется гигант с огненной гривой. Но вот Он уже затерялся среди прохожих.
Так закончился Большой Диктант. И снова началось Большое Сочинение.
ЯЩЕРИЦЫ ТОТ
Сказка зизверов
Как-то раз два зизвера отправились на охоту и встретили крылатую Тот.
— Куда вы идёте, зизверы? — спросила Тот.
— Мы идём на охоту, чтобы поймать красную Куммию! — отвечали зизверы.
— Я знаю, где живёт красная Куммия, — сказала крылатая Тот, тряхнув гребнем, — и отведу вас к ней, если дадите мне немного её мяса.
— Хорошо, — сказали зизверы, — веди нас.
И крылатая Тот полетела впереди идущих по чаще зизверов. Они всё шли и шли за Тот, пока не пришли к норе красной Куммии.
— Всё. Я привела вас, а теперь дело за вами. Изловите её быстрей и дайте мне мяса, — сказала крылатая Тот.
Делать нечего, стали зизверы раскапывать нору. Копали, копали и провалились в огромную подземную пещеру. Смотрят — лежит на листьях красная Куммия. Да только не простая! Больше в три раза и с синей полоской на морде.
— Что, — говорит куммия, — опять крылатая Тот привела ко мне зизверов?
Удивились зизверы, да и говорят:
— Всё так, привела нас сюда крылатая Тот. А ты почему такая странная, разговариваешь?
— А потому я разговариваю, — отвечает красная Куммия, — что я мать всех Куммий и живу на свете очень давно.
Опять удивились зизверы.
— Это всё хорошо, но нам-то что теперь делать? Съесть мы тебя не можем, раз ты говорящая. А есть нам хочется!
— Не беда, — отвечает Мать Куммий, — сейчас я позову двух детей, которые плохо себя вели, а вы, зизверы, их съедите.
И позвала Мать Куммий двух упитанных красных Куммий.
— Вот, — говорит зизверам, — ешьте.
Поели зизверы, довольны.
— Ну, — говорят, — мы пошли.
— Идите, — говорит Мать Куммий.
Выползли зизверы из пещеры, а тут и крылатая Тот подлетает:
— Ну что, поели? Теперь дайте мне!
— Ничего мы тебе не дадим! — отвечают зизверы.
Так и осталась крылатая Тот ни с чем. И гребень её от злости отвалился.
С тех пор у крылатой Тот нет гребня. Хотя она говорит, что его никогда и не было. Но только посмотрите, как она злится от вопроса: «Где, Тот, твой гребень?», так сразу и поймёте, что всё в этой сказке — правда!
205 лет от Люмзаара
Когда-то ящерицы тот обитали на одной планете с зизверами. Они вместе охотились, вместе ели — в том смысле, что ящерицы при любом удобном случае воровали добычу ящеров. Получалось это у них весьма ловко, поскольку ещё в тёмные времена они применяли телепатические способности, присасываясь к сознаниям зизверов, чтобы в оптимальную для атаки долю мига совершить привычное действие — стянуть кусок буквально из пасти.
Для приведения психики зизверов в состояние дисбаланса, тот нападали на их детёнышей, понимая, что детёныши эти, если захотят, сами их поколотят. Но взрослые ящеры, как правило, испытывали сильные эмоции, чего от них и добивались.
Когда тот научились говорить, у них появилось множество фраз, обозначающих разные тактики манипуляции: «уклить зизвера», «флить зизвера», «хлить и уль зизвера». В определённом смысле они обожали ящеров, охотясь посредством них. Они могли охотиться и сами, как позже — изобретать, но с начала их Постепенности повелось именно так: «луть зизвера», то есть — обмануть, ограбить.
Когда зизверы занялись ремёслами, ящерицы воровали у них предметы, когда зизверы осваивали высокие технологии, ящерицы воровали технологии. Так что, поняв тщетность попыток успешного клонирования, ящеры окружали себя удивительными созданиями не только для утешения; ласковые к зизверам, те органически ненавидели тот и стерегли своих родителей живым облаком, готовым сгуститься в грозовую тучу над ящерицей.
И случилось так, что в один не слишком прекрасный для них день ящерицы поняли, что давно уже ничего не воровали у зизверов, и вряд ли это у них впредь получится. Тогда они отрядили к ящерам делегацию с таким предложением: зизверы дарят ящерицам космические технологии, а ящерицы отправляются в Великий Космос, чтобы там дурить кого-то другого. Разумеется, зизверы не хотели, чтобы кого-то дурили, но ящерицы им так надоели и опротивели, что конструкторы создали для них космические корабли, напихали в отсеки полезных вещей и отправили тот в долгое космическое путешествие.
И телепаты полетели к новым открытиям. Однако, к их удивлению, существа на других планетах оказались не похожи на их могучих соседей. Простаки зизверы могли с лёгкостью уничтожить тот, но не уничтожали. Новые же знакомые, пусть и не без труда, но так трепали ящериц, что те еле уносили свои хвосты. Волочась от звезды к звезде, приунывшие тот впадали в отчаяние… Но вот они нашли маленькую планету, назвали её в честь себя и решили немного отдохнуть от горестных открытий.
Тёплая, в меру влажная планета Тот представляла для ящериц край обетованный и нравилась им даже больше, чем Зизвер. Здесь ящерицы построили город Тот-Клям-Льяк — «ящерицы тот приятный час». Из названия ясно, что хитроумные создания не собирались тут навечно оставаться. Воспользовавшись полученными от зизверов знаниями и даже развив их в доступном направлении, они, мучимые тоской по ворованным кускам, готовились к возвращению на Зизвер во всеоружии. Однако если вы представили армаду кораблей и ящериц с лучевыми пистолетами, то выбросьте эти картинки из головы. Такое, конечно, может быть, но не в этой истории.
Проведя довольно много времени на Тот, ящерицы соорудили Машину Психического Дисбаланса Зизвера, а кроме того, изготовили шлемы, усиливающие телепатию, работающую на приём мыслей и переживаний ящеров. Больше они ничего не изобрели, зато над этим работали очень старательно.
Тот не ведали, что зизверы сменили свои тела на мельниевые, побывали небылями, а затем снова стали ящерами, но даже если бы узнали, то не стали бы тревожиться, ведь сама структура сознания их давних друзей осталась прежней. А значит, скорее всего, техника не подведёт.
На тех же космолётах, которые унесли их с Зизвер, ящерицы летели обратно, потирая лапки от предвкушения, и с гордостью примеряя белые шлемы с широкой красной полосой. Не скрываясь, они приземлились на Зизвер рядом с посёлком Зизвер-Хом. Высадившись, они с радостью обнаружили, что на них не нападают зверушки. А тем временем на одном из кораблей вовсю работала МПДЗ, распространяя вокруг губительные для психики ящеров волны…
— Ох, что-то со мной происходит, Зуух…
— И со мной, Тзок…
— И со мной… всё как в тумане… я что-то ничего не понимаю… как меня зовут?
Сидя на каменных скамьях, ящеры стенали. Кто-то бродил, натыкаясь на стены и колонны, кто-то лежал на полу и хлестал по нему хвостом, высекая искры. Зизверы страдали, не замечая, что вокруг снуют юркие существа в бело-красных шлемах, сканируя их сознания на предмет всяческих ценностей.
Ящерицы тот, радостно подпрыгивая, сгребали в малиновые мешки уникальные механизмы, украшения, предметы обихода. Их интересовало всё, что они могли утащить. Да и то, что не могли, — тоже. Глядя на зизверов, они по-своему радовались встрече и удивлялись, что их друзья теперь не простые, а металлические. Награбленное добро ящерицы спешно тащили в космолёты. Загрузив добычу, они в самом приподнятом настроении устремились к своей маленькой планете.
Зизверы приходили в себя и удивлялись масштабу грабежа.
— Кажется, я знаю, кто это у нас тут был, — медленно произнёс ящер Шорх, указывая когтем на маленькие грязные следы лапок с тремя длинными пальцами.
— Ну, всё! — резюмировал Зот. — Вот сейчас они у меня допрыгались.
Почиркав когтем по каменной стене, он активировал технику, запеленговавшую беглецов и наведшую на них Невидимые глаза. На возникшем в воздухе экране зизверы узрели подаренные ими космолёты, а в космолётах, за толстыми стёклами — радостно суетящихся тот, вытряхивающих мешки и лихорадочно перебирающих вещи.
— С Зизвер запрашивают на время Трон Всевластия.
— Нельзя отказать. Это их предмет. Но зачем он им понадобился?
— Была у них такая игра — «Выдержал — не выдержал».
— Да, слышал. Только для них — игра.
Двести зизверов оглушительно смеялись, глядя на тот. Чего только те не вытворяли! И таскали одного из них в пышной повозке. И спектакли разыгрывали. И пели а капелла. И соревнования устраивали. И горькие листья жевали… вот потеха!
Громче всех хохотал сидящий на троне Зот.
А потом на троне сидел Зых.
А потом на троне сидел Тзок.
А потом на троне сидел Гзох.
А потом на троне сидел Зуух.
А потом на троне сидел…
Лишив яшериц технологий, зизверы улетели, пообещав иногда возвращаться для шоу Тот-Зу-Арах, что можно перевести как «ящерица тот умнее всех».
На истоптанном лугу, постанывая, лежали тот, иные кверху брюшком — широко открыв глаза и поражаясь, насколько в эту минуту прекрасны звёзды.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СОЧИНЕНИЯ
207 лет от Люмзаара
Первые не сразу смирились с потерей власти. Некоторые из них ешё не раз пробовали показывать Знак, но его не было. Вскоре шестерёнки административной машины сошли с осей, и она рассыпалась, оставив по себе дурную память. Когда бывшие функционеры снова взялись за своё дело, их души очистились. И никто не укорял их за прошлое, поскольку многие испытали на себе воздействие Знака. Что это было за изображение, никто не помнил.
Став частью сообщества, Первые отдали люмам для исследования Зёрнышки. Непросто было разгадать устройство этих корабликов. Только через десять лет учёные смогли создать первый опытный образец без главного компонента — Камня. И когда Цав сотворила рядом с собой тысячу уплощённых пятиугольных призм, люмы поняли — это подарок за старания. Данные небольшие семигранники легли в основу Зёрнышек пяти размеров, созданных на верфях Нерен. Конечно, их было относительно немного, но вполне достаточно для выполнения исследовательских миссий.
Ещё до Большого Диктанта люмы остановили своё распространение при помощи технологии Зерна и Камня, посчитав, что пока им достаточно планет Посева. Поэтому планет пятого Посева всё не было. Но иногда появлялись новые планеты Исследования. Люмы не спешили строить на них большие города, ограничиваясь посёлками. Множились они теперь редко, возведя это действие в зрелищный ритуал.
Ритуал копирования
Вступая на Камень, образец для копирования половину люмка посвящал исполнению Хвалебной песни звезде Цав, Ор-Люму и Нашему Истоку. Один из Ясных постоянно протестовал против включения в небольшой перечень Ор-Люма, но ему отвечали примерно следующее:
— Мы чтим тебя, Га-Бодерехецег, но в данном вопросе не поддержим. Если тебе неприятен образ Ор-Люма, то нам — напротив. Мы восхищаемся Его величием. Он породил нас, после пожертвовал собой, предпочтя скорее погибнуть, чем лишить детей выбора, а потом, как тебе известно, спас всех от власти Первых — укротил их гордыню и сделал достойными люмами. Так будь любезен, не покушайся на наше право воспевать Его. Люм чтит люма.
И Ясный умолкал. Что тут скажешь…
В Хвалебной песне, исполняемой на люм-к-т, звучало следующее:
Сияй, как сияешь, прекрасная Цав,
Твой свет оживляет нас!
В волшебной ночи много звёзд,
Но только одна — Цав!
Руки свои воздеваем к тебе,
Взгляни в наши линзы, звезда!
В них благодарность сверкает,
Мы тебя любим, Цав!
На Камне летящий всецветный Ор-Люм,
Дух твой играет в нас!
Множество люмов — чтят люмов они,
Но только один — Ор-Люм!
Светлую память дарим тебе,
Выбравший смерть ради нас!
В каждом из нас Ты живёшь, Творец,
Мы любим тебя, Ор-Люм!
Деревце звонкое, Наш Исток,
Песня твоя слышна!
Много деревьев, много цветов,
Но Ты лишь — Древо-Цветок!
Мудрость Зерна в тебе, пламя небес,
Ты — колыбель на стебле.
Деревце наше, с молнией пляшешь,
Мы любим тебя, Исток!
Завершив песнопение, люм по спирали приближался к центру Камня, совершая такие движения, словно кого-то ищет. И только потом вставал в центр силы, воздевал руки и направлял линзу к свету.
Очнувшись, два люма изумлённо смотрели друг на друга, поднимались на ноги, двадцатую люмка подпрыгивали и звенели. После они зачитывали Устав, под звон присутствующих воздевали руки, прижимали их к груди и только потом покидали Камень.
Общая численность люмов на это время составляла порядка двухсот пятидесяти миллионов. Её сокращения они не опасались, поскольку их тела не старились и, будучи даже сильно покалеченными, что случалось редко, со временем полностью восстанавливались.
Зизверы, по непонятной причине однажды расщедрившись, подарили Планетарному Сообществу рецепт производства мельния, из которого делали много чего, в том числе — собственные тела. Этот неуязвимый материал легко обрабатывать на стадии его затвердевания, а после невозможно поцарапать (что касается его уничтожения, то этот секрет искусные химики предпочли не разглашать). У ящеров долгая память. Быть может, они решили заплатить за доставленные проблемы или выразили благодарность, оценив безоговорочность предоставления им Трона Всевластия, сделанного из мельния, как и другие артефакты… хотя артефакты ли? Для зизверов это просто игрушки, которые в их сером каменном посёлке валяются на полу и скамейках.
Ящеры продолжали интриговать люмов своей непостижимой простотой, доходящей до глупости, и одновременно — мудростью, выходящей за грань понимания. Иногда было сложно понять, где кончается одно и начинается другое. Имея за хвостами миллионы лет жизни хищниками, они были удивительно добры. Но и сама их доброта была чудовищна. Великие изобретатели и тонкие лирики, зизверы могли смеяться там, где просто умное существо смеяться не станет. Могли не сердиться ни на что и рассердиться на пустяк. А ещё вот что любопытно: зизверы быстро перемещаются в пространствах Великого, но никто никогда не видел их кораблей. Они просто прибывали на планету и по-своему вежливо здоровались, щёлкая зубами и виляя хвостами. А потом отбывали, при этом иногда забирая с собой большие грузы. Каким образом? Люмы, разумеется, хотели бы это узнать. Но прямых вопросов, из уважения к чужой тайне, не задавали.
…Как-то раз люмы и зизверы совместно работали над проектом, задача которого состояла в извлечении небыля в Космос. В результате оказалось, что на некоторое время небыль может появиться в были. Но — только при использовании не занятого сознанием искусственного тела. Для эксперимента зизверы предоставили пустое тело металлического ящера, а Великий Астроном и ассистенты организовали всё остальное. Небыль в искусственном теле некоторое время смотрел на звёзды, свои руки, зизверов, люмов. Он совсем было решил, что всё в порядке… но тут мельний стал растворяться, превращаясь в свечение и пыль, а незримого в были небыля втянуло обратно в Простенок, где ему и полагалось находиться. Тем не менее, эксперимент признали удачным, ведь на несколько люмксов небыль стал былью.
…А однажды одному искусствоведу удалось разговорить зизвера, выпившего на Кзодод энергетический эквивалент двадцати люмлов глааги.
— Браслет? Крапчатый? Так это червь Зузз! Ха-ха! Они нам раньше кожу чистили. Навертишь их на руки, на ноги, они и чистят. Обруч? Мы на головах иногда носили ветки Иххги. Скрутишь такой вот венок, а из листьев её сок испаряется. И весело так, хорошо! Но, главное, часто нельзя. А вот рог — это рог красной Куммии. Куммии поют красиво, когда наедятся Пропла. Мы их так и выслеживали — по пению. Рогом? Да что ты мелешь! Ртом они поют, а рогом норы себе копают. Ну ладно, всё. Пора мне домой. Трон? Это не трон! Это камень удобный. Как? Какого всевластия? Для игры это. Чтоб похохотать друг над другом. Зачем? А чтобы не важничать!
Через полгода после этого разговора в тираж вышла красиво оформленная пластинка с огромной статьёй «Природные прообразы изделий Цивилизации Зизвер». И, что бывает нечасто, все пластинки сразу разошлись по частным библиотекам.
Добывая всё новые знания из окружающего мира, люмы продолжали исследовать глубины линз. На планетах появились жители, которые методично изучали внутренний мир, но при этом постоянно возвращались без всяких сведений. Такой люм мог сидеть в одном положении много дней, не производя никаких действий. «Словно Роз на берегу Эльев» — шутили окружающие. Ведь Роз, проспав целый год на берегу моря, тоже совершенно ничего не извлёк. Только время потратил.
ОБЪЕДИНИТЕЛЬ
Далеко-далеко-далеко жил и не жил, был и не был серый сгусток энергии, обладающий зачаточным сознанием и важным делом. Откуда он взялся, ему было неизвестно, а дело его состояло в том, чтобы объединять и переворачивать. Что? В этом и состояла его главная проблема. Объединять мелкие камни ему надоело давно-давно-давно. А ничего другого не было. Приходилось лепить фигуры из щебня.
Иногда они подпрыгивали на одной конечности. Иногда шагали на двух. Или трёх. Или четырёх. Или десяти. Вообще-то, Объединитель считать не умел, всё как-то наугад делал. Шагает и ладно. Шагает, пока Объединителю не надоест шагать. Как только надоест — превращается шагающая статуя в груду минерала.
Силён он был. Да только к чему эту силу применить? Далеко-далеко-далеко и долго-долго-долго был и не был, жил и не жил. Существовал разве что. Пока в одну и ту же вечную ночь не появилось на планете что-то новое.
— Это скорее астероид, чем планета, Коралл.
— Да я бы и астероидом это не назвал, Сапфир. А ты, Салат, что думаешь?
— Дыра дырой.
Исследовательский корабль Зёрнышко с десятью люмами на борту еле дотянул до этого места. Лучей здесь почти не было, и капитан Желток беспокоился. Взлетать придётся на резервном двигателе и экстренно возвращаться в лучистые места. Но это потом, а пока — осмотреться. Может, хоть руды приличные тут водятся.
Объединитель не видел, не слышал. Но всё прекрасно чувствовал. Вытянув почти невидимый длинный-длинный-длинный щупик, он ощущал другой материал и объём. Большое. Но можно попробовать двигать. А вот это уже что-то...
Вышедшие из Зёрнышка люмы засветили в линзах фонарики. Поверхность астероида была довольно ровной, но тут и там громоздились кучи камня.
Зелён поднял с земли кусок щебня и повертел в пальцах:
— Ничего интересного. Ничего.
— Предлагаю отсюда экстренно улететь и успеть на последнее осеннее представление Эома и Эжеса, — сказал Синь.
— Представление? Оба уже одной ногой в Неведомом, — иронично заискрился Бордов.
— Причём примерно пятьдесят миллионов люмков, — подхватил шутку Злат.
— Живучие. Императоры Циркового Кольца!
У люмов было принято подтрунивать над Эомом и Эжесом, которых они, как ни странно, полюбили. За героизм и неукротимый оптимизм. И за артистизм, конечно. Постаревшие нож и студень старались на арене вовсю, до сих пор выделывая немыслимые для других существ выкрутасы.
Эжес кромсал Эома, Эом вязал и скручивал Эжеса. Из битвы оба выходили абсолютными победителями, судя по реакции публики. И раскланивались, каждый по-своему. Эжес — с порывистостью механизма, Эом — вытягиваясь вверх и мягко плюхаясь на пол. Они до сих пор были ужасны. А когда-то…
Астронавты не подозревали, что сейчас материал их тел исследует существо ещё более могучее. Они не чувствовали тонких нитей-щупалец, снующих по их телам, только иногда им казалось, будто что-то мелькает, когда нити проводили по линзам.
Объединителю нравился этот материал. Такого он тут не встречал. И форма интересная. Объединитель очень-очень-очень захотел объединить их. Но сначала изучить получше. Поэтому, когда люмы вошли в Зёрнышко, он серой тенью скользнул за ними, ощущая приятный полимер коврика, и сгустился за боксами с опытными образцами. Зёрнышко взмыло, выбросив залп из резервного двигателя, и поспешило в более лучистые Глубины.
Лёжа за боксами, существо начинало рассуждать. Сейчас у него появилось для этого хоть что-то. С удивлением Объединитель понимал, что он понимает. И это ему тоже очень-очень-очень нравилось.
Когда люмы миновали планету Ззург, резервный двигатель был выключен, и судёнышко быстро заскользило по лучам в сторону заселённого Великого. Чувствуя перемену, Объединитель обрадовался — снова новое! Он хотел бы начать объединять, но, в его понимании, здесь было слишком мало свободного пространства. Объединитель решил дождаться чего-то другого. Всё так быстро менялось в последнее… время? Объединитель снова удивился и обрадовался. Он понял какую-то новую вещь, и понял, что понял. И понял, что понял, что понял. Понял-понял-понял!
Стремительно подлетев к Люме, Зёрнышко спикировало к космодрому и незыблемо замерло в трети люма над металлом. Открылась дверка, и люмы высыпали на поверхность, чтобы тут же отправиться в Цирк Люмзаара. Сев на антигравы Лесной Художник, они рванули к городу. Объединитель вновь обрадовался, примостившись между задних стоек. Ветер проходил сквозь него, вокруг было много пространства.
Когда люмы остановились у городской стены и, спрыгнув с антигравов, направились в Цирк, Объединитель увязался за одним из них, не отводя щупик от ноги и держась чуть поодаль. Он струился толстой, еле видимой змеёй и радовался интересным происшествиям.
На залитую дневным светом арену вышли из противостоящих арок непобедимые императоры. На угловатой фигуре Эжеса болтался малиновый плащ с золотыми кистями. Эом красовался в зелёной накидке с серебряной бахромой, изнутри удерживая её на спине ложноножками за специальные петельки.
Императоры остановились в четырёх люмах друг от друга. Эжес что-то грозно проскрежетал, глядя на противника. И тут же Эом издал презрительное бульканье.
— Привет, Эом. Сегодня полегче с левой верхней грудной лапой.
— Привет, Эжес. Хорошо, дружище.
Грозные воины скинули плащи — презрительно освободились от наскучивших им лживых культурных условностей: долой всё лишнее, покажи, кто ты есть!
— Жж-зых-хазззах-раххаза-жиц-ца-раххх-ц-ц-ц-цах! — возопил Эжес.
— Блам-блам-блумммбла-ллламм-блямбла-мал-мальм! — разразился Эом.
И они бросились в бой, вспоминая серую Вивур и захват планет. Публика звенела! Публика сверкала! Но публика не знала, что всегда это была настоящая битва на тысячную люма от смерти. И за каждым старым зверем стояли сотни тысяч лет эволюции. И за каждым императором ревели легионы. И единственное, что спасало Эома и Эжеса от взаимного уничтожения — это давняя братская клятва.
Шла битва… но что это? Звон публики стал другим. Эом и Эжес оторвались от схватки и с удивлением воззрились на арену… на этот раз они сами были свидетелями шоу… и какого шоу! Сотни люмов соединились в причудливую фигуру, которая двигалась на лапах… из люмов, вертела огромной головой… из люмов, сверкала двумя — зелёным и синим — глазами из люмов… и ревела-звенела люмами что-то невероятное, искрясь и переливаясь, словно вывернутый наружу калейдоскоп.
Объединитель радовался жизни: наконец-то, после скучного щебня — это! Но там, за стеной — ещё больше места! Приникнув к полу, он вытянул тело в ворота Цирка и, соорудив себе длинные ноги, зашагал по Люмзаару. Он шёл не торопясь, представляя собой бугрящийся шар на пяти ходулях и включал в себя новые, подвернувшиеся под щупы элементы. О, он был силён!
Чиркнув когтем по запястью, зизвер Зутх проревел в появившийся из-под чешуйки микрофон:
— Эй, кто меня слышит! Живо Свисток в Люмзаар. Я на Главной площади у Молнии буду!
Поднявшись с каменной плиты, Зутх выскочил из цирка и помчался к площади, балансируя хвостом.
Стоя за прозрачными стенами, люмы наблюдали невиданное представление — бредущее чудовище из тысяч люмов. Вот сейчас Объединителю было тяжеловато. Но зато, выполняя своё любимое дело в полную силу, он ощущал нечто вроде гордости. Объединитель ещё полз по Большой дороге, когда Грух спешно отдала Зутху небольшой продолговатый предмет.
— Еле нашла, и сразу сюда! — доложила Грух.
— Замечательно, что нашла! — порадовался Зутх. — А вот и наш Строитель.
Звеня и сверкая, на площадь вытек Объединитель. Со сдержанным торжеством он остановился на открытом месте и начал возводить башню. Из приоткрытой пасти Зутха вытянулась трубка. Приставив её раструб к Свистку, Зутх замер и… вытянутая гора люмов плавно рассыпалась. Серое, еле заметное существо метнулось к Зутху, вспрыгнуло на поблёскивающее плечо и обмоталось вокруг шеи наподобие дымчатого шарфа.
— Ну вот, — довольно пророкотал Зутх, — нашёлся! А то мы обыскались, где ты есть.
— Нашёлся, — удовлетворённо изрекла Грух.
Зизверы любили своего Строителя, почитая его не только за средство, но и за домашнее животное. Много столетий назад он потерялся при сложном Перемещении, а теперь вот так неожиданно обнаружился. Объединитель тоже радовался на свой лад. Кажется, он вспоминал зизверов. Это же они… что… кто? Те, которые с ним играли, давали всякие интересные тяжести. И он развивался, переставляя их туда-сюда, так и этак. Объединитель задрожал от предвкушения — неужели снова настали чудесные времена?
Смущённо позвякивая, масса распадалась на отдельные фигурки; поднимаясь, люмы извинялись друг перед другом за доставленное неудобство. Как будто они по своей воле только что путешествовали по Люмзаару в странном виде!
— Ну что же, — сказал Зутх, — возвращаемся. Порадуем остальных. Всё очень кстати, Зот как раз хотел кое-что переставить в Зизвер-Хом.
МАСТЕР СИНЬ
10 лет до Люмзаара — вторая половина третьего столетия от Люмзаара
Синь ушёл далеко от города, чей вид вызывал в нём раздражение.
— Строили-строили. Построили! — возмущённо позвякивал люм.
День за днём он брёл сквозь прекрасные, но однообразные внутренности золотистого леса. Часто ему казалось, что он не движется, — так неизменен был в общих чертах и красках природный интерьер. Иногда он натыкался на лесное озеро или вспугивал стайку Хменей. До всего этого ему не было дела. В Люмзааре остались его записи в пластинах. Но и это неважно. Пусть считывают. Если он ещё захочет заниматься этими глупостями, то всё восстановит из памяти.
Через много дней люм наткнулся на небольшое скопление невысоких скал и по узкому коридору, образованному отвесными стенами, вышел на поляну, покрытую золотистой травой. По сути, это была большая комната без потолка. Здесь он стал проводить время. Для себя отшельник решил, что в принципе отказывается от изобретательства, поэтому, погружаясь в память, отбрасывал конверты с техническими сведениями.
На некоторое время его увлекли сказки космических рас, собранные Ор-Люмом и дополненные искусными рисунками. Но и сказки Синю наскучили. И он принялся бесцельно странствовать в глубинах линзы. День за днём, месяц за месяцем, год за годом. Кроме этого он почти ничего не делал. Почти — поскольку иногда прогуливался в окрестностях комнаты, а однажды установил в ней невысокий деревянный помост, чтобы не приминать траву и появляющиеся весной бледно-сиреневые колокольчики.
Сколько лет прошло, Синь не считал. Весной, летом, осенью и зимой он сидел на помосте, скрестив ноги и положив на них кисти. Он просто был. Выходил наружу и плавал в глубине. И глубина не кончалась. Это был целый океан. Океан информации, океан возможностей. Но Синь был подобен водолазу, проплывающему мимо затонувших кораблей с сокровищами. Они его не интересовали. Пусть другие с ними разбираются. Их много. Они всё это поднимут. Синь в этом не участвует.
Так он плавал и плавал, и однажды заметил в глубине что-то совершенно отдельное, напоминающее неприметную дверцу. Более чем неприметную. Ненужную. Но Синь именно поэтому ей и заинтересовался. Такой уж у него был странный вкус. Обнаружив «дверцу», Синь через сезон или два нашёл «ручку». Потянул. Но «дверца» не подалась. Тогда Синь начал искать «защёлку». Через год или два нашёл и «защёлку». И отодвинул её. И снова потянул за незаметную «ручку». Когда «дверца» открылась, он увидел за ней не слепящий, но очень яркий Свет. Синь подумал и вплыл в этот Свет. И Свет объял его. Синь не мог видеть своего тела со стороны, а если бы мог, то увидел бы, что оно дрожало в воздухе, зависнув в половине люма над деревянным помостом. Плавая в Свете, Синь наблюдал со всех сторон только Свет. Лишь в одном месте смутно темнела точка — выход обратно.
Неизвестно, сколько Синь пребывал там. Вернувшись, он нашёл полдень, золотистую траву и бледно-сиреневые колокольчики. Значит, была весна. Хорошо и неважно.
Синю был известен путь к «дверце», он умел находить «ручку» и открывать «защёлку». Проведя несколько дней снаружи, он уходил. Иногда, возвращаясь, видел другой сезон. Это его не смущало. Это не имело значения. Синь ничему больше не удивлялся. Не удивился он и в тот момент, когда, прогуливаясь у озера, посмотрел в зеркало воды и увидел в нём люма с бесцветной линзой.
Ор-Люм. Создание Портала
Неизвестно сколько лет до Люмзаара
Ор-Люм мастерил Портал в энергетическом шаблоне линз, на что у Него уходило больше всего сил, и беседовал с собой:
— И пусть каждый сможет найти… не только полное подобие. Люм — это люм, каждый люм — люм… пусть у всех — шанс.
Камень вращался вокруг Цав. Ор-Люм трудился над Порталом так интенсивно, что иногда Камень словно бы пустовал — настолько прозрачным становился великан.
— Ещё вот сюда код. Не слишком и сложный. Но придётся потрудиться, конечно. А как же? Без Труда — ни Туда и ни Сюда.
В качестве последнего штриха Ор-Люм, усмехнувшись, придал Порталу максимально невзрачный вид. И на этом завершил труд над ним.
Ор-Люм не знал, откуда Он это знает, но знал наверняка, что лишь единожды сможет породить люмов. И отдать им в запечатанном виде множество подарков — всё, что когда-либо знал и знает Он, Ор-Люм. Некоторые подарки Он распечатает вместе с ними, например, технологию Зерна и Камня. Поскольку это целесообразно. Остальное пусть достают сами.
Выбрав оптимальный размер будущих детей, Ор-Люм поверх огромной груды подарков положил конверт с мерами и воскликнул:
— Люм, люмт, люмл, люмк! Вот так-то! Всё сообразно, чада.
Портал оказался глубоко под уже существующими вещами и ещё пустыми архивами, на заполнение которых Ор-Люм очень рассчитывал. Пока это являлось только незримой механикой, но Великий Люм знал, что всё по-настоящему оживёт, когда Он, единожды собравшись со всеми силами, исторгнет в пустые сознания часть своей Души.
…Синь никуда не спешил. Он сидел на деревянном помосте и смотрел в небо. Наверное, это был уже десятый деревянный помост. Или одиннадцатый? Такие вещи Синь не запоминал. Около него цвели колокольчики. В небе пролетал аппарат. Видимо, люмы добились большого, как они, вероятно, считают, прогресса. Синь с бесцветной линзой замерцал и растворился в воздухе.
Чтобы не отставать от времени, он с перерывом в год посетил сначала Луану, а потом Ларию. Вернее, это обоснование Синь произнёс в качестве шутки. И ничего заранее не планировал, тем более «для».
Путешествие Синя на Луану
Как-то раз, залюбовавшись красотой ночного неба, Синь отправился на Луану. Выпустив с обратной стороны линзы малиново-красные волосы, он вскоре оказался на её поверхности.
Перед ним простиралось поле малиновой травы. Кое-где над травой торчали кривые тёмно-коричневые деревья с редкой фиолетовой листвой и тёмными кисточками на ветках.
На одном дереве сидел крылатый бледно-алый в красную точку ящер. Разглядывая Синя, он несколько раз щёлкнул длинным зубастым клювом и сощурил красные глаза. Оттолкнувшись от ветки, птица Луаны спланировала и приземлилась в четырёх люмах от Синя, а затем с любопытством поковыляла к нему. Подойдя к люму, она приподнялась, опираясь на сгибы крыльев, посмотрела в его линзу и осторожно клюнула в плечо.
— Тук — тук-тук — тук! — птица занималась своими исследованиями, ударяя носом в разные места тела Синя.
Синь протянул руку и прикоснулся к гребню. Птица возмущённо отпрыгнула в сторону. Её явно не устраивало такое поведение объекта.
Синь пожал плечами и немного погулял по малиновому полю. Там и тут под травой темнели дырки нор. А вот и обитатели — длинные синеватые ящерицы без хвостов. Когда Синь застывал, они перебегали из норы в нору. Синь заметил, что они собирают тёмные орехи у подножия дерева.
Вот одна ящерка подбежала к дереву, схватила пастью орех и, беспокойно озираясь, поспешила обратно.
«Всё понятно, — подумал Синь. — Ящерицы едят орехи, птицы едят ящериц».
Люмы, давным-давно посетившие Луану, тоже ходили по этому полю, и было здесь всё точно так же. Незамысловатая экосистема. Как будто природа знала, что Луана — слишком мала, и решила не утруждаться.
Вдалеке Синь различил горы и, поднявшись над полем, перелетел к ним. Ничего нового. Только деревья меньше, ящерицы юрче, а птица — ещё самоувереннее.
Медленно поворачивая малиновую линзу, Синь ещё раз окинул взглядом панораму, взмыл в нежное небо и растворился вдали.
Путешествие Синя на Ларию
На Ларии полыхал всеми оттенками золота огромный лес. Напоминающие баобабы деревья переплетались корнями и ветками. Когда Синь гулял по этому лесу, он ступал по скатам и переплетениям корней, которые, плотно прилегая друг к другу, совершенно закрывали почву.
В этом лесу обитали только насекомые. В дуплах жили гигантские сколопендры, под сводом листвы кружили крылатые виды разных форм и размеров. Все они спешили, ловили друг друга, жевали, строили убежища и откладывали яйца. С периодичностью в несколько дней лес очищали от всех обитателей и хитиновых остатков тел порывы шквального ветра.
Лес имел круглую форму и был окружён белым песком. Неподалёку от него стоял следующий лес, дальше — ещё один. Вся Лария была покрыта круглыми золотыми лесами с насекомыми. В голову золотому люму пришла смешная мысль: пересчитать леса Ларии. С улыбкой спросив у неё: «Что сделать?», он рассмеялся и отправился в свою комнату с деревянным помостом.
— Я чувствую не первый год, что он здесь, Ясный.
— Значит, его нужно найти.
— Его не найти, если он сам не захочет найтись. Я не помню, что сделал, но работает это именно так.
— Удивительно, что он первый нашёл Портал. Ведь даже ты сам его не обнаружил…
— Что значит — даже я сам? У меня нет никаких преимуществ. Да я и не искал, если честно. Это большое дело. Портал завален, закодирован и замаскирован.
— И за сто люмков медитации, похоже, не доберёшься.
— За сто? За сто тысяч. Не будь таким наивным, чадо. Медитируя, мы занимаемся вполне мирскими делами.
— Благодарю тебя. Я об этом не задумывался.
— Люм чтит люма.
— Люм чтит люма.
…Всё чаще Мастер Синь встречал в себе один вопрос: «Зачем всё это?» Мастером он назвал себя по примеру других отшельников, за которыми иногда наблюдал в медитации. Правда, их так называли другие. Но Синя было некому назвать, и между тем он прекрасно понимал, что может так называться. Без выспренности. Естественным образом. Поэтому он сам назвал себя так. Полушутя.
— Ну что, Мастер Синь, — спрашивал Синь, — прогуляемся сегодня к водопаду или отправимся в долгое путешествие на Виулу?
И шёл к водопаду. А на Виулу смотрел издалека. Красивая, многоцветная планета. Но… зачем она? Чтобы радоваться! Этот ответ его пока устраивал. Но вопрос всё равно возникал. И это странно.
Своими мыслями Мастер Синь владел безукоризненно. Ни одна не могла ему ничего навязать. Только расспросив её, он выбирал — принять предложение или не принять.
АФЕРА ДОСТОЧТИМОГО ЗОТА
270 лет от Люмзаара
Ящер Зот развлекался тем, что переставлял камни Зизвер-Хом. Он воплотил в жизнь не меньше двухсот комбинаций и собирался продолжать, когда ему позвонили люмы. Зот приглашался на большую конференцию «Пути Планетарного Сообщества завтра. Возможности и риски».
— Вашего Планетарного Сообщества? Мы-то здесь при чём?
— Нет, досточтимый Зот, Планетарного Сообщества в целом.
— Кто ещё будет?
— … Арраакс, Силинтия, Сих-Хис, Шиль, Зах-Ракс, Мерх…
— Что, и Мерх туда же?
— Да, один представитель. Далее…
— Хватит. Подумаю. Может, буду.
— Благодарим! На Кзодод через сто люмков. Главный зал.
Ящер Зот, почёсывая лапой золотистый живот, дал отбой Строителю, который тут же втёк в прозрачный куб без верхней плоскости. Судя по неторопливому колыханию серой дымки, он был доволен и утомлён.
Зизверы вздохнули с облегчением. На протяжении недели они места себе не находили. Буквально. Вернее, геометрически. Ведь всё в Зизвер-Хом, за исключением Арены собраний, постоянно менялось. А жить на Арене — совсем не удовольствие.
…Телепатические переводчики у люмов и зизверов — встроенные функции. Те Расы, у которых такого нет, прибегают к помощи внешних приборов, обычно — в виде круглых наклеек, упаковку которых и распечатывал фиолетовый люм за стойкой приёма гостей. Упаковка не поддавалась.
— Дай-ка сюда! — пробасил зизвер и, забрав пачку, ловко вскрыл её когтем. — Ну вот. Куда вы без нас, стёклышки…
— Благодарю, почтенный зизвер! Вы как всегда вовремя. И даже раньше. Начало — через пять люмков. А пока… в баре есть энергетический аналог глааги.
— Нет. В смысле, желаю на трезвую голову…
— Послушать, проанализировать доклады?
— Именно. И сам кое-чего доложить. В общую тарелку, так сказать.
— Подсыпать перца? — нашёлся люм. И точно: зизвер принял это не иначе, чем за комплимент.
— Верно!.. Ну что же, пойду.
Зот направился в Главный зал. Бегло оглядев трибуны, ящер развернулся и поспешил в бар. Но вскоре вышел из бара и наведался в торговые ряды. Быстро проскочив мимо лотков, зизвер зашёл в другой бар, но и там не задержался.
Мерх З-Кмерх восседал на стуле в кафе и вид имел неоднозначный. Его длинное тело было обтянуто сиреневой тканью, круглый ворот украшала большая золотистая блямба, изображающая звезду с лучами разной длины. Кожа пыльного пурпурно-синего цвета была покрыта мелкими морщинами. Длинная шея переходила в неразвитый подбородок, плоское лицо с вдавленным носом и широкий лоб с выпуклым бордовым глазом с крупным, тоже навыкате, зрачком, расположенным между двумя боковыми тёмно-жёлтыми глазками. Средний глаз двигался медленно, зато боковые быстро сновали, обследуя всё вокруг. Тонкие пальцы с перстнями нервно шевелились на стойке, остроносые туфли с квадратными золотыми бляхами отстукивали прерывистые ритмы.
— Мерх? — раздался рядом голос зизвера.
— Мерх. З-Кмерх. — ответил мерх, лениво шевеля средним, но быстро обследовав фигуру зизвера боковыми глазами.
— Даже З? — удивился Зот, различив в имени приставку, обозначавшую принадлежность к высшей касте. — А я — Зот, как изволите видеть, зизвер.
— Знаю. Это я знаю. И сюда вы пришли, конечно же…
— Конечно же.
— И напрасно. Их нет, совершенно нет!
— Как же это нет, как же нет, когда… они должны у вас быть!
— Понимаю, к чему вы клоните, Зот. Сейчас начнётся шантаж и вымогательство… А я… а я… а я возьму вот и просто отлеплю переводчик!
И З-Кмерх действительно отлепил длинными тонкими пальцами от виска белую наклейку и демонстративно пришлёпнул её к стойке.
Перед ним стоял жёлто-зелёно-синий огромный ящер и, негодующе поблёскивая зелёными глазками, щёлкал острыми, как бритва, зубами.
Доклады на конференции, как обычно, не несли в себе ничего нового. Космическая жизнь шла по давно известным, либо совершенно непредсказуемым тропам. Весь пафос изречений состоял в том, чтобы предугадать что-то, чего предугадать нельзя, а также в проходных уверениях насчёт дружбы и сотрудничества. Люмы, в последнее время в некотором смысле зашедшие в тупик, ничего от неё не получили. Ибо все стояли примерно в таком же тупике. И вместе с тем никто не стоял в тупике на самом деле. Но все старательно в него становились. В том числе в ходе подобных мероприятий. Но только не зизвер Зот. Ему до всего этого не было никакого дела. Ни ему целиком, ни мельчайшей его чешуйке. Он точно знал, чего хочет. Поэтому, по-кошачьи тихо совершая перебежки между люмами, высыпавшими из зала, и весьма разнообразными редкими гостями, в коридоре снова выловил З-Кмерха, как бы ненароком прижав его к стене.
— Миллион! — прошептал он в маленькое сморщенное ухо мерха.
— Миллион? — с гримасой одновременно пренебрежения и опаски отодвинул лицо от огромной морды З-Кмерх. — Миллион — чего?
— Люмов! Миллион люмов! — с жаркой надеждой выдохнул Зот.
Планета Мерх находилась довольно далеко от Люмы. Кратчайший путь между ними, пролегавший через несколько Дверей, получил название «Зигзаг Люма — Мерх». Был он открыт не так давно, и только десятка два люмов воочию видели столицу Мерх — З-Мерх-Хааг. И она им не понравилась.
Главный город мерхов состоял из небоскрёбов; самые высокие располагались в центре; по мере приближения к окраинам рост зданий уменьшался. Многоэтажная застройка плавно переходила в одноэтажную. Районы одноэтажной застройки, состоящей из домов-кубиков и опоясывающей З-Мерх-Хааг широким кольцом, среди мерхов столицей уже не считались. Далее начинались территории рудников, заводов и фабрик.
Мерхи, представлявшие собой высшую касту — З, — считали столицей только центральную часть, наполненную самыми высокими небоскрёбами. А мерх Ц-Гхмерх считал З-Мерх-Хааг только два небоскрёба по бокам его башни и саму эту башню, увенчанную бордовым шаром с огромным выпуклым окном. Шар этот медленно поворачивался в разные стороны, в то время как на соседних башнях, пониже, вращались два тёмно-жёлтых шара, в которых обитали показательно верные Ц-Гмерху Ближайшие надзиратели — мерхи З-Кмерх и З-Фмерх. Традиционным укладом общества на Мерх было рабовладение.
Не так давно, узнав, что в Великий Космос вернулись зизверы, Ц-Гмерх отправил З-Кмерха в путешествие по Зигзагу. Сейчас его подданный стоял перед ним на полусогнутых ногах, как это и полагалось по этикету. Ц-Гмерх восседал в своём любимом кресле у столика в бордовом халате и мягких жёлто-белых полосатых гольфах.
— Значит, доступ на Зизвер, как и прежде, закрыт…
— Точно так, благой Ц-Гмерх. Но я поймал одного зизвера. На конференции.
— Результат?
— Миллион люмов, благой Ц-Гмерх!
— О! Наслышан об этой расе! Из них получатся хорошие работники.
— И на рудниках! И на заводах! И в лабораториях! Неприхотливые… кормить не нужно!
— Это я знаю. Но не прилетят ли за ними сородичи?
— О нет, благой Ц-Гмерх! Зизвер обещал сделать всё без заусеницы!
— Зизвер… Побольше бы таких зизверов. Жалкий сентиментальный дурак! — Ц-Гмерх визгливо рассмеялся. Тут же эхом раздался смех З-Кмерха.
…Первый Чёрный Камень пропал. Жители Люмзаара настолько привыкли к его пятну, что не сразу заметили это исчезновение, а заметив — онемели. Колоссального Камня больше не было! Невероятность происшествия в линзе не укладывалась. Сбитые с толку, они пытались выдвигать версии. Но какие? Неужели они не услышали бы рёв грузовых космолётов? Не было никаких грузовых космолётов. Экстренно собравшись на Кзодод, люмы пребывали в тихой панике. Зал Собраний нисколько не помог им что-либо понять. Как и всегда. Ясные тоже ничего не выяснили. Первого Камня у них больше не было.
Зато он был у зизвера Зота в огромном подземелье на Зизвер. Это подземелье давным-давно сделал для него втайне от других ящеров Строитель. Тогда Зот не понимал, зачем оно ему нужно. Просто хотелось иметь свою маленькую тайну. Но теперь Зоту всё стало ясно. Вот зачем!
Потолок подземелья терялся вверху, возникало впечатление, что это — небо над плоской каменной равниной. Первый Чёрный Камень в этом пространстве не казался особенно большим. Сейчас он был обрамлён сделанным Зотом и Строителем Механизмом Быстрейшего Производства Люмов. Над центром Камня нависала труба с механическими руками, выходящая из большого открытого контейнера, располагающегося у грани Камня. У другой грани стояла транспортная лента. На камне покоились пластины Загребателя.
В качестве образцов для дальнейшего копирования Зот поймал трёх люмов — жёлтого, зелёного и оранжевого. Потому что ему больше других нравились эти цвета.
— Ну что же, приступим! — пробормотал он и, открыв щелчком когтей потолок над подземельем, вторым щелчком запустил МБПЛ.
Машина тихонько загудела, из трубы вылетел зелёный люм и, подхваченный подмышки механикой, был поставлен в центр камня. Свет упал на линзу, механические руки тут же разжались. Десять люмов разлетелись по сторонам и, не успев подняться на ноги, были отправлены Загребателем на транспортную ленту. Побарахтавшись на ленте, они оказались на каменном полу. А в центре силы уже стоял, мерцая, следующий образчик. Действие повторилось, и на полу оказалась вторая «порция», на этот раз — оранжевых люмов. К поднявшимся на ноги агзалацам метнулась серая масса, сжала пятерых в один размахивающий конечностями пучок, протащила их около Камня и легко забросила в контейнер.
— Что происходит, досточтимый Зот? — послышался тонкий звон. — Где мы? Зачем всё это?
— Ох уж эта врождённая память… — пробурчал оторванный от наблюдения за процессом производства мельниевый ящер. — Всё в порядке, Зелён! Скоро мы с тобой полетим… на одну далёкую планету! «Не так уж и скоро, правда. Хотелось бы скорее!» — пробурчал про себя Зот, поспешая, чтоб больше не слышать вопросов, к невидимой двери, ведущей в апартаменты.
Некоторое время Зот сидел на скамье и задумчиво разглядывал сувениры на полках у противоположной стены. Свою коллекцию безделушек с разных планет. Он хранил её здесь. Затем, удручённо покачав головой, ящер поднялся и отправился по узкому помещению дальше — к лифту. Выйдя из двери, открывшейся в каменной глыбе, Зот посмотрел на горизонт, где еле виднелся Зизвер-Хом. Стряхнув с плеча каменную крошку, тайный фабрикант направился по зеленовато-жёлтому лугу в сторону родного посёлка. Не дело, если его хватятся!
Прошло множество дней. Место, на котором лежал древний Чёрный Камень, заросло травой, как некогда отпечаток упавшего навзничь Ор-Люма — лесом. Не было Ор-Люма. Не было Первого Чёрного Камня. «Может быть, — рассуждали люмы, — это как-то связано? Исчез гигант, а за ним, немного помедлив, решил исчезнуть Камень? Решил — и исчез». К этой версии склонялось всё больше агзалацев. Ведь живым существам нужны хоть какие-то, пусть самые нелепые, объяснения. Даже если они в них не особенно верят. Так — хоть что-то понятно. Так — спокойней. Нет пустой тревоги. И ничто не мешает делу. Вот и принимали это объяснение. Исчезновение трёх люмов, конечно же, тоже заметили, и долго искали их, где только могли. Увы. И они пропали — как в пламя канули. Ну что же, жизнь продолжается.
Подолгу плавающие в глубинах линз учредили на планетах первого Посева своё сообщество. И назвали его — кто бы мог подумать! — «Внутренний Мир». Другие над ними немного потешались, спрашивали, например: «Как нынче погода в вашем внутреннем мире? Дождик не идёт?» Или предлагали: «Заходите в гости. Поиграем в искорки. Или вы там сами, без нас?» Но «погруженцы», как их называли, не обижались и даже не отшучивались. Иногда они хотели что-то объяснить, но у них не получалось. Так что, махнув рукой, они продолжали «спать у Эльев», иногда собираясь для этого вместе, но обычно поодиночке.
…Люмы, толпясь в подземелье, общались. Они пробовали отключить машину, решив таким образом насолить зизверу, но у них ничего не получилось. Из короба их просто затягивало в трубу. А тех, кому удавалось взбежать по ленте, разогнавшись в образованном расступившимися братьями коридоре, Загребатель отправлял вниз вместе с очередной десяткой свежепроизведённых люмов. Зизвер, изредка появляясь, ничего им не объяснял, лишь повторял про скорый полёт на какую-то планету. Пару раз агзалацы пытались увязаться за ним, но, подойдя к стене, он отбрасывал их широким взмахом хвоста, отпирал дверь и тут же запирал её за собой. Но даже если бы кому-то из них удалось проскользнуть за ящером, что тогда? Поэтому после всех вопросов, не рассчитывая на правду, они стали встречать его так:
Досточтимый ящер Зот
Из дыры сюда ползёт!
Потаращится немного
И обратно уползёт!
На что зизвер сначала пытался отвечать хохотом, как будто ему нравилась шутка. Но потом рассудил, что так выглядит ещё большим дураком, чем в кричалке люмов. Надо же! «досточтимый», который «из дыры ползёт»… будто ящерица какая!
Так что вскоре ящер стал делать вид, что ничего не слышит. И, просканировав подземелье Пересчитывателем, поспешно уходил, утешая себя, что недолго ему осталось терпеть это безобразие.
…Однажды на рассвете жители Люмзаара увидели, что Чёрный Камень стоит на прежнем месте. Поспешив к реликту, они гладили его плоскости, удостоверяясь пальцами, что это их Камень. Затем проверили его, высадив в центр силы одного люмзаарца. В стороны разлетелось десять. Все, конечно, очень обрадовались, но чувствовали и смущение. Им казалось, что с ними, демонстрируя свою мощь, шутит кто-то всевластный: «Хочу — заберу, хочу — отдам!» И от этого становилось не по себе.
Иногда Зот, стоя на травке, отключал часть маскировочного поля, заглядывал за край огромной дыры, внимательно смотрел, как внизу шевелится мозаика, состоящая из миллиона частей, и с зубастой улыбкой потирал когтистые ладони. Так он делал всего четыре раза. Четвёртый — когда мозаика из люмов заняла всю площадь подземного помещения. Зот даже подпрыгнул от восторга. Да, такого сувенира у него ещё не было! У зизвера даже возникла дикая мысль — сохранить это великолепие для себя. Однако он быстро стряхнул это наваждение, активировал поле и поспешил к входному камню.
Когда из подземелья исчезла МБПЛ, люмы вздохнули свободней — им уже было тесновато, — и равномерно распределились по всему полу. Делать им было нечего. Повернув линзы к зеленоватому светилу, они тихонько перезванивались — лениво, словно загорающие на пляже. Их многоголосая речь сливалась в негромкий звон, в котором возникали и пропадали отдельные фразы.
— Нас так много, но я один…
— Зизвер — глупец…
— Я хочу на Дорту, там…
— Сегодня я прочитал книгу, в ней…
— Звеним, как мошкара…
Неожиданно люмы заметили, что между ними появился зизвер Зот. Они начали было звенеть считалку, но ящер прервал их громогласным рёвом:
— Стёклышки! У меня важное сообщение! Дайте мне место, сейчас расскажу.
Встав в образовавшийся круг, Зот продолжил:
— Сегодня, дорогие люмы, настал долгожданный люмк! Мы летим на планету, где вы будете заниматься любимым делом. То есть — исследовать и созидать! То есть лучше так: созидать и исследовать.
Люмы загалдели, Зот поднял лапу, призывая к молчанию.
— Не благодарите старого доброго Зота! Благодарите себя. Это вы — созидатели. Вы — исследователи. Итак, вперёд!
Чешуйки на правом бедре ящера разошлись и явили карман, из которого он вытащил вытянутую серую коробку. Чешуйки встали на место. Зот, блеснув глазами, принялся сосредоточенно чиркать по коробке когтем. Затем торжественно застыл. Коробка приобрела бежевый цвет, помещение наполнилось похожим на воду дрожащим свечением. В этом свечении плыли и пролетали некие тени. Люмы вертели головами, ничего не понимая. Неожиданно стены растворились в воздухе, а ровный камень под ногами сменился грязной песчаной землёй. Перед ними простиралась планета, а на планете тёмной рябой тарелкой с заострённым дном стоял город.
— Да это же — Мерх… — выдохнул светами и звонами Оранж.
А зизвер пропал.
К люмам с разных сторон приближались мерхи в золотистых латах, с золотистыми жезлами и белыми наклейками переводчиков на пурпурно-синих лбах.
— Строиться в колонну шириной в десять ваших тел! Теперь вы — собственность благого Ц-Гмерха, в милости своей даровавшего вам право трудиться.
Робкое сопротивление запутанных всем происходящим люмов было пресечено неспешными взмахами жезлов, из которых вылетали струйки мелких, чрезвычайно болезненных искр.
По широкой песчаной дороге разноцветная лента потянулась к чадящим окрестностям неприглядного, изъеденного узкими улицами, города.
Скребя когтями по тёмно-жёлтому полу, зизвер Зот вперил пожелтевшие глаза в З-Кмерха. Тот надменно сидел на низком стульчике, выставив острые колени длинных ног, и барабанил пальцами по стоявшему рядом столику из рыжеватого тёмного стекла.
— Твоя часть сделки! — то ли прорычал, то ли хищно прошипел Зот.
Стремительно обследовав ящера грязно-синими зрачками вертящихся жёлтых глаз, З-Кмерх решил, что дальше играть в самого главного опасно. Закатив кверху бордовый глаз, он поднялся со стульчика и с некоторой поспешностью заговорил:
— Ах! Как же, как же иначе, почтенный Зот! Сей миг выполню часть нашего договора… Товар отменный! Отменный товар, почтенный Зот. И у вас, и у нас… А вот что тут у нас… кто тут у нас…
Постепенно переходя на сюсюканье, З-Кмерх приблизился к выступающей из стены грязно-бежевой дверце с отверстиями в верхней части. Повернув несколько раз в разные стороны круглую чёрную ручку, мерх не без труда открыл дверцу и просунул внутрь часть головы и руки. Поёрзав внутри сейфа, З-Кмерх извлёк в прутьях пальцев что-то небольшое, местами белое, местами тёмное, по всей видимости, мягкое.
— Вот… вот вам настоящий Пуф-Фуп! Пуф-Пуф-Фуупик! — сложив губы трубочкой, почти пропел мерх, протягивая онемевшему зизверу пушистое создание с острыми ушками и светло-синими глазами с тройным зрачком.
Из запястий зизвера выскользнули небольшие четырёхпалые кисти зелёного цвета, в которые он чрезвычайно осторожно принял зверька из пальцев мерха.
— Да! Это настоящий Пуф. Я уже чувствую эти токи. Токи безмятежной любви и вернейшей дружбы! Как же тебя назову? Пуф-Фуп я тебя назову!
Пушистое создание доверчиво смотрело в зелёные глаза зизвера шестью зрачками. Потом, открыв маленькую клыкастую пасть, зевнуло, выбросив длинный чёрный язык, поудобнее устроилось в зелёных ладонях, закрыло глаза и тихо-тихо заурчало.
Пуф-Фупы на Зизвер были запрещены давным-давно. Равно как и мерхи, разводящие их. Понятно, что мерхи были запрещены потому, что торговали Пуф-Фупами. На первый взгляд совершенно безобидными. Но только на первый взгляд. Неизвестно, на какой планете появились Пуф-Фупы изначально. Известно, что они крайне малочисленны. Известно также, что в Большой Зоологической Энциклопедии Великого Космоса Пуф-Фуп располагается в таблице под заголовком «Особо опасные формы жизни». По сноске можно прочитать вот что: «Пушистый зверёк белого окраса с тёмным хвостиком. Уши острые. Лапок: 4. Семипалые. Глаз: 2. С тремя зрачками каждый. Зубов: 66. Из них — 8 клыков. Остальные — режущие и жевательные. Язык чёрный, длинный. Применяется для охоты в диких условиях. Живородящий. Имеет потомство: 1 из 100 000. Зверёк всеядный. Второй способ питания — паразитарный. Употребляет психическую и ментальную энергию существ, находящихся на высших ступенях Постепенности. Способ доступа: создаёт наркотическое излучение. Вред: психическое и ментальное истощение. Эффекты у донора: равнодушие к происходящему, неадекватная оценка явлений, вспышки ярости».
Ещё до того, как переселиться в мельниевые тела, зизверы спасли Зота от Пуф-Фупа. Тогда он притащил его неизвестно откуда и представил одним из своих клонов. Но постепенно зизверы обнаружили обман. Отобрав у Зота зверька, они отправили его на подходящую планету без «существ, находящихся на высших ступенях Постепенности». А досточтимого Зота год держали в отдельной пещере. И после долго ещё за него беспокоились. Тревога ящеров за Зота прошла, когда они переселились в искусственные тела. Но… кто бы мог подумать!
Люмов, так неожиданно для них очутившихся в рабстве на Мерх, разбросали кого куда. Никаких предварительных тестов на способности с ними не проводили, поскольку они были, как уверили Ц-Гмерха, совершенно одинаковыми созданиями. Люмы трудились на рудниках, на заводах, в лабораториях, ресторанах, гостиницах. Один Зелён даже попал в башню Ц-Гмерха, где ему было предписано протирать пыль и поливать вьюнки-колючки зухху, этот прообраз золотистых жезлов-плетей. Благо что их неожиданно отстреливающиеся от стеблей ядовитые иголки не могли причинить ему никакого вреда. Выглядывая из зрачка бордового глаза, люм увеличивал картинку в поисках своих товарищей и редко, лишь иногда, видел их. А ведь где-то здесь и в окрестностях — целый миллион люмов. Нельзя сказать, что они сильно страдали, но то, чем они занимались, явно не было в полном смысле исследованиями и созиданиями. Какие-то элементы этого присутствовали, и люмы ими утешались. Поэтому Ц-Гмерх был доволен.
— Люмы хорошие работники, — говорил он, закатывая средний глаз и вращая боковыми. — Усердные. И одинаковые. И вечные. Было бы неплохо достать ещё пару миллионов.
Разумеется, это были пустые мечты. Где ещё найдёшь такого зизвера, как Зот? А про то, чтобы кого-то захватывать, Ц-Гмерх никогда не помышлял. Основную массу рабов составляли его мерхи, остальные стекались тонкими ручейками с неразвитых планет. А такого подарка, как миллион люмов, вообще никогда не было. И всего за одного Пуф-Фупа, которыми был заполнен подземный вольер с аналогом света погибшей планеты Пуф, откуда его дальний предок вывез пятьсот Пуф-Фупов. Другой же его предок за огромную взятку добился внесения пяти нулей в саму Большую Зоологическую Энциклопедию! Чем Ц-Гмерх до сих пор втайне гордился. Невиданное дело! Ведь на самом деле Пуф-Фупы в определённых условиях размножаются как кролики. Раздув басню об их чрезвычайной редкости, Ц-Гмерх никогда к ним не заходил, но иногда получал за зверька умеренную прибыль. Но крайняя продажа… При этой мысли мерх завращал большим глазом и запел фальцетом:
— Сентиментальный, зубастый, хвостатый идиот!
Люм у окна вздрогнул и, обернувшись, тихонько прозвенел: «Подтверждаю».
…Средь бела дня, сидя на своём помосте, Мастер Синь вздрогнул. Ему открылось ранее неведомое, и его линза наполнилась пульсациями разных цветов. Погружённый в себя, он стремительно просматривал не интересовавшую его раньше историю люмов. Сейчас он чувствовал каждого люма, видел их помыслы, надежды, разочарования и радости.
Через три люмка в Люмзаар вошёл третий люм с бесцветной линзой.
Ясные встретились у Люмин-Ц и покрылись дрожью воздуха, растворившись в нём. Они общались ровно люмк, после чего два Ясных Люмы знали то, чего не знали они, а Мастер Синь знал то, чего не знал он. И все знали, что знал каждый, и каждый знал, что знали все. И три Ясных Люмы обрели Понимание.
…Забавный уборщик у окна что-то громко звенел. Читавший последний номер газеты «Вестник Работорговли» Ц-Гмерх удивлённо приподнял угловатую голову и, решив взглянуть, что там такое, лениво подошёл к зрачку бордового глаза. И его собственный бордовый глаз заметался.
В тусклом, подёрнутом выхлопными газами, небе над З-Мерх-Хааг висели боевые корабли Люмы — три Сороконожки с глазами из железного стекла и несколько вытянутых крейсеров, чьи ростры — лазерные пушки. За ними тянулась линия Черепах. Ц-Гмерх, выронив газету, заметался на длинных ногах по зале. Затем вдруг остановился и, развернувшись, подбежал к зелёному люму. Грохнувшись на колени, мерх порывисто, но осторожно схватил пальцами плечи люма.
— Зелёный… зелё… ну как тебя… Зелян… скажи мне быстрее, только со всей искренностью, как есть… ведь я тебя… не обижал?
— Нет, — ответил Зелён. — Никогда.
Ц-Гмерх, и в таком положении бывший выше Зелёна, вращая жёлтыми глазами, с облегчением выдохнул.
— Ну, вот так им и скажи. Так и скажи.
Поднявшись на ноги, Ц-Гмерх рухнул в покинутое кресло и стал ждать кары. Через люмк к нему прибежали З-Кмерх и З-Фмерх. И тогда они все вместе, вращая глазами, стали ждать кары.
Вскоре Ответственный за связь З-Шмерх доложил, что люмы ждут Ц-Гмерха через три люмка на Сороконожке, которая сейчас находится от него, если он посмотрит из окна, слева. На подгибающихся ногах мерх подполз к окну и определил левую Сороконожку. Как раз в этот момент она скорчила страшную рожу и разинула стальную пасть с ровной площадкой для посадки челнока. Впалая челюсть Ц-Гмерха отвисла, и он упал. В весьма разбитом состоянии З-Кмерх и З-Фмерх через три люмка кое-как доставили его на люманский корабль.
— Ах, господа люмы… если бы я знал… какое коварство со стороны зизвера Зота! — бормотал Ц-Гмерх, стоя на полусогнутых ногах, как это и полагается по этикету. — Невиданное дело! Я бы ему подарил! Подарил просто так! Нет, говорит, только за миллион. Миллионер! Да вот же, мой раб З-Кмерх подтвердит!
— Так, господа люмы! Всё так. Подбежал ко мне на конференции. Вынудил, — произнёс З-Кмерх, стоящий по правую руку Ц-Гмерха, отчаянно вращая всеми глазами.
— Я тоже знаю эту историю, и она воистину такова, господа люмы! — подтвердил З-Фмерх. Находясь по левую руку Благого Ц-Гмерха, он был готов в любой момент его подхватить.
Они стояли в большом зале, чьи стены были украшены полосками разноцветного металла, перед десятком люмов. Ц-Гмерх, через пятую люмка поверив, что его не собираются немедленно убивать, перестал бормотать имена предков и старательно сваливал вину на зизвера.
Но люмы и без него знали про Зота. Получив от Ясных телепатические лучи, они воочию видели и зизвера, и его механизм, и миллион люмов в подземелье. Всё это они знали, наблюдая неподдельный ужас рабовладельца с некоторым брезгливым смущением. И, как ни странно, испытывая неудобство от того, что так его перепугали. И неудивительно.
Действительно, они пришли на бедную, изгаженную неряшливым производством, Мерх с готовностью захватить З-Мерх-Хааг. А оказалось, что одного их вида достаточно, чтобы им отдали здесь всё.
Миллион люмов, направляемых внутренними сигналами, уже беспрепятственно покидал столицу мерхов и её широкое кольцо. Люмы шли по улицам, собирались в группы, стекались в один поток, выходящий из скучной жизни в рабстве. Скоро все они соберутся на пустыре, с которого их увели надсмотрщики с золотистыми рукоятками колючих плетей.
Но что делать с Ц-Гмерхом? Обменявшись мыслями, десять договорились.
— Ты. Своими силами. Силами мерхов — находишь, опрашиваешь и развозишь по родным планетам всех, кого тебе продали. Всех, кто жив, разумеется. Всех, кто того пожелает. И не причиняешь им вред. Наш Ясный проверит. В случае невыполнения этой рекомендации — ты вылетаешь из башни, — объяснил Бордов.
— В случае выполнения этой рекомендации ты живёшь дальше. Но никого не покупаешь. Никогда. Через семь дней ты объявишь мерхам, что наступило время наёмного труда. Те, кто захочет остаться в рабстве, могут остаться в рабстве. Добровольно. Через месяц все вредные производства должны быть закрыты. Либо переделаны так, чтобы не загрязнять планету. Нормы мы тебе выставим. Через год ты отменяешь систему каст. В случае невыполнения любой из этих рекомендаций ты будешь отстранён от руководства планетой, и мы найдём более подходящую кандидатуру, — сказал Фиолет.
— Но это… это… да, я это сделаю, господа люмы. Я сделаю, вот увидите, — посеревший от возможности вылететь из башни, Ц-Гмерх только что понял: он действительно сделает так, как ему рекомендовали. Ц-Гмерх больше не видел разрозненные фигурки — перед ним мерцал единый, ясный и при необходимости решительный Разум.
— И да, ты больше не продаёшь Пуф-Фупов. Это не рекомендация. Тех, что у тебя под башней, мы забираем вместе с вольером, — дополнил Беж.
Корабли улетели, забрав миллион люмов и оставив непривычно громко гудящую З-Мерх-Хааг. Приближённые мерхи уложили Ц-Гмерха в постель и на цыпочках вышли, притворив за собой узорчатую дверь.
— Ну и что ты про всё это думаешь? — осторожно спросил З-Фмерх у З-Кмерха, заглядывая тому в лицо боковым глазом.
— Я думаю, что нашей цивилизации приходит конец, — с дрожью в голосе ответил З-Кмерх. — Извини за такую откровенность, я и сам таких слов от себя не ожидал. Тем не менее, стоит признать, что это так. А всё этот зизвер!
— Действительно, всё этот зизвер! Зизвер Зот, да облезет чешуя с его хвоста!
Люмов они обвинять не смели, поскольку слышали слова про Ясного. И вполне поверили, что он может устроить тотальную слежку. Их мысли, в общем-то, были очень похожи. Говоря про конец цивилизации, З-Кмерх не только откровенничал с З-Фмерхом, но и выражал готовность служить новым хозяевам. Вдруг услышат? Из этого соображения про «вдруг услышат» ни тот, ни другой ничего не заметили о Ц-Гмерхе. Иначе они непременно сказали бы что-то вроде:
— Ох и намучился наш благой Ц-Гмерх. Но как стойко держался!
— И не говори! Всем бы такую выдержку. Да только куда там! Ц-Гмерх такой один.
…Зизвет Зот лежал на полу подземелья. Его чешуя поблёскивала в зеленоватых лучах. Он лежал на боку, поджав лапы и хвост, у его массивной головы сидел на задних лапках Пуф-Фуп. Вокруг царила тишина и запустение. Но зверьку не было скучно. Зверёк улыбался и благодарно смотрел на зизвера. Улыбался и зизвер, открывший зелёный глаз. Пуф-Фуп с ним. Смотрит на него. И улыбается. Пуф… Фуп…
Мельниевое веко ящера захлопнулось, и он снова провалился в забвение.
Миллион люмов были расселены в основном по четырём планетам четвёртого Посева в соответствии с их предпочтениями. Им были рады: Лак, Дорта, Вальяна и Виула. Пять тысяч бывших узников поселились в городах Люмы, из них двум сотням удалось убедить общество, что они будут полезны в Люмзааре. Это было не так-то легко. И не из-за того, что Люмзаар «превознёсся». Просто в нём жили только те, кто был наиболее полезен для всего Планетарного Сообщества. Ведь Люмзаар — не просто город, это центр цивилизации Люмы, а значит — центр всего мирного и могущественного Планетарного Сообщества Расы Люм, известного жителям самых отдалённых Глубин Великого Космоса. И тогда как, например, цивилизация Зизвер тысячи лет почивает на лаврах, цивилизации люмов каждый оборот своих планет вокруг звёзд делают шаг вперёд, а иногда и большой прыжок. И для того, чтобы этот шаг не замедлялся, в Люмзааре не должно быть места праздности. Праздность — ловушка для ума!
…Зота волокли по каменному полу два зизвера. Место нахождения их старейшины они узнали от люман и сначала ушам своим не поверили. Их зизвер Зот имеет тайное убежище? Сделал фабрику для производства люмов? Произвёл миллион агзалацев и продал в рабство? Что? Обменял на Пуф-Фупа?! Зизверы таращили друг на друга глаза и диву давались от таких новостей. Затем, прихватив аппаратуру, они побежали, вырывая лапами куски дёрна, в указанное место. И действительно обнаружили в поле огромную дыру под маскировкой, а затем и дверь в скале. И вот почтенного Зота вытащили наружу. Он был без сознания и только слабо шевелил хвостом. Следом за ним бежал, переваливаясь, толстый Пуф-Фуп. В бледно-синих огромных глазах зверька стояли слёзы — куда от него уносят его лучшего друга? Зачем они так с ним поступают?
Но, неожиданно для себя взглянув на других ящеров «другими глазами», Пуф-Фуп улыбнулся и весело поскакал к ближайшему. Догнав зизвера, зверёк попытался обнять его щиколотку, но она была слишком широка для его лапок. Тогда Пуф-Фуп встал на задние лапки и, подняв передние, с самой приветливой улыбкой всем своим видом произнёс: «Ну же, быстрее подними меня вверх, я так долго тебя искал!» И ящер, выбросив из запястья жёлтую руку, осторожно взял зверька и поднёс к восторженно улыбающейся морде с прищуренными оранжевыми глазами.
Присоединив этого Пуф-Фупа к другим, люмы переправили их на подходящую для них планету. И зверьки обрели своё счастье, питаясь ягодами, насекомыми, корешками, орехами — в общем, всем тем, чем они должны питаться в нормальных условиях. Ведь это были, в общем-то, хорошие зверьки. Такие забавные, пушистые, добрые…
Довольно! Если вы когда-нибудь встретите настоящего живого Пуф-Фупа, бегите от него, не оглядываясь, а не то съест. Даже зизвера Зота, с лёгкостью отрывающего затылок от Трона Всевластия, чуть не съел! И съел бы, непременно съел. Если б не люмы с их простой, не чудовищной добротой.
— Весь Зизвер-Хом вам благодарен. Все мы. Вся Зизвер! Если бы не вы…
— То не бегать больше почтенному Зоту по лужайкам, не переставлять камни в посёлке. И много чего не делать. Как он, кстати?
— Намного лучше, но всё ещё тоскует. Создал при помощи Изготовителя муляж Пуф-Фупа. Но уже иногда без него ходит.
— Прекрасно. Когда полностью придёт в себя, мы с ним пообщаемся насчёт справедливой компенсации.
— Разумеется! Мы готовы. Ещё раз благодарю за нашего старейшину!
— Пожалуйста. Куда вы без нас, зизверы!
ХРАМ
281 год от Люмзаара
В круглой комнате башни, устроившись на белых подушках, Ясные обменивались светами и звонами.
— Так ты говоришь, Синь, Храм должен располагаться непременно поодаль?
— Как можно дальше. Я желаю, чтобы он находился в эл-люме от моей скальной комнаты.
— Постой, но ты говорил нам, что до неё…
— Примерно триста сорок эл-люмов.
— И они должны каждый день летать туда и обратно?
— Нет. Они должны прийти туда один раз.
— Что же, тогда нужно определиться с материалами и специалистами.
— Зачем?..
— Как зачем? Для строительства.
— Они всё сделают сами. Я, например, сам себе помост сделал, — Синь коротко рассмеялся. — Вы думаете, Храм — грандиозное сооружение? Нет. Им предстоит сидеть истуканами, жить в лесу.
— Не знаю, согласятся ли они на такие условия…
— Они — их захотят. Не они — нет.
Всё это Ясные могли обсудить за люмкс прозрачности, но про некоторые вещи Мастер Синь предпочитал говорить как обычный люм. Сейчас двух Хранителей это устраивало в большей мере, чем раньше. Они поняли — Синя не переубедить, если он сам того не пожелает. Смирились они и с тем, что Мастер не может или не хочет показать прямой путь к Порталу. Да, и бывший Ор-Люмом хотел бы его узнать. Он поверхностно помнил, как производил некие действия, но вся их внутренняя суть и гармония остались там… где? В прошлом. В ещё не разлетевшейся на осколки огромной линзе. Сейчас он был так же беспомощен в попытках обнаружить Портал, как и любой другой. И с грустью понимал, что имел в виду Синь, когда на их намёки о том, что неплохо бы провести их к цели при помощи информационного луча, позеленев, ответил:
— Научи ручей течь.
Этим он сказал примерно следующее: «И миллионы люмов не получат у меня ничего за своё количество. Каждый должен трудиться сам. Поэтому не притворяйся никакими «ими», никаких «их» тут нет».
И когда Ясные поняли, что в определённом плане «их» для Синя не существует, им стало неловко. Потому что каждый остался наедине с Мастером Синем. И первый Ясный Люмы остался наедине с Синем. И бывший Ор-Люмом остался наедине с Синем.
Общество «Внутренний Мир» собралось у Люмзаара. С планет первого Посева — Сивиур, Иммии и Харны прибыло шестьдесят восемь люмов. С планет второго Посева — Хагааш и Нерен — девятнадцать. На Люме оказалось три «погруженца».
Мастер Синь, поблёскивая синей линзой, сидел на подушке в башне и смотрел через железное стекло на кучку агзалацев. Они толклись у леса, явно кого-то поджидая.
«Кто бы это мог быть?» — подумал Синь. И провалился в пол.
Они беседовали о своих успехах и чаяньях. И о том, что Мастер Синь опаздывает на пять, шесть, восемь, десять люмков. И о том, какой он, Мастер Синь? Они были о нём хорошо наслышаны. Иначе не прилетели бы сюда с разных планет, вырвавшись из повседневных дел.
Ветки деревьев зашелестели, на опушку вышел Оранж. Споткнувшись о дёрн, он чуть не упал, потом с изумлением воззрился на всю компанию.
— Люм чтит люма! — поздоровался пришелец. — А что это вы тут затеваете? Вероятно, некую игру… Можно мне с вами?
— Люм чтит люма! — ответили несколько присутствующих.
— Нет, речь не идёт об игре, — сверкнув линзой, пояснил зелёный люм. — Мы ждём знаменитого Мастера Синя, чтобы пройти большой урок, посвящённый глубокой медитации.
— А, так вы «погруженцы»…
— Нам не нравится это название.
— Так значит — «спящие у Эльев»?..
— Это сравнение нам тоже не подходит.
— Так кто же вы тогда?
— Мы — сегменты общества «Внутренний Мир».
— А! Теперь я понял… вы — сегменты!
— Да он над нами смеётся! — раздался звон синего люма, сидящего поодаль.
Оранж ничего на это не ответил, но, встав в несколько театральную позу, провозгласил:
— Хочу вас обрадовать, Мастер Синь перед вами!
В воздухе пронёсся лёгкий смех.
— Мастер Синь! Да ты же оранжевый!
— Ну и что? — удивился Оранж. — Я же всецветен!
Веселья прибавилось.
— О, несомненно! Так вот ты какой, Великий Мастер!
— Да! Несомненно.
Некоторые люмы рассмеялись, но уже тише. Все внимательно изучали этого шутника. Наконец розовый протянул:
— Ну… что-то мне, да, похоже, и всем, не верится, что вы — Мастер Синь.
Оранж задумался и вдруг вскинул палец, будто ему в голову пришла потрясающая идея:
— Хорошо. А если я подпрыгну вверх на десять люмов, вы поверите, что я — Мастер Синь?
В воздухе снова пронёсся свободный смех.
— Тогда поверим!
— Поверим!
— Обязательно.
— Подпрыгивай!
— Договорились. Я подпрыгну. Потом. А сейчас сыграем в такую игру: кто поверил, что я Мастер Синь — встаньте справа от меня, кто не поверил — слева.
Через пятую люмка по левую руку Синя стояло восемьдесят восемь люмов, по правую — всего два: фиолетовый люм с Сивиур и зелёный люм с Иммии. Оценив обстановку, оранжевый рассмеялся:
— Целых два! А я думал, вообще никого не будет. Ну что же, Фиолет и Зелён, пора идти.
Когда он говорил, вся компания издала две серии изумлённых возгласов. Первую — когда он, развернув линзу к Фиолету, сменил её цвет на зелёный. Второй — когда он, обращаясь к Зелёну, сменил цвет линзы на фиолетовый. Именно сменил цвет линзы, а не вывел на неё цвет. Каждый люм может вывести на линзу любой цвет, но всегда видно, что это только выведенный цвет. Но в этом случае линза сменила цвет во всём объёме. И все сразу поняли: перед ними, как минимум, Ясный. Но это был не обычный Ясный. Ясные так не шутят, да и вообще редко шутят. И тут до компании стало доходить, что, скорее всего, перед ними действительно Великий Мастер Синь. Между тем, не обратив на их реакцию ни малейшего внимания, Синь устремился в лес. За ним поспешили Зелён и Фиолет. Они всё шли и шли. А поодаль за ними следовали почти все, вставшие по левую руку. И слышали, как Мастер иногда покрикивает:
— Зачем вы там плетётесь? Я вас учить не собираюсь! Отвяжитесь, сегменты!
Но они упрямо двигались за Синем и его спутниками. Через несколько дней, вставая с первыми лучами и останавливаясь на ночлег глубокой ночью, путники достигли заповедных мест. Неподалёку от небольших скал растянутая по лесу цепочка собралась в кучку из восьмидесяти люмов. Мастер Синь, рядом с которым с видом охранников стояли Фиолет и Зелён, подбоченясь, спросил:
— Вы кто такие?
Люмы растерянно зазвенели. Наконец один нашёлся:
— Люмы.
Мастер Синь внимательно, словно изучая непонятное явление, вгляделся в них:
— И верно. Люмы! Хорошо, раз так, продолжим, ибо — люм чтит люма!
— Люм чтит люма! — разнеслось над компанией.
— Первым делом я хочу вас похвалить. За то, что не поддались на мои внешние провокации и пришли сюда. Фиолет и Зелён, встаньте к остальным! Вот так. Вторым делом… что же я хотел вторым делом… А! Вторым делом — дело. Расходитесь от этих скал на эл-люм и мастерите себе помосты. Кто не понимает, о чём речь, может чуть позже пройти вслед за мной и заглянуть в мою комнату. Как смастерите помосты — садитесь на них, и начинаем.
Конечно же, все люмы захотели посмотреть на помост Синя. Некоторые даже хотели его потрогать, но Мастер Синь запретил.
— Ещё чего! Сделай и трогай!
Люмы разошлись по лесу. Мастер удалился к себе. Они сидели на помостах день за днём и месяц за месяцем. Через год первый люм открыл Портал, а через полтора — последний люм увидел Свет. И Свет объял его. Разумеется, никто из них не открыл бы Портал так быстро, если бы не Мастер. Синь знал все препятствия на пути к «дверце». Нередко он заплывал в линзу того или иного люма, указывая, к чему не надо прикасаться и в какую сторону темноты плыть. Ведь для Мастера не было непроглядной темноты, он видел и направлял. Через два года восемьдесят три люма преодолели путь до Люмзаара за одну пятую люмка.
И все знали, что знал каждый, и каждый знал, что знали все.
Когда люмы с огненными волосами приземлились на то же место, откуда два года назад ушли в лес, Мастер Синь сказал:
— И снова мы у стен Люмзаара, словно никуда не уходили. А теперь я исполню своё обещание.
И Мастер Синь под безмятежный смех Мастеров подпрыгнул ровно на десять люмов.
Пятеро из восьми люмов, не последовавших за Мастером, жили в Люмзааре, занимаясь науками. Иногда они «сидели у Эльев», но особенно не продвинулись. Увидав на площади Мастеров, они почувствовали досаду и сожаление. И подошли к ним. Среди них они не могли найти Синя, но обратились именно к нему, обвиняя его в том, что он неправильно себя повёл. Не позвал их за собой. А иначе они пошли бы за ним и тоже стали Мастерами. На что Мастер ответил:
— Я вышел ко всем одинаково. И всем обещал лишь одно. И сейчас я отдам вам то, что обещал. Держите!
И Мастер Синь снова подпрыгнул на десять люмов.
— А теперь я найду ещё троих и подпрыгну для них! — сказал Синь и стремительно улетел с Люмы.
Действительно, вскоре он нашёл ещё троих на разных планетах и подпрыгнул для них. С тех пор Великого Мастера Синя называют также Прыгающим Мастером Синем, Прыгающим Мастером или Прыгающим Синем. Любое из этих имён люмы произносят с восторгом, потому что Мастер Синь открыл им Портал. Открыл за два года, тогда как сам потратил на это больше двух с половиной столетий. Через четыре года в Планетарном Сообществе насчитывалось две тысячи Мастеров. Через пятнадцать лет — двадцать тысяч. Через двадцать лет тридцать тысяч люмов стали Мастерами. И прекратили открытие новых Порталов.
С появлением Мастеров люмы вышли на принципиально новый уровень отношений с населённым Космосом. Теперь они были межзвёздной Расой, на которую многие могли только равняться. Им оставалось рукой подать до могущества зизверов, а зизверам, насколько они знали, в известных Глубинах равных не было.
Хранители Люмы стали Мастерами в числе последних: бывшему Ор-Люмом казалось, что ему не следует под чьим-то руководством искать Портал, а его соратник медлил из уважения к нему. Наконец, в начале четвёртого столетия от Люмзаара, они дозрели до правильного решения и через год, открыв Порталы, присоединились к Мастерам.
И все знали, что знал каждый, и каждый знал, что знали все.
Ор-Люм. Сотворение
61 год до Люмзаара
Ор-Люм завершил последние работы в глубине своей линзы. В ней плавали полностью готовые энергетические шаблоны, которые нужно исторгнуть и облечь в плоть. Он сделал нужное количество шаблонов. И немного про запас.
Окинув внутренним взором заготовки, Ор-Люм взмыл к звезде. Он приблизился к Цав ровно настолько, чтобы получить максимум энергии, но не сгореть. Люм чувствовал, как нарастает притяжение, проходя около сияющего пламени по дуге. И летел обратно. И замирал. И снова мчался. Подобно маятнику раскачивался Ор-Люм. И наконец понял, что ему хватит силы.
Встав в центр Чёрного Камня, Он воздел руки в пространство и замер, собирая шаблоны в круг. В разной степени Он смешает и распределит по ним свои качества. А в один вложит все. И во всех понемножку — тех качеств, которым отказано в появлении на свет в отдельном шаблоне.
Сконцентрировавшись и представив наперёд процесс Творения, Ор-Люм погрузился в своё сознание и полетел вспять сквозь лучащийся коридор. Снаружи из Его разгоревшейся светлым пламенем линзы источилось белое сияние. Сияние росло, становилось яростней, делилось на лучи разного цвета. Лучи меняли свою длину. Ор-Люм всё падал и падал… и вдруг остановился, как будто ударился спиной о преграду. В этот момент света отделились от Его линзы и свернулись в крутящиеся клубки, которые становились всё меньше и вращались всё быстрей, пока не стали замедляться. В это время Ор-Люм потерял сознание. Он рухнул, и обод Его линзы ударился о Камень. Из линзы в Камень скользнул один из запасных шаблонов. Вслед за ним вытекла капля чёрного света и впиталась в гладкую поверхность.
Ор-Люм очнулся.
И увидел, что разноцветные клубочки перестают вращаться.
И вот уже не клубочки это вовсе, а фигурки на Его ладони.
И все похожи на Ор-Люма, и только один — совсем, как Он.
Возликовал Ор-Люм.
Позже Он удивлялся, обнаружив пропажу одного из двух запасных шаблонов.
Позже Он, зачерпнув руды на одной из планет, мастерил Зёрнышки, вбрасывая схемы в горячий металл.
Позже Он просил у Цав Камни для корабликов, и вскоре увидел, что они темнеют неподалёку россыпью гранёных точек.
Позже Он учил Первых технологии Зерна и Камня.
А сейчас Он Радовался!
У Него получилось то, к чему он готовился так долго… сколько? Ор-Люм не считал, а если бы считал, счёт шёл бы на тысячи Его люмков.
Его копии шевелились, они простирали руки к Цав… и к Нему, Ор-Люму… И вот уже они говорят… Что? Как Его зовут? Кто Он?
— Я — Ор-Люм!
Я — ваш Создатель!
Они смеются…
— Что такое Создатель, Люм?
— Что такое Создатель, Ор?
— Это Я!
Это Тот, Кто Исследует и Созидает!
И Ор-Люм захотел обнять каждого из них.
РУЗРЫ
310 лет от Люмзаара
На длинных и разных ногах
Над звёздной пропастью ходит Рузр,
Плетёт паутину меж звёзд…
На разных ногах…
Космический корабль, похожий на паука, брёл в темноте, а на самом деле быстро перемещался. Плавно перебирая коленчатыми лапами, он приближался к Глубине, в которой залегали планеты люмов и зизверов. Корабль принадлежал представителям расы Рузр, которые сидели в кабинах за неровными рядами тусклых стёкол.
Рузры жили в области Аморфного Стыка — размытой границы, за которой властвуют Формы иного порядка. Внешне рузры представляли собой что-то вроде асимметричных, будто бы искажённых кривыми зеркалами пауков с осиными головами и лапами разной длины. Всякий рузр походил на другого рузра и одновременно кардинально отличался от него оригинальной формой и окраской. Сказать, что рузр выглядит уродливо — проявить тактичность. Что они здесь делают, было совершенно непонятно. Рузры стрекотали и беспорядочно мотали лапами, коллективно управляя своим фантасмагорическим кораблём.
…Досточтимый Зот, разумеется, давно пришёл в себя, к всеобщему счастью и скрытой досаде некоторых соплеменников, время от времени безуспешно бунтующих против его диктата. Через год после освобождения от Пуф-Фупа, а затем и от его игрушечной копии, зизвер имел нелёгкий разговор с люмами. Подавленный ящер испытывал перед «стёклышками» чудовищную вину за свой, конечно же, чудовищный поступок. Ну или проступок. Ну или…
— Оступился! — ревел Зот, размазывая лапой невидимые слёзы, которые непременно сейчас катились бы из его глаз, если бы он позаботился о такой функции. — С кем не бывает? Каюсь!
— Да, пожалуй, ни с кем так не бывает, Зот. Только с вами! В нашей истории, по крайней мере, никто до вас не воровал у нас Первый Чёрный Камень, не производил на тайной фабрике миллион люмов и не обменивал их на питомца!
— Моя вина! Моя! Беру на себя. Не отказываюсь. Тяжкая! Компенсирую, всё компенсирую!
— Хорошо, посмотрим, как это у вас получится.
Вернувшись в Зизвер-Хом, Зот держал совет с соплеменниками. Он предлагал подарить люмам Переместитель. То есть, не один Переместитель, а всю технологию. Но родичи убедили его, что это лишнее.
— Переместитель — наше общее достояние. Ни одна раса, имеющая что-то подобное, никому такое не дарила и не продавала. И — важный момент: у люмов свой путь развития. Подарить им Переместитель — значит, сбить с пути. А это уже вмешательство в их жизнь.
В итоге люмы получили от зизверов красивую планету Гжож, переименованную ими в Люм-Лам, технологию Строитель и, в дополнение к коллекции игрушек зизверов, Обруч Грёз.
Ц-Гмерх справился с рекомендациями люмов. Мерхи развезли по родным планетам бывших рабов, которые того пожелали. Примерно две трети мерхов, узнав о возможности личной свободы, вышли из рабства, перейдя на сдельную оплату труда. Остальные сделали это чуть позже. Небо над З-Мерх-Хааг больше не заволакивала дымка выбросов, и оно приобрело чистый золотистый оттенок, отчего столица планеты стала выглядеть немного симпатичнее.
Труднее всего Ц-Гмерху далась отмена каст. Накануне он долго репетировал с диктофоном и достиг определённых успехов; в выбранный момент из динамиков в верхних этажах небоскрёбов раздалось:
— Приветствую вас, трудовладельцы-оплатчики! Нам предстоит выполнить ещё одно условие наших господ люмов. С завтрашнего дня мы отменяем касты. Будет считаться, что мы больше не делимся на Ц-мерха, З-мерхов, С-мерхов и Ш-мерхов. Любой может оставить или убрать кастовую приставку. Следующие поколения именуются без приставок. В противном случае — вы знаете, что с вами будет. Посмотрите из окон вниз и оцените возможную перспективу. Успехов в использовании оплаченного труда! Ваш главный трудовладелец-оплатчик Ц-это-не-приставка-Гмерх!
Все трудовладельцы, как и прежде, единодушно согласились выполнить условие люмов. Свои имена они переделали по примеру благого Ц-это-не-приставка-Гмерха.
Через три десятка лет после освобождения миллиона люмов Ц-это-не-приставка-Гмерх сидел в кресле и читал «Вестник Трудоторговли», а зизверы отправились на планету Горма, чтобы предаться игре, напоминающей гольф и футбол. На Горме располагалось игровое поле, по которому они, разбившись на команды, бегали, закатывая хвостами тяжёлые мячи в лунки противника. Мячи выпрыгивали на поле в самых неожиданных местах, игра велась азартно и хаотично. За счётом было невозможно уследить, его зизверы узнавали после игры. Например: 100745 : 101034.
Зизверы прибыли на игру в чудесном настроении. И сразу его потеряли: поле было перекопано, издырявлено и усеяно высокими кучами почвы. Посередине лежал на боку огромный асимметричный корабль рузров, задрав кверху длинные лапы. Там и тут копошились его обладатели, сооружая что-то, понятное только им.
Будь это кто-то другие, зизверы вышвырнули бы их вместе с кораблём куда подальше. Но это были рузры с их защитными технологиями. Да и не только защитными. Зизверы оглушительно взревели, выражая своё возмущение. К ним, кособоко переваливаясь и перекатываясь, приблизилось примерно двадцать рузров.
— Раса Рузр! Приветствуем! Извещаем вас, что это наша игровая планета, и просим её покинуть.
От основной группы отделился чёрный в зеленоватых пятнах рузр — видимо, главный. Он уставился на зизверов разбросанными по лбу тусклыми мерцающими глазами и проскрежетал-просвистел-прощёлкал:
— Раса Зизвер! Мы здесь жить-быть. Вы отсюда — бегом.
Зизверы оторопели от такого приветствия. Из нестройных рядов выступил делегат:
— Что?! Раса Рузр! Это вы — отсюда бегом!
Между тем к двадцатке рузров присоединилось ещё столько же.
— Мы — здесь — быть-жить. Бытовать-жизневать. Вековать! Рузровать! Вы — вон!
Рузр выбросил лапу, раздался резкий щелчок, выступавший от имени Расы Зизвер ящер, взмыв вверх тормашками, грохнулся на расстоянии десяти люмов на мелкую жёлтую траву.
— Здесь рузровать Рузр!
Подобной наглости зизверы не видали. С рёвом бросились они на рузров, но были отброшены. Повторная атака увенчалась столь же плачевным результатом. Вскоре счёт выглядел так: 0 пострадавших рузров : 200 разбросанных зизверов.
Ещё некоторое время отважные ящеры совершали быстрые воздушные путешествия. Наконец после очередного щелчка нового не последовало. Зизверы отступили и в ужасном расстройстве вернулись в Зизвер-Хом. А что они могли сделать? И что они будут делать дальше? Технологически Раса Рузр не только не уступала, но и превосходила Зизвер. Но рузры всегда жили в отдалённой Глубине, и никогда ранее не происходило ничего подобного.
— И вот сейчас они показали своё истинное лицо! — ревел ящер Зохх, пять раз послуживший игровым снарядом. Он летал и на семь люмов, и на десять, и, пожалуй, даже, на рекордные пятнадцать.
— Точно! Только не лицо, а неизвестно что! — прорычал ящер Зурх. — Я их ненавижу! Я их порву!
Порвать рузров он, конечно, не мог, но имел полное право на подобное высказывание, поскольку тоже не раз летал.
А между тем в далёкой Глубине брели другие длинноногие корабли.
Когда рузры окопались ещё на трёх игровых планетах зизверов, а также на планетах люмов — Зиане и Орбе, была объявлена общая тревога. Главный зал Кзодод на этот раз не производил впечатления места, куда пришли поболтать. Зизверы и люмы столкнулись не с воображаемыми рисками, а с реальной большой проблемой. И они долго не могли обнаружить хотя бы намёка на её решение, пока в ходе подробного рассмотрения Цивилизации Рузр кто-то не упомянул одну её традицию. А именно — Бой Лап. Когда-то, заселяя планеты в своей Глубине, большие племена рузров решали споры между собой при помощи поединка бойцов. Это было хоть что-то.
— Но у нас нет таких бойцов! Это нереально!
— Да, где такого найдёшь?
И тут один зизвер, а именно Зутх, поднял палец и взревел, призывая к молчанию. Это был тот самый любитель цирковых представлений. Ящер, который прекратил катастрофу в Люмзааре, укротив Строителя. Ему ещё помогла Грух, доставившая сигнальный Свисток. После этого Зот и стал перестраивать Зизвер-Хом… Однако, стоп, что же там хочет сказать Зутх?
— Внимание! — воскликнул он. И, подбежав к хрустальной трибуне, возвысился над ней. — Я знаю! Уважаемая публика, я знаю! Эжес! Но не он сам… досточтимый Зот, вы уже поняли мою идею!
Разумеется, Зот понял. И озадаченно прищёлкнул челюстями. Да, в своё время зизверы «не один зуб сломали», пытаясь клонироваться с нормальным результатом, а потому являлись выдающимися генетиками и знали в лесу этой науки каждую веточку. И всё же дело намечалось непростое. Для начала предстояло общаться с бывшим императором Серого Кольца. Во время Десятилетнего забвения, когда Эжес и Эом проживали на Зизвер, Зот сдружился с ножом и знал, что тот может проявлять в некоторых вопросах удивительную щепетильность. И опасения Зота были не напрасны.
— Я один такой! — скрежетал нож. — Да и в моём ли возрасте помышлять о наследнике? И наследнике — чего? Былой славы? Цирковой пыли? Зот, прекрати эти смешные разговоры!
Но Зот не прекращал. Он знал, что издавна ножи старались не обременять себя заботой о потомстве, что компенсировалось энтузиазмом самок. У студней всё было наоборот, но Эом в данном случае совершенно не подходил. Нужен был боец с длинными лапами, максимально быстрый и защищённый бронёй.
— Друг мой Эжес, твой геном будет только фундаментом и несущими стенами новой конструкции. Остальной материал мы возьмём у других организмов. Не упрямься, это дело касается всех, и нам необходим прирождённый гладиатор.
В конце концов, поскрежетав ещё сколько-то, Эжес прикрыл прозрачные глаза с глубоко плавающими зрачками защитными пластинами и с ужасом протянул зизверам огромную лапу.
— Включай Ускоритель развития! — вскоре скомандовал Зот.
Зизверы стояли на металлических дорожках возле огромного ящика. Там, в этом ящике, прямо сейчас росло чудовище. Его основной геном был дополнен генами других существ, в том числе ящерицы тот и Пуф-Фупа.
Тем временем рузры деятельно осваивали захваченные планеты. Прибывали всё новые корабли и падали на бок, задирая лапы. Или на спину. Или ещё как. И начиналось строительство. На Горме, возле первого прибывшего Паука, уже возвышалось что-то невероятное — косое, пещеристое, разноцветное. И было видно, как в этом строении снуют рузры, создающие свои диковинные интерьеры.
…Пришёл люмк, когда из Вырастителя появился продукт генной инженерии Зота. Он выскочил, подпрыгнув чуть не до потолка, и приземлился на задние лапы с торчащими назад суставами. Нож у него был короткий, зато все лапы — относительно длиннее, чем у Эжеса. И был он раза в полтора крупнее. По бокам головы-лезвия изумлённо моргали бледно-синие глаза с тремя глубоко утопленными зрачками. Скрежеща, создание беспокойно и угрожающе озиралось.
Люм, стоящий на решётчатой площадке, поднял небольшую винтовку, прицелился и выстрелил. Монстр стремительно развернулся и почти уже послал своё тело в прыжок, но замер. Телепатический переводчик над двойной капсулой с мозгом заработал.
Эжес после долгих раздумий назвал существо, произошедшее, в основном, от него, Эшесом. Несколько люмов воспитывали огромного младенца. Они рассказывали и показывали ему историю Люмы, Зизвер и других планет. Он слушал и смотрел очень внимательно, быстро запоминая, сопоставляя факты и радуясь открытиям. Это был славный малыш.
Вечером ученика отводили в большой зал, где его ждал Эжес. Скинув плащ, он показывал разнообразные тактики и тонкости боя. И тут Эшес учился семиэл-люмными шагами. В первое время пресекавший попытки Эшеса называть его отцом, Эжес довольно скоро стал благосклонно принимать это обращение. Но приходилось ему тяжело. Иногда, не рассчитав силы, Эшес впечатывал его в стену так, что трещала броня. Но Эжес был воином, и ни разу по этому поводу не сделал замечания. Эшес сам понимал, что перестарался. И учился стойкости, глядя на своего великого отца. Конечно, он знал, что Эжеса считают чудовищем. Знал, что чудовищем считают и его. Но быстро принял это, подумав: «Ну и пусть считают. Я — не чудовище. А что касается прошлого отца… такова его Судьба. Я знаю».
С первого люмка своего появления Эшес по-особенному относился к агзалацам с головами-линзами. В первые люмксы после рождения ему было ужасно. И вдруг он почувствовал утешение, понял, что ничего страшного сейчас не происходит. С его глаз упала сизая пелена, и он впервые увидел люма. Линза существа мерцала, излучая спокойствие. Потом люм сбежал по лестнице, подошёл к нему и, прикасаясь к лапе, что-то говорил. Эшес ещё не понимал, что. Но всё понимал.
Рузры метались в кособоком рузре (именно так они называли свои города), получив депешу следующего содержания:
«Рузр! Мы, Зизвер и Люм, оспариваем право на шесть захваченных планет и на все планеты, которые желалось бы захватить в этой Глубине и окрестных Глубинах. Требуем решения поединком бойцов. Бой Лап! Выставляем своего. Не механический. Выставляй своего. Не механического».
Рузры то успокаивались, то снова принимались трещать наперебой и размахивать лапами.
— Зачем? Рузр! Кто они? Не Рузр!
— Рузр! Живые. Правило гласит. Живые!
— Живые. Не Рузр!
— Не Рузр! Живые — раз. Рузр — два. Зизвер — два. Люм — два. Рузр!
— Рузр! Мимо!
— Рузр! Необходимо! Мы сильнее! Мы быстрее! Мы мудрее! Рузр!
Через месяц на Горме возвели постройку в виде разрезанной надвое чаши. Одна половина чаши была ровна и выкрашена в светло-серый цвет, другая, хаотично заляпанная разными красками, имела такую форму, будто бы её плавили. Скоро здесь состоится бой.
— Левая сабля у тебя работает лучше на взмах изнутри, помни об этом. Две правые боковые часто ошибаются. Скаковые работают вполне синхронно. Но не заужай. Ставь чуть-чуть в стороны. Не во время манёвра, понятное дело. В манёвре пусть летят, как удобней. Прыжок назад хорош иногда, в крайних случаях. И опасен. Слишком открыт. В моменты расхождения старайся больше дышать. Как только возможность — прорывайся внутрь обороны. Откроется — не думай — бей! Это о бое. До боя у тебя будет немного времени. Тогда — смотри, как никогда не смотрел. Смотри, как будто смотришь на что-то прекрасное. Дрон-шпион рузров тебя видел. Они уже всеми рузрами изучили и обсудили твоё строение. Все углы и плоскости твоего движения. Ты это понимаешь? Пойми это. И вспомни об этом, если вдруг решишь самонадеянно удивить рузра. Твой сюрприз может оказаться последним для тебя. Но если можешь удивить в динамичном рисунке боя — удиви его до смерти. Итак, смотри, пока не начался бой. Смотри, когда он к тебе приближается. Узри особенности его асимметрии. Вычисли центры тяжести. Сравни длину ног. И сразу запомни. Перед ним будет — понятное. Перед тобой — неизвестное. Ты меня понял. Хорошо. Не бойся смерти. Победи смерть.
Так наставлял Эжес своего бойца.
Рузры выбрали, по их мнению, лучшего из всех на шести захваченных планетах. Это был огромный чёрно-синий в ядовито-оранжевых пятнах рузр. Естественно — кособокий и перемещающийся странным образом. Подпрыгивал он высоко. Катался — быстро. Лапы его были снабжены острыми выростами разной длины. Движения — непредсказуемы. И, что внушало асимметричным полную уверенность в победе, это был чемпион Рузр по Бою Лап.
…Чашеобразная постройка гудела, звенела, ревела, трещала, скрежетала, щёлкала. Над ареной с одной стороны кособоко громоздились, топорща лапы, слишком разнообразные рузры. С другой стороны сидели в основном люмы и зизверы. Арена была в целом круглой, но со стороны рузров линия плясала, а серая поверхность до середины и кое-где дальше середины круга была заляпана пятнами кислотных тонов. Диаметр арены составлял сто люмов. Её окружала стена из железного стекла высотой двадцать люмов. С двух сторон в стене располагались высокие арки, за которыми тянулись коридоры, чья ширина совпадала с шириной рассечения чаши и составляла восемь люмов.
Бойцы выдвинулись из арок на арену, прошли немного вперёд и застыли на расстоянии семидесяти люмов. Рузр сидел, его вытянутая голова возвышалась над поверхностью на три с лишним люма, колено самой длинной ноги — на пять. Голова Эшеса находилась примерно на той же высоте, но при этом он приподнялся на согнутых задних лапах, опираясь на сабли. В целом рузр был крупней Эшеса и конечности имел более длинные. Он безразлично мерцал холодными туманными глазами. Зрачки Эшеса впились в фигуру противника. Публика затихла. Колокола заговорили:
— Раса Рузр выставляет против рас Люм и Зизвер бойца. Не механический. Расы Люм и Зизвер выставляют против расы Рузр бойца. Не механический. Поединок начнётся после сигнала. Сигнал — гонг. И закончится неоспоримой победой одного бойца. Предмет спора запечатлён и подтверждён. Победившая сторона получает. Проигравшая сторона отдаёт. Скреплено именем Великой Рузр. Информация дана. Информация принята.
Колокола умолкли. Над ареной повисла тишина. И в этой тишине, вибрируя, распространились волны гонга, сквозь которые проступал шероховатый гул трибун. Волны исчезли, гул возрос.
Как только послышался удар, и волны ещё не раскатились в пространстве, бойцы ринулись в битву. Эшес совершил большой прыжок, рузр, мелькая лапами, перекатился, и они встретились в смерче мелькающих ударов.
Трибуны гудели. Они наблюдали бойню, разыгранную двумя участниками, которые расходились и снова сходились, вертелись, прыгали, проворачивались в воздухе. Вот Эшес, собрав силы в одном импульсе, словно катапульта подбросил рузра, и тот ударился в прозрачную стену, явив зрителям чёрно-синий в оранжевых пятнах отпечаток корпуса, но сразу откатился и, переворачиваясь, хлестнул Эшеса длинной лапой, от чего переворачиваться пришлось Эшесу.
Приземлившись на лапы, Эшес присел, а затем, высоко подпрыгнув, обрушился на рузра сверху, норовя ударить его своим ножом. Но рузр отпружинил его тройкой лап, и Эшес отлетел, переворачиваясь на этот раз вокруг поперечной оси. И снова приземлился на разведённые в стороны лапы, и вновь помчался на рузра. Они бились, совершая немыслимые для других вещи, погружённые в стихию жестокой акробатики. Сходясь так, что звуки их ударов прорывали плотную ткань шума, создаваемого рузрами, зизверами, люмами и прилетевшими на бой с других планет существами. Впоследствии этот бой будут пересматривать в медленных режимах и назовут «Петли танцующей Смерти».
Два люмка кружились они, и за это время оба получили урон, на который не обращали внимания. Одна боковая лапа Эшеса была вывернута из сустава, коготь правой скаковой лапы отломился. У рузра не хватало одной лапы средней длины — она валялась у стены, сгибаясь и разгибаясь. Броня у обоих была во многих местах пробита и сочилась кровью. У рузра — неоново-зелёной, у Эшеса — жёлтой и лиловой. Оба они устали и глаза их застилала дымка.
Наконец, в неудачный для Эшеса момент, когда он хотел атаковать ножом сбоку, и был сбит с лап, схватка замедлилась. Эшес оказался на спине, а рузр, навалившись сверху, удерживал его лапы, прижимая их к полимеру арены. Шип свободной лапы рузра впился меж грудных и брюшных пластин — туда, где пульсировало главное сердце ножа. Шип проткнул складку и тронул сердечную мышцу. Эшес не мог выдернуть сабли, и рузр, клацая: «Мы сильнее, мы быстрее, мы мудрее», посмотрел на него мерцающими холодным торжеством глазами. И встретил вывернутые к нему глаза Эшеса, и в глазах этих светилось понимание и прощение. И восторг от победы рузра. Рузр словно бы услышал: «Ты самый лучший боец в мире. Я восхищаюсь тобой. Для меня честь — умереть на этой арене!» Это заработали гены Пуф-Фупа.
Рузр был отчасти существом из этого мира и почувствовал гордость собой. Хватка его клешней чуть ослабла. И тогда Эшес воткнул в его плоть своё брюшное жало. От внезапной боли рузр подскочил. Тем временем Эшес, выгнув и согнув корпус, отделился от арены, подлетел в воздух, вскочил на лапы и подтолкнул рузра ножом так, чтобы он начал переворачиваться на спину. Сабли Эшеса, уже отведённые назад, в следующую долю мига устремились к брюху рузра и крест-накрест вошли в него до колец суставов. И тогда Эшес, издав протяжный скрежет, развёл их в стороны. Первой из плоти рузра вылетела левая сабля.
На протяжении люмка рузр со вскрытым брюхом ползал за Эшесом по арене, измазывая её неоново-зелёной кровью. Эшес легко уходил от ударов лап или парировал их саблей. Публика почти не шумела. Эшес кричал рузрам:
— Признайте нашу победу! Заберите его и реанимируйте! Он уже не может сражаться!
Но рузры упрямились. Иногда они начинали подбадривать своего представителя:
— Бейся! Во имя Рузр! Именем Рузр! Рузр!
На попытки люмов и зизверов вступить с ними в контакт они отвечали клацаньем и размахиванием конечностями. Спустя люмк рузр, пытаясь ползти, почти не двигался с места, но всё ещё пытался догнать Эшеса.
Эжес, который в момент разведения сабель подпрыгнул, проскрежетав: «Это мой сын!», теперь размышлял. Он не мог понять, что он сам делал бы в подобной ситуации.
Ещё через люмк рузр, вздрогнув напоследок всеми лапами, умер.
И где-то в далёкой Глубине раздался вопль Великой Рузр.
Договор есть договор. Рузры унесли лапы в свою Глубину, чтобы никогда больше не появляться в этой и соседних Глубинах. Кто их тут вообще ждал! Эшес несколько дней переживал историю на арене, но потом успокоился, решив, что для этого его, собственно, и появили на свет. И что если бы он проиграл, лучше никому не стало бы. Разве что рузру, с которым он сражался. Эжес теперь с гордостью называл его сыном. И обещал, если ему, до сих пор пленнику, позволят и дадут корабль, свозить на Вивур.
— Ты увидишь, что она не похожа ни на одну планету. И поймёшь, что такое неброская красота.
Но Эшес не очень-то хотел на Вивур. Пока его всё устраивало здесь. Вот только чем заняться? Он смотрел на свои сабли и досадливо скрежетал. Чем можно вообще заниматься — с этим?
Иногда его навещал Ясный из Люмзаара, тот самый, которого он увидел, выскочив из Вырастителя. И они, беседуя, гуляли по дому Эшеса — большому прямоугольному участку леса, огороженному прозрачной стеной, за которой то и дело возникали люмы, желающие посмотреть на того, кто победил лучшего бойца Рузр. Конечно, они были ему благодарны, но… ну и монстр! Эшес понимал. Эшес не сердился.
Один раз он был на представлении своего великого отца в Цирке, и больше туда не ходил. Во-первых, ему было не очень интересно смотреть, как отец играет с булькающим студнем. Во-вторых, он понял, что своим присутствием уничтожает их и без того невеликую в эти дни популярность. Ведь все смотрели только на него. Так что Эжес, не дожидаясь сигнала трубы, остановил движением сабли бой и обратился к публике с бранным скрежетом. Да и Эом пробурчал что-то подобное. После чего они небрежно раскланялись и удалились.
ЭОС. ТРЕВОГА
312 лет от Люмзаара
— Ну и чего же ты хочешь, Ясный?
— Ты меня понимаешь, Зот. Сделай.
— Да я сто лет этим не занимался! В смысле, больше. Я и технику разобрал.
— Собери. Можем помочь, если не боишься выдать секреты. Да нам в данном случае они и не нужны.
— Три?
— Именно.
— Хорошо. Приступлю после Тот-Зу-Арах.
— До сих пор проводите?
— Конечно! Это же традиция.
…Ящерицы тот сидели, поджав хвосты, и ждали наступления чёрного дня. Целый год они жили весело, а один день в году — очень грустно. Вернув Трон Всевластия люмам, зизверы сделали другой, возвышающийся неподалёку от Тот-Клям-Льяк. Несколько раз ящерицы пытались на него забраться, но их било энергией. Зато теперь у них появился ещё один праздник, который проводился через неделю после визита зизверов. Назывался он Зизвер-Ульк, что значит «зизвер дурак» или «придурошный зизвер». На этом торжестве ящерицы тот изображали из себя зизверов, выставляя их круглыми невежами. Ящерицы не знали, что зизверы всё это снимают посредством Невидимых глаз, а потом с удовольствием просматривают. И хохочут. И пишут по их сценкам программу следующего праздника. Так что отчасти ящерицы являются соавторами своих злоключений. Не знали. А то бы так не старались. Сидя на пригорке, тот с тоской смотрели, как из воздуха появляются знакомые фигуры…
Но если вы думаете, что зизверы занимались только науками, играми и праздниками, то знайте, что это не так. Культуре они тоже уделяли немалое место. Так, ящеры пожертвовали полем для игры Ух-Раах, что значит «Удар хвоста», и не убрали возведённый рузрами на планете Горма причудливый рузр. Напротив, обнесли поле забором с ажурными воротами, а на арку ворот прикрепили пластину с надписью «Музей Архитектуры Цивилизации Рузр». А на столб забора прикрепили ещё одну, квадратную: «Открыт круглосуточно. Вход бесплатный. Посетить может кто угодно. Кроме рузров».
Вот так. Может быть, им просто было неприятно играть на поле, рядом с которым они летали вверх тормашками? Может быть. Но об этом не имеется никаких сведений.
Мастера теперь собирались неподалёку от Люмы. Там, взявшись за руки, они создавали Круг, в котором наступал оборот знаний, когда через линзы Мастеров мчался поток светов. Через люмк они разжимали пальцы. И все знали, что знал каждый, и каждый знал, что знали все. И тут же Мастера разлетались, больше не обращая друг на друга никакого внимания.
Мастера ведали чаяния всех люмов, проблемы и способы их решения. И когда Мастер приходил к люму, люм не особенно радовался, понимая, что ему придётся обратить внимание на определённые вещи и что-то в себе исправить. А в противном случае — держать ответ. Да, Мастера не были сладкоречивыми увещевателями. Они действовали так же решительно, как некогда действовали Первые. Но, в отличие от Первых в период их помрачения, открывали дорогу для развития. И были в этом настойчивы. А если люм хотел с кем-то поболтать по душам, то он общался с другим подобным люмом. Мастера досужих бесед не вели. Даже если они шутили, подобно Синю, то это было не просто так.
А что же Мастер Синь? Что с ним? Всё то же. Правда, после того, как он и его ученики создали Храм, а потом унесли его в линзах, он забросил скальную комнату. Теперь его обителью стала Луана. Неизвестно, почему его туда потянуло. Но там, в поле малиновой травы на примерно равном удалении от корявых деревьев, он соорудил себе помост, где и медитировал в одиночестве, если его не отвлекала зубастая птица, которую он назвал Тук-Тук. Когда Синь гладил её, она щурила красные глаза и что-то пыталась сказать ему скрипучим голосом.
— Сделал?
— Да, посмотри.
— Великолепная работа, Зот! И всё, как я тебе показал.
— Конечно!
По жёлтому полю шагали три агзалаца, сплошь облачённые в поблёскивающий материал. Один из них — бирюзового цвета, несколько грузный, с большими губами и серыми, немного печальными глазами на широком лице. У него мощные ноги и руки с широкими ладонями и толстыми пальцами.
Второй — золотисто-коричневый, подтянутый и слегка угловатый. На его узком лице с узкими же губами и тонким удлинённым носом поблёскивают светлые глаза с глубоко утопленными зрачками. Его пальцы необычайно длинны. Он идёт, глядя на горизонт, иногда что-то отвечает на вопросы спутников.
Третий похож на него, и в то же время не похож. Материал, которым он обтянут, светлее. Лицо у него чуть шире, нос короче, губы полней. В каждом светло-синем глазу чернеют три зрачка.
Недавно они похоронили свои тела и установили мельниевые стелы с надписями: «Эом, император Серого Кольца», «Эжес, император Серого Кольца» и «Эшес, победивший в Бою Лап чемпиона Рузр».
Поблёскивающий материал — это их кожа из миниатюрных мельниевых чешуек…
— И всё равно… я не знаю, чем отплатить Зоту… — произносит насыщенным и глуховатым басом Эом.
— Мы уже выяснили. Ничем, — говорит резковатым баритоном Эжес.
У Эшеса голос ниже, чем у отца и мягче:
— Всё это не важно. Важно вот это!
И он снова, в который раз, с радостью рассматривает свои пальцы. Теперь он может делать многое! В том числе — держать острые сабли. Если ему так захочется. Если приведётся.
Эжес разражается скрипучим хохотом.
— Сколько ты собираешься так на них смотреть?!
Эшес улыбается. Он мог бы ответить: «Вечно». И не солгать. Совсем недавно все они были недалеко от смерти. Эом и Эжес могли умереть от старости, Эшес — от шипов рузра. И вот. Но как же произошло это чудо? Так…
Люм, встретивший новорождённого Эшеса, провёл с ним в общей сложности не одну неделю. Эшес нравился люму и в детстве, и далее, когда многое узнал. После боя, гуляя с ним, израненным, по лесу, Мастер видел в нём не огромное чудовище, а своего собрата. Силой ума он вывел внутренний, антропоморфный образ Эшеса. Точно такой образ, который представил бы сам Эшес. Тот образ, который мог бы подняться в его разум из глубины его души. Так же Мастер поступил, общаясь с Эомом и Эжесом. Ибо он знал, насколько Эшес привязан к своему отцу и насколько Эжес привязан к своему древнему врагу и лучшему другу. Люм увидел все три образа и запечатлел их в линзе. И убедил Зота возродить свои знания и навыки. И Зот возродил. Когда Мастер показал мельниевые облачения Эому, Эжесу и Эшесу, они безошибочно узнали свои. И думали, и решили переместиться в них. И радовались, когда ожили в этих своих телах. И Мастер радовался, глядя на это. Он не ошибся. Ведь мастера ведают чаяния существ.
…Бывший наместник императора Серого Кольца, меняла Омбл, ныне обретаясь на планете Дродд, возлежал на мешках звяков. И думал. Ему было сделано предложение, и он платил. За предложение. Омбл икнул. И вздрогнул всей тушей так, что мешки под ним пришли в движение и зашелестели.
Однажды, беседуя с бывшим Ор-Люмом, Синь произнёс:
— То, что Ор-Люму обещала Цав, Он уготовал себе Сам. Но куда же делся второй шаблон?
— Я вспоминаю, что Ор-Люм, завершая Сотворение, упал в обморок. И в тот миг Он был открыт. А запасные шаблоны были выведены на поверхность и стояли рядом с шаблонами, предназначенными для воплощения. Значит, один шаблон выскользнул при ударе обода. И куда ему было выскользнуть, если не в Камень?
— Он-то и приобрёл плоть, исторгнутый Камнем в миг смерти Ор-Люма. Ибо тогда Камень вернул его в Мир, возвратив в Мир свойства, которые должны быть в Мире.
— И свойства вернулись в Мир. И стали искать себе место, и нашли себе место. И, опровергая Мир, послужили Миру.
— А другой шаблон Ор-Люм носил в Линзе, не зная, что это — залог исполнения обещания Цав.
— Истинно так, Мастер Синь. Мы вернулись туда, откуда только что ушли. И не удалял шаблон в память о Сотворении. И вот, как ты сам это знаешь, рассыпаясь на части, Ор-Люм вбросил в шаблон то, что в него уместилось — самое центральное чувство Себя.
— И это вместилище приняло искру Его Сознания. И память о Деяниях. Но не более.
— Не более. Память о Деяниях без глубины Деяний.
— Глубину Деяний принял Мир.
— Принял Мир, приняла Цав.
И тогда они подумали о роли Цав. И увидели, что в сочинённой по наитию Хвалебной песне содержится тройное указание на её исключительность. Ведь сначала обращались к ней. Это одно указание. Второе указание — прямое утверждение: «Но только одна — Цав!». А третье указание содержится в разнице между фразами «Мы тебя любим, Цав» и «Мы любим тебя, Ор-Люм» с «Мы любим тебя, Исток». С той поры Ясные чего-то ждали от Цав и как-то раз прилетели к ней вместе. И не удивились, когда она сказала:
— Теперь вы оба здесь — сотворивший Портал и открывший Его. Один — словно двое. Двое — словно один.
И они, войдя в состояние прозрачности, задали Цав общий вопрос. На что Цав на миг устранила свой внешний свет. Тогда они увидели Дерево с бесчисленными огненными ветвями и корнями. И одной веткой, выходящей к ним.
Затем Цав произнесла:
— Мои ветви висят во многих Мирах. И там, где ещё нет Миров. И в Простенках. И всюду, где — Я. Но Я — не что. Я — не кто. Я — просто исток для существ. Я — дарю. И продлеваю. И вскоре спрошу у вас девятьсот девяносто девять Мастеров и ещё одного.
Мастера всем своим существом услышали Цав, но не знали, что ей ответить. Их было тридцать тысяч, но одного у них не было.
…Эом, Эжес и Эшес летели в Зёрнышке длиной всего семь люмов и максимальной шириной посередине корпуса — три с половиной. Вёл этот кораблик Эжес и направлял его к указанной Ясным звезде. Когда они прилетели, их встретили тысячи ножей, желающих посмотреть на императоров древности, героев их преданий. Впереди всех стоял еле державшийся на лапах нож — бывший капитан Кольца. Здесь, на планете Кетх, его окружали дети, внуки, правнуки и совсем ещё зелёная молодёжь.
Когда Эжес сходил по ступеням, старый нож узнал его и сделал то, чего Эжес не видел сотни лет, — воткнул крест-накрест сабли и положил на перекрестье голову. Это был знак, которым его приветствовали легионы. С еле возникшим намёком на улыбку Эжес слегка кивнул и поднял вверх правую саблю. И стукнул по ней левой саблей. И все видели, что это сабли, хотя все видели, что это пальцы.
И они говорили много, пока не зашло светило, и они говорили мало, когда появлялись звёзды, и они молчали, глядя на них. И не было в мире тайн.
На следующий день Эжес предложил ножу мельниевое тело. Там, далеко. И если вы думаете, что старик, подумав, согласился, то вы не ошибаетесь. Кто же отказывается от подарка императора? Побыв ещё немного на туманной планете, они улетели. У них были свои планы на Реальность. Не имперские. Но не меньше их.
Тысяча
У звезды Цав собрались миллионы люмов с разных планет и тридцать тысяч Мастеров. А затем девятьсот девяносто девять Мастеров вышли из тридцати тысяч и образовали окружность у звезды. Все они были на месте. И только одного не было. Каждый думал: «Почему не я?» И всех что-то сдерживало. Они не двигались. Они смотрели. И увидели — к Мастерам приближался на дюзах малиновый люм. Двое разомкнули руки и включили одного, замкнув Круг. Теперь их тысяча. Через линзы помчался поток светов. Кольцо, поворачиваясь в противоположную движению светов сторону, полетело к Цав. И вскоре исчезло в пламени.
С тех пор, как улетела тысяча, Цав перестала говорить. Мастера, ничего не узнав о судьбе ушедших в пламя, через некоторое время снова увеличили своё количество до тридцати тысяч.
А Эжес неизвестно за что получил от зизверов Перевоплотитель, Телопроизводитель и огромный запас мельния. Затем они с Эомом нашли астероид и всё это переправили туда, добыв корабль на Шрохх — унылой планете с развитой промышленностью. Астероид они назвали Эос.
Эшес в их деятельности не участвовал, бытуя в Люмзааре и что-то бесконечно изучая. Люмы сделали для него специальную маску, и теперь он мог пользоваться тонким лучом для чтения информации. В этой маске его в основном и видели. Агзалац шёл по городу с пластиной, иногда натыкаясь на препятствия; он совершенно сжился с этим вариантом реальности и стал для горожан привычным явлением.
Иногда Эшес заходил к Великому Астроному, и тот, как правило, радовался его визитам. Эшес полагал, что Непрону нравится его интерес к науке, но ошибался. Да, любознательность импонировала Непрону, но не была главной скрипкой в мелодии его радушия. Дело было в другом обстоятельстве. Иногда вечером Астроном доставал с полки визуальный излучатель, разводил плоский луч на всю ширину и пересматривал «Петли танцующей Смерти». Особенно, как и многим, ему нравился момент с разведением в стороны сабель. Он рассматривал это движение по кадрам, и в линзе его плясали красные огоньки. Всё-таки где-то в глубине Непрона ещё жил вампир. И Астроном, не в силах полностью изменить свою сущность, иногда позволял ему просыпаться.
Когда на астероиде Эос начала появляться Раса мельниевых агзалацев, мало кто в это поверил. А когда поверили — верить было не нужно. Сначала по тёмному шару диаметром десять эл-люмов ходили несколько мельниевых агзалацев, потом — десятки. К Эосу прилетали новые корабли, всё больше кораблей. Через несколько месяцев счёт агзалацев шёл на сотни, через год — на тысячи. Это была Раса, которую стали называть Двойной Расой Эос, поскольку её представители заметно отличались друг от друга.
Бирюзовые эосцы были чуть ниже ростом и мощней золотисто-коричневых. Они шагали плавно, словно скользили над поверхностью. На широких лицах читались упорство и скрытная работа бдительной мысли. Широко поставленные глаза наблюдали за всем с оттенком печали. Золотисто-коричневые двигались порывисто, их кисти часто взмывали вверх и стремительно опускались. В бледных прозрачных глазах с острыми зрачками горела решительность.
Когда эосцев было меньше сотни, они ходили по астероиду, одетые только в свои собственные мелкочешуйчатые покровы. Затем на них появились зелёные и алые плащи, что ещё более подчеркнуло различие двух видов. Позже Раса Эос сама предложила новым знакомым называть один вид Блом-Эос, другой — Цожж-Эос, а их представителей, соответственно, — б-эосцами и ц-эосцами. Понятно, что первые — это студни, вторые — ножи.
К моменту, когда общая численность эосцев выросла до двадцати тысяч, на одной стороне астероида тускло светился замок Пузырь из железного стекла, на другой мерцал замок Сабли из этого же, но затемнённого материала. И у каждого здания стояли Зёрнышки. Эома и Эжеса называли князьями Эоса. Они и летали на этих Зёрнышках, отправляясь чаще всего в Глубину, где по-своему процветали промышленные планеты, оплетённые рабовладением, порвать путы которого получилось только у Мерх. Да и то — далеко не все путы, некоторые были просто закамуфлированы. Поговаривали, что именно в той Глубине находится источник стремительно растущего арсенала Эоса. И эти слухи не были напрасными. Неподалёку от астероида плавали космодромы с двумя видами кораблей — овальными и вытянутыми, оканчивающимися остриём. Пока их было немного, но, судя по размерам площадок, должно стать не менее двухсот.
…Князья Эоса сидели в металлических креслах на Линии Свары. Прямо там, в гуще. Их зал был обозначен небольшими красными столбиками с протянутой между ними красной же нитью. Бой не приближался к запретной черте ближе, чем на семь люмов. Только иногда поблизости падало вылетевшее из битвы чудовище и, вскочив на лапы или ложноножки, кидалось обратно.
— С Кетх, брат мой Эом, пока всё. Мягкую молодёжь я забирать и не собирался. Взрослых, которые будут пилотами, достаточно. Остальные пусть живут своей жизнью. Почти все они — не воины. Я подарю им механические руки, и они обретут возможность созидать. Это после. Что у нас с видными представителями твоей подопечной — Шрохх?
— Они хотели ещё немного растянуть дело, брат мой Эжес. Нам пришлось их поторопить. Всё отправлено на верфи, включая рабочую силу. Не беспокойся, мы всё контролируем.
— Этот! — неожиданно воскликнул Эжес с загоревшимися глазами, выхватил из кобуры пистолет и, быстро прицелившись, выстрелил. Через двадцатую люмка к ограничительной линии подошёл нож с липучкой телепатического переводчика под глазом.
Эжес растянул узкие губы в довольной и слегка саркастической усмешке.
— Ты, как зовут?
— Эжжж, император.
— Пойдёшь за мной, Эжжж.
— Я знаю, император.
Через люмк мельниевые агзалацы шли по живому коридору, который рос перед ними в виде длинного клина. За ними редкими скачками передвигался нож, что-то торжествующе скрипя сородичам.
— Если встретите мать, скажите, что она родила меня не напрасно! Возможно, я вернусь и заберу её. Это после.
— Вам не кажется, досточтимый Зот, что вы снова ошиблись? — спрашивал у ящера фиолетовый Мастер, сидя на каменной скамье. Ноги его забавно болтались в воздухе, настроение было серьёзным.
— Нет, на этот раз точно — нет. Вы ещё плохо знаете рузров, а я знаю их хорошо.
— Я достаточно на них насмотрелся. Но не смущают ли вас методы Эоса?
— Пустые слухи!
— А вы проверьте. Конечно, вам не признаются. Но, взглянув на цепочку событий, вы всё поймёте. Они обложили данью Ондорк, Шрохх, Мерх, Дродд, Лорж, Хоррод и Дэк. Мерх мы хотели вывести из-под их контроля, но главный трудовладелец умолял не вмешиваться.
— Это рабовладельческие планеты!
— Вам ли не знать. Кроме Мерх. Кое-что ещё от прежнего уклада на ней осталось, но это вскоре рассеется. Так не смущают методы?
— …Смущают. Но мы им много дали и хотели дать ещё. Они отказались! Сказали, возьмут в другом месте всё, что им нужно. Что мы возразим?
— Я понимаю, почему они сделали такой выбор. И ножи, и студни органически ненавидят рабство, и решили бороться с ним таким образом.
— Решили ограбить рабовладельцев и…
— Работорговцев, досточтимый, не стесняйтесь.
— И работорговцев, — прогудел ящер, покачивая склонённой головой. Да, он несколько смущался. Но нискольео не сомневался в том, что его сотрудничество с Эжесом является необходимостью.
Их разговор состоялся около двух лет тому. Говорил в основном Эжес.
— Вы — хищники… бывшие, способные прощать и дарить. В Великом всем известно ваше великодушие, равно как и склонность к заблуждениям. Мы — хищники… бывшие. И у нас есть кодекс. Кодекс чести, если вам так угодно называть наши настроения. Когда нож или студень обещает что-либо, он не ищет обходных путей, чтобы нарушить обещание. Но мы знаем психологию и подтверждаем — ваша информация о рузрах достоверна. Они хотят мести. И, что важнее, жаждет мести сама Великая Рузр. Внешне они обязаны придерживаться правила, и лапы их здесь больше не будет. Но в скором времени они пошлют сюда кого-то вместо себя. Это будут представители другой Расы, возможно, из-за Аморфного Стыка, или механические воины.
— Я знаю, Эжес. Но что же делать?
— Помогите нам стать Расой.
З17 лет от Люмзаара
Эшес неоднократно слышал о делах своего великого отца, но всегда — от других. Выходя на связь, Эжес толком ничего не рассказывал, скупо интересовался, чем занимается сын, и, прослушав перечень прочитанных научных трудов, выражал одобрение. Они могли подключить друг друга к полному обзору происходящего вокруг них, но пренебрегали такой возможностью. Между тем вести про Эос продолжали прибывать. Так что однажды, оторвавшись от чтения, Эшес метнул пластину в прорезь шкафа и отправился на космодром.
На астероиде он с удивлением увидел тысячи мельниевых агзалацев. Но и прохожие, в свою очередь, удивлялись, глядя на него.
— Брат мой! Привет тебе. Ты — третий вид? — обратился к нему один из б-эосцев.
Взглянув на него, Эшес ответил:
— Привет, брат. Да, третий. Но я — один такой.
И направился к замку Сабли.
Эжес явно ему обрадовался.
— Сын мой Эшес! Настоящий учёный! Не могу сказать тебе, что ты подрос, извини, — позволил он себе шутку. — Ну, как тебе Эос?
— Отец мой Эжес! Настоящий правитель! Да, развитие впечатляет. Но что ты со всем этим собираешься делать?
— Правитель! На Вивур меня величают императором. Скоро я снова туда отправляюсь, летишь?
— Нет. Я видел её в луче, этого достаточно. И вопрос не про Вивур.
Эжес постучал пальцами по чёрному столу, небрежно рухнул на выдвинутый в падении тела стул и, жестом пригласив Эшеса располагаться за столом напротив, изложил ему те же мысли, что и Зоту. И резко замолчал. Он был готов услышать слова о напрасных треволнениях, но Эшес повёл другую речь.
— Именно так. Я помню, как за мной по арене ползал полумёртвый рузр. Победить он и не мечтал. Всё, чего он жаждал, это хоть как-нибудь отомстить. Как и другие рузры, настырно требующие от него продолжения поединка. Не один и не два из них порывались выпрыгнуть на арену и убить меня. Тогда я не понимал, что же им мешает, но сейчас, когда ты поведал про Великую Рузр, понял. Несомненно, всё, что их сдерживало, — это её воля. Если бы не Рузр, они меня убили бы. И всех, кого смогли — тоже. Видимо, когда-то установив незыблемое правило ради сохранения их жизней, она не рискует делать исключения. Иначе правило потеряет силу. А это — риск для всего вида. И для её королевского вида, и для её биологического вида.
— Ты проницателен. Что же, с этим всё. — Эжеса подбросило вверх, приземлившись рядом с полками, он торжествующе произнёс:
— А сейчас посмотри, какие у меня сабли. Я — мельний!
И князь Эоса извлёк из футляра два клинка. Тёмных, будто бы сделанных из непрозрачного стекла, с длинными чёрными рукоятями в золотой вязи. Шесть зрачков Эшеса расширились и сузились. Он взял один клинок, и рука его испытала восторг от конца самого длинного пальца, обвернувшего рукоять, до плеча. А затем всё его тело наполнилось лёгким звоном. Взмахнув саблей, он услышал в сгенерированном воздухе замка тихий мелодичный свист. И, взглянув с благодарностью на Эжеса, сказал:
— Мне — тоже.
С того времени Эшес принимал участие в деле Эома и Эжеса. Нет, он никому не предлагал остаться жить в обмен на мешки галактических звяков, но часто бывал на Эосе, знал события, участвовал в обсуждениях вопросов и, конечно, тренировался с саблями. Так много и тщательно, что чувствовал их, как собственное тело. Когда он брал клинки, ему казалось, что их концы немного онемели. Но уже через пятую люмка ощущал всю их неуязвимую плоть.
Эшес подпрыгивал, вертелся, переворачивался, творил в воздухе струящийся узор, чувствуя себя так спокойно, как чувствует себя задремавшее в колыбели дитя. Он был и не был, спал и не спал, ничего не видел и видел всё.
НАШЕСТВИЕ ШЭХРОВ
Эжес не ошибся. Рузры выбрали месть.
Рядом с ними за Аморфным Стыком жили шэхры. Эти существа, лучше, чем рузры, сохранившие симметричность, похожи на длинноногих жуков с головами на двух длинных складчатых шеях. Они меньше рузров, не так свирепы, но столь же беспощадны.
Голова шэхра напоминает вытянутый череп животного, в темноте её глазниц мерцают янтарно-красные глаза, а изо лба торчит стебель с красноватым шаром, в котором бродят призрачные огни. Это все цвета, которые различимы в шэхре. Окраска остального тела может казаться рыже-коричневой, грязно-серой, тускло-коричневой или тёмно-рыжей. Настоящий окрас неуловим под лучами звёзд. Да возможно, и нет никакого окраса.
Шэхры — наполовину механические существа. Их лапы прикреплены к искусственным конечностям, тело оплетают полимерные полосы, а вокруг стебля упомянутого шара располагается круг, усиливающий сигнал и передающий его роботам. Сэхх — так звучит название командного органа, если хоть как-то транскрибировать то, что шэхры исторгают из глоток.
По прибытии на Рузр и не-родины (другие планеты) рузры нанесли дружественный визит шэхрам и предложили им за две захудалые планеты множество «своих». Но пояснили, что они заселены непрошеными гостями. Рассказали они и о решении вопроса при помощи Боя Лап, представив себя пострадавшими от хитрости посягателей. Рузры посетовали, что теперь не имеют права отвоевать своё имущество, но обещали помочь осуществить это шэхрам. И уточнили, что возврат планет лучше всего осуществлять в форме тотального разрушения Цивилизаций захватчиков. Помощь шэхрам, обещанная рузрами, состояла в предоставлении кораблей и множества роботов, которых шэхры поведут в бой посредством сэххов. Долго они мотали своими уродливыми головами и лапами. И в конце концов Раса Шэхр, которой предложение Расы Рузр сразу же очень понравилось, согласилась. Обмен состоялся. Рузры для вида отправили несколько сотен строителей на непригодные для их обитания планеты и, пока те, страдая, кое-как возводили бутафорские города, принялись в спешном порядке создавать многочисленное механическое воинство и галеоны для его транспортировки. Эти корабли двигались медленней Пауков, зато были очень вместительны и снабжены мощной волновой артиллерией. Форму и свойства кораблей выбрала Великая Рузр. Она не только согласилась с прозвучавшим предложением наказать «тех», но сразу поддержала его и впоследствии подхлёстывала рузров, требуя ускорить подготовку к осуществлению мести. Её разбросанные по голове глаза блистали ледяным негодованием. И не без причины. Когда рузры били лапами зизверов, Рузр смеялась. Когда Зизвер и Люм бросили ей вызов на бой, Рузр смеялась. Но немного встревожилась. Когда Рузр увидела их бойца, она пренебрежительно клацала. Но когда их боец вскрыл живот её ребёнку, — Рузр вопила в Тронной пещере. Её яйцеклад, выходящий из лежащего перед ней чрева, извивался в конвульсиях. А её вытянутое сердце в светящихся жилах бешено билось. Пока Рузр кричала. Сейчас она не кричала. Сейчас она снова смеялась. Смеялась, предвкушая полный крах избранных для отмщения планет. Но иногда приходила в ярость.
— Это всё Люм придумала, а Зизвер — помогла. Проклятая Люм! Проклятая Зизвер! Рузр! Скоро, Люм! Скоро, Зизвер! Мы сильнее! Мы быстрее! Мы мудрее! Рузр! Рузр!
В эти мгновения рузров подкидывало в воздух, и они принимались за дело с удвоенным рвением.
Хранитель Люмы, к которому Эжес обратился ещё раньше, чем к Зоту, в первый люмк отверг его просьбу. Он подумал, что этот агзалац помутился рассудком, если желает получить от него столько усилий. Слова эосца про опасность для всех Ясного не тронули. На предложение проверить, что сейчас творится на Рузр, он с сомнением покачал линзой:
— Это очень трудно, Эжес. Это очень трудно.
Но мысль, что эосец может быть прав, не оставляла Ясного. Заглянув в разум Эжеса, он увидел, что лжи там нет. Тогда во второй люмк беседы Ясный обещал заглянуть на планету Рузр. Когда Эжес улетел, первый Хранитель Люмы попросил у бывшего Ор-Люмом его посох.
Хранитель сидел на Камне, скрестив два посоха. Люмы смотрели на него с лёгким удивлением — это что-то новое — и спешили по своим делам. Через люмк он повис в воздухе и растворился в нём, так что над камнем, словно бы сам по себе висел вытянутый в стороны искрящий крест из металлических палок. Ясный был далеко. И увидел…
— Дождя! Дайте мне дождя! — сигнализировала Рузр, распластавшись в ложбине каменного трона.
Рабочие откинули тент. Сверху упали мутные струи, омывая органы Рузр. С усилием заглянув в её сознание, Ясный узнал всё, что хотел.
— Моя голова! Что с ней? — воскликнула Рузр. — Ещё больше дождя!
И рузры включили брандспойты. Они давным-давно могли в любое время использовать эти шланги и сделать автоматическую откидную крышу, но Рузр придерживалась старого уклада. Ей нравилось, что над нею растянут полог, сплетённый тысячами подданных из собственных нитей, и что его ежегодно заменяют на другной, также сплетённый тысячами подданных. Королева она или нет? Конечно же, королева. Значит — пусть изволят трудиться для неё своими лапками, а не перекладывают всё на механизмы.
Посохи упали на камень и загремели, разбрасывая потоки искр. Ясный упал вместе с ними. Некотрое время он отдыхал. Но вот с трудом поднялся и поковылял к башне. Там он первым делом связался с Эжесом. С тех пор Хранитель немало времени проводил на астероиде, извлекая из душ прибывающих ножей образы агзалацев. Из Перевоплотителя то и дело выходил очередной эосец, чтобы вместе с другими готовиться к битве. И в триста восемнадцатом году от Люмзаара битва грянула. Впрочем, скорее — одностороннее побоище.
Сбросившие маскировку корабли рузров неожиданно возникли неподалёку от люмских планет. Шэхры подождали, когда перед ними выстроится военный флот Планетарного Сообщества и в считанные люмки разнесли его вдребезги из могучих волновых пушек. Немного позже точно такая же участь постигла флот Эоса. Так захватчики наглядно продемонстрировали подавляющее техническое преимущество вкупе с готовностью сметать всё на своём пути.
После учинённого разгрома две Личинки упали у Зизвер-Хом, десять — у городов Люмы, сто — на других планетах Люм. Из Личинок выбежали на гибких конечностях управляемые шэхрами Ходуны — ловкие машины уничтожения, неуязвимые для оружия аборигенов.
Зизверы, не сумев оказать практически никакого сопротивления, быстро распались на пленников и беглецов, сумевших спрятаться в тайных укрытиях. Люмы оказались не в лучшем положении. По их городам на когтистых шлангах ползали Ходуны и роботы с волновыми пушками, беспощадно круша постройки и преследуя жителей. Еле видимый волновой заряд рвал металл, словно это был мягкий полимер. Повсюду лежали оглушённые жители. Но захватчики не удовлетворялись этим. Преследуя убегающих жителей, они прочёсывали леса. На высоте десяти люмов из окошек Ходунов торчали уродливые головы шэхров, защищённые силовыми колпаками. Поразив цель, шэхр вскидывал голову на двух шеях и распахивал в торжествующем вопле свою отвратительную пасть. Многие шэхры, кроме своих Ходунов, руководили роботами, чей рост на вытянутых конечностях составлял семь люмов. Всюду, где шли Ходуны и роботы, поднимался скрежет металла и стоял специфический вой переклички. И мерцали почти невидимые ужасные волны. Сражённые их ударами люмы, как правило, не могли очнуться, и через некоторое время света покидали линзы. Эта картина наблюдалась на всех планетах первых двух Посевов.
Планеты третьего и четвёртого Посева Рузр собиралась продать позже и дороже. Пусть Шэхр рассмотрит товар. Но что — торговля? Главное не это. Главное — хорошее настроение. Рузр снова легко смеялась. Рузр была довольна — она наказала Люм и наказала Зизвер. До Люм ей больше не было дела. Шэхр постепенно добьёт Люм, когда будет селиться на планетах, переделывая их под себя. А вот Зизвер… Всю захваченную Зизвер привезут к ней. Найдут остальных, найдут! И тогда она лично возьмёт пульт волновой пушки. И будет мучить Зизвер, пока Зизвер, часть за частью, не испустит дух. И Зизвер никогда не возродится, потому что у неё нет Великой Матери. И Люм не возродится, потому что её чёрные каменные Матери заключены в надёжные клетки. Да, Шэхр умна! Но Рузр — мудра! Шэхр — шэхровать. Рузр — рузровать! И детям её — рузровать! Рузр!
Эоса в плане захвата не было. Ничтожный астероид не интересовал Рузр и Шэхр. И напрасно. Мельниевые агзалацы готовились к атаке. С ними на широком плацу стояли Мастера. Они могли помочь советом, не более. Ведь на них, как и на других люмов, действовали разрушительные волны. На эосцев они тоже действовали, и тысячи воинов погибли. Но эосцы занимались своим делом. Они отбросили ремни с бесполезными в данном случае лазерами. И взяли ножны из мельния с клинками из мельния. И пристегнули ножны на двуцветные Пояса Свары. И, скинув плащи, прикрепили к голеням и спинам дюзы из мельния. И Эжес с пылающими глазами воскликнул:
— Я иду на врага такой, как я есть: я и мои сабли!
И тысячи Цожж-Эос воскликнули это же.
И Эом, потрясая кулаком, воскликнул:
— Я иду на врага такой, как я есть: я и моя плеть!
И тысячи Блом-Эос воскликнули это же.
Ведь б-эосцы были вооружены не саблями, их оружие — плети из мельния. Первая форма этого оружия — чешуйчатая булава, которая вытягивается в палку, плеть или вяжущую ленту. Но поскольку б-эосцы пользовались преимущественно формой плети, то и называли своё оружие так. Эосцы распределились по оставшимся кораблям и ринулись к захваченным шэхрами планетам. Зёрнышко с князьями зависло в облаках над Люмзааром. Теперь их было не два, но три. Ведь Эшес являлся им ровней. Теперь он тоже был князем астероида и намеревался это доказать.
Стиснув клинки и зубы, Эшес мчался-падал к сильно пострадавшим строениям. Прямо под ним на крыше Архива стоял Ходун. Пять роботов, свешиваясь через край плоскости, шурудили в окнах своими щупами. Стеллажи, до которых они смогли дотянуться, громоздились под зданием, рядом с ними лежали рассыпавшиеся пластины. Эшес немного притормозил. Ступни ударили в металл круглой кабины, сделав две продолговатые вмятины. Лапы Ходуна дрогнули, уродливая голова шэхра, покачивающаяся внутри переливающегося колпака, повернулась на двух шеях. Из тёмных глазниц на эосца уставились красноватые огоньки. Взмахнув клинком, Эшес отсёк пульсирующий сэхх. Его рука онемела от удара энергетическим полем, но дело было сделано. Шэхр, мотая головой, широко отворил вытянутую пасть и издал полный отчаянья трубный вопль. Роботы, только что такие подвижные, замерли и осели. Трое из них, чья масса в основном находилась за краем крыши, рухнули вниз и теперь валялись рядом с искорёженными прозрачными полками. Шэхр и ходун покачивался на ослабевших лапах. Взмыв, Эшес отлетел на тридцать люмов в сторону и помчался обратно. Шэхр всё ещё мотал головой и отчаянно трубил. Разогнавшись, Эшес врезался в кабину прижатыми к голове предплечьями. Раздался громкий удар. Ходун накренился и начал плавно заваливаться. Стремительно отлетев, Эшес нанёс второй удар. Ходун, разбросав лапы, впечатался в металл. И тут над крышей на мерцающей струе волн поднялся второй Ходун — шэхр явился на зов шэхра. Механизм ступил на крышу и подогнул пять шлангов так, что они стали эллипсами. Из кабины выскочил шэхр. Выглядел он впечатляюще. Подбежав к месту битвы, он выставил вверх две лапы с тремя когтями на каждой и прыгнул к Эшесу. Но тот и не думал отлетать, выхватив вторую саблю. Приземлившийся шэхр ударился мордой о крышу, два куска его кибернетической плоти разной длины упали рядом. Проклиная себя за геройство, шэхр позвал роботов, и они спешно полетели к нему на выручку над треснувшими пузырями зданий. И рухнули. Шэхр оглушительно трубил, сзывая родичей. Рядом с ним лежало ещё несколько отсечённых лап и потухший командный шар.
Эшес стоял на крыше и смотрел, как из лесного массива взлетают и устремляются к городу механические разрушители. Издалека они казались мелкими шариками с трепещущей бахромой.
…Эом постоянно притормаживал. Но так, чтобы не терять скорость. Его кисть сжимала булаву, для надёжности обхватившую широкое запястье лямкой. Для этого случая студень предпочёл ударное оружие. Шэхр не заметил, что произошло. Мимо скользнула тень, и его голова разлетелась на куски. Онемевшие пальцы разжались. Но уже через десятую люмка широкая кисть снова работала, и он взмыл, высматривая следующего противника.
…В ста люмах от Ходуна, Эжес увидел, что на него из кабины смотрит шэхр. И помчался к врагу, не вынимая сабель. Шэхр устал управлять роботами, крушить, ломать, искать маленьких никчёмных созданий. Сейчас роботы стояли поблизости, в спящем режиме. Заметив летящего к нему агзалаца, воин обрадовался развлечению и, прицелившись, накрыл сектор волной. За мгновение до этого Эжес угадал, что сейчас будет, и резко отскочил в сторону. Волна лишь краем задела его. Перевернувшись в воздухе, князь выровнял полёт, зашёл сзади Ходуна и помчался к нему. Шэхр хотел было перейти на полный обзор, надев спечиальную маску, но не успел. Князь Эоса обрушился на него сверху — тараном ног. Голова шэхра мотнулась вниз, подпрыгнула вверх и безвольно свесилась за край окна, покачиваясь на сломанной двойной шее. Как ни был смущён шэхр, его сэхх яростно вспыхнул, активируя слуг. И тут же погас, срезанный брошенной саблей. Эжес сидел, ожидая, когда ноги отпустит онемение. И слышал отдалённые трубные звуки. Сабля, упав, звенела неподалёку.
Перед атакой, зависнув над Люмзааром в Зёрнышке, они некоторое время наблюдали за шэхрами, оставаясь невидимыми. Ждали, чтобы сократить разрыв между началом своих действий и прибытием других воинов. Сейчас все трое размышляли: не поторопились ли они? Но нет — в золотистом пространстве появился корабль. Так что, когда первые шэхры встали на лапы Ходунов и принялись высматривать врагов, в небе появились точки. Чуть погодя донёсся трубный зов. И ещё один. И ещё. Это кричали обречённые чудовища.
В этот день Раса Эос избавила Люмзаар от тысяч вооружённых роботов, утратив в городе и его окрестностях сто из пятисот воинов. Согласно предварительным подсчётам Эжеса, если так же произойдёт в других городах девяти планет двух Посевов, то общая численность эосцев составит не двадцать пять, а двадцать тысяч единиц. Совсем недавно их было тридцать. Пять тысяч пали в космической битве, души их покинули сложные машины зизверов. Двадцать пять тысяч мельниевых ножей и студней на пятьдесят городов — не так уж мало. Но не так уж и много. Совершая подсчёты, Эжес знал, что другие города люмов и Зизвер-Хом обязательно освободят. Ведь он, как и Эом, сам готовил воинов. Озирая разгром, сверкающий в лучах заходящей Цэт, князь был вполне доволен сегодняшней битвой. И гадал — похоронить пустые тела или всё-таки пустить в переработку.
— Эшес!
— Да, отец?
— Тела — хоронить или в переработку?
— В переработку.
— Объясни.
— Души ушли в Неведомое. А мельний, которого у нас не так много, станет телами для следующего поколения. И приобретёт новые лица. То есть даже мельний от этого — приобретёт.
— Спасибо, Эшес.
Так и есть, Эжес не придавал трагического значения потерям. Воины — погибают. Но ему придётся немало постараться, чтобы восполнить урон. Ведь мало — увеличить количество ножей в мельниевых телах, необходимо привести их в нужное психологическое качество. После перемещения их сознание станет бунтовать против новых правил и пройдёт нелёгкую метаморфозу, прежде чем превратится из сознания ножа в раздвоенное сознание ножа и эосца. И только потом станет в основном — сознанием эосца. Эжес по себе знал, насколько сложно, медленно, а иногда слишком бурно протекает метаморфоза. Интенсивную фазу изменения он проходил не менее полугода, но и сейчас его сознание менялось. Однако его сын избежал такой проблемы, поскольку он совсем немного времени провёл в теле ножа и не вкусил столько битв. Даже сравнивать нечего. Почти. Правда, это «почти» многого стоит. Как и лёгкость, с которой Эшес решает сложные для Эжеса задачи. Ведь князь Эоса действительно не знал, как поступить с телами павших солдат. Он просмотрел множество записей с ритуалами, в том числе — с погребениями воинов. И понимал, что погибшие эосцы достойны почестей. Но каких? Хоронить мельний бессмысленно. Сжигать в звезде — тоже. Выстроить их на астероиде памятником самим себе? Абсурд! Он уже начинал раздражаться на дилемму, когда Эшес проявил очевидное: мельний — это мельний. А души — это души. И Эжес изумился тому, что он сумел сбить себя с мысли, которую и ребёнок видит, как свои шесть пальцев на руке. Два боковых и четыре параллельных.
Люмы возвращались в разбитые города. И смотрели на них такими линзами, что… но люмам несвойственно убиваться. Не свойственно, однако их численность на десяти планетах сократилась на двадцать миллионов. Волновые пушки делали то, что не могли сделать лазеры — вышибали души. Некоторые, кого считали погибшими, приходили в себя, но такое происходило редко.
Осмотрев города, агзалацы решили насчёт них по-разному. Одни можно реставрировать, другие — легче пустить в переплавку и возвести заново. Люмзаар был разгромлен основательно. Кружево его надземных дорожек искорёжено, многие пузыри пробиты. Люмин-Ц шэхр ломал когтистыми манипуляторами Ходуна. Стебель был свёрнут в кольцо, на чёрном постаменте блестели разноцветные бутоны. Столбики Капища были разбросаны по Малой площади, вокруг Камня топорщилась неряшливая металлическая конструкция. Некоторые люмы видели, как шэхры пытались повредить Камень волнами из пушек и огромными железными брусьями, но даже поцарапать чёрную гладь им не удалось. Да, здесь вся их сила оказалась бессильна. Отдельную грусть внушало состояние Архива. разрушительные волны наделали в пластинах много «белых пятен». Ничего, пластины они восстановят. А что погибших не вернуть… это известно. Хотелось бы иначе. Но так всё устроено. Как бы то ни было, люмы не унывали и начинали устранять последствия присутствия на их планетах недружелюбной Расы Шэхр. Как всегда, они обретали в труде привычную спокойную радость.
Между тем эосцы, которых сейчас, не вполне в соответствии с прогнозом Эжеса, оставалось лишь восемнадцать тысяч, не верили, что на этом с Шэхр и Рузр всё закончилось. Не верили в это и Мастера. И уж тем более Хранители планет. И не собирались они предаваться по этому поводу долгим раздумьям. Не один, но тридцать Ясных ментально отправились на Шэхр и Рузр. А потом собрались у Эос и сияли колесом светов. И разжали пальцы. И все знали, что знал каждый, и каждый знал, что знали все. И вот что они знали:
Ещё до отбытия первой партии кораблей с шэхрами у Рузр была практически готова вторая партия — сто кораблей для разгрома городов на планетах третьего и четвёртого Посевов. И роботов хватало. И Ходунов. Когда Шэхр и Рузр получили записи событий, они просмотрели всё очень внимательно, кипя от холодной ярости. И внесли коррективы. В настоящее время рузры переделывают Ходунов — выводят защищённые передатчики команд на корпус, и этих передатчиков на каждом корпусе в избытке. Теперь шэхр будет в полной безопасности руководить роботами. И громить яростно. Громить живых. А для искалеченных городов готово лучшее средство — бомбы, мощь которых так велика, что от взрыва одного стандартного снаряда Люмзаар превратится в металлический песок. И не будет на его месте ни одного уцелевшего существа или предмета — только пустыня.
Отдельным образом Шэхр и Рузр намерены разобраться с мельниевыми агзалацами — «механическими бастардами зизверов», как выразилась Рузр, потрясая лапой. Согласно словам Мастеров, новая партия разрушителей прибудет через месяц. В первую очередь шэхры займутся уничтожением Рас Люм и Эос. Зизверов они в расчёт не брали. Ящеры за всё время своего существования не озаботились тем, чтобы придумать хоть какой-нибудь Уничтожитель. Или Поглотитель. Или Распылитель. Трон Всевластия разве что. Но трон бессилен против шэхров. Так что — ничего они не придумали на такой случай. А теперь — поздно.
…Ящеры собрались на треснувших камнях Зизвер-Хом. Каждый камень был родной, да не простой. В каждом таилась технология, и в каждом — погибла. На месте Арены собраний зияла дыра глубиной двадцать люмов, подземные лаборатории засыпаны почвой, всё, что в них было — выведено из строя. Ни одного Переместителя у зизверов не было. Расстреляли шэхры из пушек их родной Хом, много-много раз расстреляли. Камня на камне не оставили. Но это ещё ничего. Ужас в том, что было их две тысячи, а стало — тысяча девятьсот двадцать два. Ящеры снова и снова пересчитывали себя в надежде, что обсчитались. Нет, не обсчитались. А где остальные? Куда ушли? Не хотели они верить в худшее, хоть и видели упавших наземь сородичей. И знали их имена, и выкрикивали их в воздух. Посидев на умерших камнях, они отправились на поиски, и нашли в одном из кораблей шэхров семьдесят восемь мельниевых тел.
И тогда взревели ящеры.
Взревели так горестно, как никогда.
И вернулись на треснувшие камни.
И сидели в зелёном закате.
И были беспомощны.
— Что теперь, отец?
— Я лечу на Рузр. Можешь со мной.
Эта мысль возникла у Эжеса во время космической битвы, когда нервные связи его солдат рвали вибрации, корабли беспомощно вращались в пространстве, лазеры глохли и становились муляжами оружия. Тогда он понял, что полетит на Рузр. И накинул чехол невидимости на свой корабль, избежав смерти.
— Нам не добраться до Рузр. Даже если нас не обнаружат, мы не найдём саму Рузр.
— Ты правильно понял. Но мы найдём. Когда ты рассматривал пластины у Архива, я перемолвился с Хранителем, который был и не был Ор-Люмом.
— И?
— По его просьбе Первый приведёт сюда Зёрнышко, одно из сделанных непосредственно их отцом, которым этот Ясный был, но не был…
— Выброси, пожалуйста, из головы метафизику.
— Да, пожалуй. В общем, этот Мастер будет нашими глазами, мы — его ножами.
— И плетью. И булавой! — изрёк вошедший в комнату Эом. Некоторое время он стоял за стеной и подслушивал. И теперь не скрывал этого. Эжес усмехнулся и, бросив взгляд в сторону массивной фигуры, поднял вверх указательный палец с четырьмя фалангами:
— И саблей. На этот раз, друг мой Эом, ты возьмёшь с собой не только плеть, но и саблю.
Эом не стал возражать — так повелось, что б-эосец предпочитал обтекать в общении острые углы, а не искать их. В свою очередь, если Эом старательно настаивал на чём-либо, перед массой доводов отступал Эжес. Хорошо, он, Эом прицепит клинок к Поясу Свары. Пусть Эжес не переживает.
Когда прибыл Ясный, они обсудили простой по конструкции план. Вскоре один из Первых, люм с жёлтой линзой, посадил на космодром у Общего дворца раритетный кораблик, во многом превосходящий челноки, сделанные по его образцу.
— Всё ли готово, Рузр?
— Всё готово, Шэхр.
— Шэхры вскоре прибудут…
— И вскоре Шэхр будет наслаждаться местью за погибших. Вместе с Рузр.
— Шэхр!
— Рузр!
Когда-то они могли общаться телепатически, но утратили эту способность. Ничего. Пусть техника помогает. Техника поможет им не только говорить. Техника поможет — уничтожать. Уничтожать Люм. Уничтожать Эос. Уничтожать других. Всех, кто встанет на пути.
…Ясный вёл корабль так, словно только этим всю жизнь и занимался. Он знал, что делать. Но не знал бы, не будь он Мастером. Ведь раньше созданными Ор-Люмом Зёрнышками могли управлять только Первые, а теперь — все Мастера. И понятно, почему.
Преодолев две трети пути, агзалацы разминулись с кораблями рузров с шэхрами. Личинки плыли, испуская волны, мнущие ткань космоса. Князья встревожились — противники могут приблизиться к Люме раньше, чем они — к Рузр. Оставалось надеяться, что шэхры не станут спешить с выполнением своей разрушительной работы.
Мастера прибыли на Зизвер налегке. Когда они летели так, присутствие их сознания в Мире было минимальным. Основная его часть находилась за Порталом, где сам в себе плескался Свет. Становясь более грубой энергией, он исторгался из затылка, двигая люмов со скоростью быстрого корабля. Они проскочили вторую Дверь между Люмой и Зизвер, нашли руины Зизвер-Хом и упали сквозь атмосферу, начав торможение в ста люмах над поверхностью. Материал их тел даже не потеплел. Три тысячи Мастеров приблизились к зизверам.
Традиционно Мастера собирались Тройками. Первыми — когда их было три. Вторыми — когда их было тридцать. Третьими — когда их было триста. Четвёртыми — когда их было три тысячи. И совсем редко — пятыми — когда их было тридцать тысяч. Удивлённо и растерянно зизверы взирали на четвёртую Тройку. И казалось им, что в линзах люмов отражается их, зизверов, растерянность. Ящеры ничего не могли. И ничего им больше не надо было. Безнадёжность. Между тем люмы расходились по окружности Зизвер-Хом, а один подошёл к зизверам и попросил их на время покинуть камни. И те послушно отошли в сторону. Прошло несколько люмков, и Мастера взялись за руки. Линзы их вспыхнули белым светом и стали источать его внутрь Зизвер-Хом. Весь Зизвер-Хом затопили они Светом. И он растворился в нём, став полностью невидимым. Целый люмк стояли они так, а потом разжали пальцы. И появился прежний Зизвер-Хом — такой, как до разрушения. И снаружи и внутри. Вот что теперь умели делать Мастера.
Восстановив каждый камень и аппарат, люмы, не обращая внимания друг на друга и на ящеров, поднялись в небо. Зизверы онемели. Но один — нет.
— Зизвер чтит Люм! — во всю мощь проревел Зот. И тогда из неба донеслось, словно только послышалось:
— Люм чтит Зизвер!
Хранитель и князья приблизились к мрачной планете Рузр. Зёрнышко проскочило завесу струящихся по невидимым стенам туч и, незамеченное, застыло. Над ними простиралось бронзовое небо, покрытое подвижной патиной дымов, а внизу, на небольшой горе, от подножия которой разбегались линии лабиринта, темнела округлая равнина.
— Здесь! — сказал Ясный. — Это крыша королевского логова.
Дверь Зёрнышка отъехала вверх, Эжес, Эом и Эшес выпрыгнули в тонкий туман. Чуть притормаживая, князья падали, готовые к удару. Однако удар последовал раньше, чем они ожидали. Эжес упёрся в прогнувшуюся мембрану, и, едва осознав, что она выгибается обратно, взмыл вверх и в сторону. И летел, крутясь мельничным колесом, в лабиринт. Он упал вниз на тридцать ростов, и только в двух ростах над стеной ему удалось затормозить. Эшеса также отбросило. С той разницей, что он успел раньше среагировать и завис над полем. Итак, их откинуло. Но не Эома. Эом прорвал защитное поле — словно прошёл сквозь эластичное кольцо. Замедлившись, он рухнул на плотную, туго натянутую ткань. Полог подался вниз, а затем подался чуть вверх. Эом лежал и ждал, когда пройдёт онемение всего тела. Вверху он видел Эжеса — того снова отбросило, будто бы Эжес — игрушка. Запрокинув голову, Эом заметил и Эшеса. Затем над б-эосцем, словно под ним, скользнули по небу лучи и пронеслись тени.
Эом встал на колени, выхватил из ножен саблю и рассёк тент. Вложив оружие в ножны, он хотел заглянуть в щель, но неожиданно линия разреза пошла дальше — тент треснул и эосец заскользил в тёмный разрез. Когда скольжение только началось, он дал команду дюзам, но дюзы не среагировали. Эом беспомощно падал.
Эжес ещё раз пытался пробить поле, и снова был отброшен с онемевшими стопами. И у Эшеса ничего не получилось. Они висели рядом над тентом, на котором лежал Эом. К ним спешили сторожевые роботы.
Эом с грохотом врезался в пол. Он лежал в лёгком сумраке — по периметру огромного помещения висели жёлтые плафоны. А над ним стоял рузр. Мерцая глазами, страж направил на агзалаца волновой пистолет и нажал на спуск. Но в этот момент оружие уже отклонилось в сторону, вырываясь из лапы. Снова взмахнув плетью, Эом ударил рузра по глазам, и треть из них перестала мерцать. Перекатившись, б-эосец вскочил и побежал. Позади себя он слышал щёлкающий стрёкот травмированного рузра, а спереди доносился… тоже стрёкот. Но другой. Была в нём линия звуков более громких, отрывистых и жёстких, чем в стрёкоте стража, но были также линии, насыщенные негромкими, мягкими интонациями. Эом, проскальзывая по камню, мчался вдоль кишечника Рузр. Вот она — огромная, блистающая разбросанными по лбу ледяными глазами. Лапы её угрожающе машут. Сзади настигает страж. Но он боится наступить на органы королевы, а Эом не наступает исключительно, чтобы не терять скорость. Ему надо преодолеть ещё семь ростов… шесть… пять! Эом пригнулся — чёрная лапа просвистела над головой. Два…! Поднырнув под другую лапу и перекатившись, он оказался за спиной королевы. А её ночной страж только приблизился к ней… и замер. Эом прикоснулся обухом сабли к бледно-лиловому сердцу длиной два люма, и оно забилось быстрей, вздувая светящиеся зелёные жилы. В затылок королевы ударил липкий комочек переводчика.
— Приветствую тебя, Великая Рузр! Я — Эом, император Серого Кольца, а ныне князь Эоса. У твоего сердца я держу мельниевый клинок. Пусть страж удалится. Страж удалился. Рузр, подрагивая головой, сказала:
— Я знаю легенды о тебе, Эом, сказания, созданные твоей отвагой и силой. Я рада видеть тебя, хоть и не вижу. Что за надобность привела тебя ко мне, воин с туманной планеты?
Да, Рузр умела изящно выражаться, ведь ей было много веков. А за долгое время кто же не научится искусству речи? Однако не поболтать хотела Рузр — разговаривая с Эомом, она намеревалась, закинув за спину лапу, схватить его сверху клешнёй. Но Эом знал её намерение. И, чуть отдалив саблю от сердца, сказал:
— Я не рекомендую тебе распускать руки, королева, ибо сейчас мой клинок повёрнут остриём вниз.
Вздрогнула Рузр. И пульсация её сердца участилась. Далее Эом укорил её за то, что она пытается вести с ним разговор внешнего плана, прекрасно понимая, почему он здесь. И Рузр извинилась за это. Затем Эом, правильно предполагая, что его друзей схватили, велел запретить убивать их, а вместо этого — привести в Тронную пещеру. И Рузр распорядилась так. Через половину люмка Рузр говорила с Шэхр и просила отозвать корабли, обещая за это три планеты. Но Шэхр не хотела отступаться от десятков планет, которые получила за две. Пока, наконец, Рузр не открыла ей карты. И были эти карты непригодны для выигрыша.
— Ты сумасшедшая, Рузр! Ещё наша мать говорила, что ты безумна, когда мы своими детскими умишками искали свои первые биологические структуры.
— Я не безумна, Шэхр. Над моим сердцем висит клинок.
— Мне никогда не нравились твои иносказания, тем более теперь!
— Это не иносказание. За моей спиной стоит агзалац. И держит остриё над моими сосудами.
— Рузр! Кто?
— Шэхр, это один из князей Эоса, чей флот был сметён нашим оружием. Скажу иначе, чтобы ты не сомневалась в бедственности моего положения: это студень Эом в металлической оболочке.
— О, мать наша Шрух! — воскликнула Шэхр. — Этого я никак не ожидала. Скажи, пусть не волнуется! Передай ему привет от меня, Рузр!
— Уже передала, Шэхр. Диалог открыт в моём сознании, и на моём затылке — переводчик.
Корабли Рузр, набитые шэхрами, роботами и бомбами, возникли в небесах планет. Люмы бежали в леса, прятались и не знали, что делать. К городам приблизились Личинки. Они висели воплощением гибели. А потом улетели. Шэхр отозвала корабли.
— Как удачно, брат мой Эом, что ты весишь в полтора раза больше меня!
— Как удачно, брат мой Эжес, что ты посоветовал мне взять клинок!
Эшес и Ясный стояли тут же, за спиной Рузр. И, глядя на её безобразный затылок и вынесенные наружу органы, Эшес скорбно размышлял о том, что она, в сущности — несчастное создание… и на этот раз ошибался. Рузр сама выбрала для себя такую форму. И была счастлива обитать здесь и производить потомство, и общаться со своим супругом У-Рузром — небольшим созданием, похожим на рузра, только вполне симметричным. Сейчас он висел где-то в своих покоях в сотканной им кроватке и спал. Рузр рузровала хорошо. И не собиралась это прекращать нелепым образом.
Ясный, Эом и Эшес вскоре улетели. А Эжес остался. А когда через месяц улетел Эжес, у сердца Рузр стоял другой мельниевый агзалац с клинком. А когда улетел и тот, сердце Рузр пульсировало в ажурном футляре под присмотром Невидимых глаз. Эом, как мог, сгладил шероховатости, присущие такой ситуации.
— Это невиданно, князь Эом! Я, конечно, люблю подарки, но это…
— Великолепная Рузр! Ювелирное украшение сделано лучшими мастерами наших Глубин! Красота его со временем не померкнет, равно как не испарятся его свойства, что не проявятся, если Рузр не проявит себя дурно относительно нас. С нашей стороны, уверяю: мы никогда не злоупотребим твоим высоким доверием!
Размышляя, Рузр пришла к выводу, что на самом деле это всего лишь украшение. И она вольна оставить его только украшением. И не допустить ситуации, при которой изящные петли могут неожиданно прийти в движение и, перекручиваясь, сжаться. Да, иногда она переживала. И чувствовала себя несчастной женщиной. Но тогда прибегал У-Рузр, цокая лапками, и стрекотал ей что-то утешительное. И, вздыхая, Рузр приходила в нормальное состояние.
ПОСЛЕ БУРИ
320 лет от Люмзаара
Люмы не одобрили решение эосцев и зизверов насчёт королевы рузров. Прожив более трёх столетий, они отказывались понимать, что не все создания безобидны. Люмы не верили, что в мире существуют чудовища. И постоянно их приручали. Так они приручили монстров собственной Расы — Непронов. Так они позже приручили других чудищ — ножей, студней, небылей, зизверов. А сейчас, опосредованно, — Шэхр и Рузр. Но метод приручения Рузр им не нравился. Они посетовали Эжесу, что узорный капкан стесняет её свободу. На что он, усмехнувшись, ответил:
— Свободу — чего? Свободу убивать вас, вечные дети? Я — против такой свободы. Хотите вы того или нет, я буду оберегать Люм, Эос и Зизвер. И Эжес, конечно, понимал, почему. Ведь он родился и жил чудовищем. И другие на месте люмов убили бы его. Но люмы отправили его в Цирк. Что само по себе смешно, но милость — не смешна. И предоставили неплохое жильё. И не разлучили с Эомом. А потом другие чудовища — зизверы — сделали для него тело по их просьбе. Князь Эоса знал, что, даже будучи действующим императором Серого Кольца, он являлся зверем. Но с люмами стал и чем-то Другим. И это Другое Эжес ценил больше всего. Другое диктовало ему, что делать, и эта диктовка была главнее мнения люмов, если речь шла о действительной опасности для них. А что такое действительная опасность, в этом Эжес разбирался лучше. Эжес не был нянькой. Он был щитом и саблей. И всё он верно понимал. И верно действовал. Но чего-то ему не хватало. И через несколько лет стало понятно, чего не хватало Эжесу и другим эосцам. Особенно б-эосцам. Вернее, кого. И стало это очевидно, когда на астероиде появились первые женщины. И были они красивы, умны и деликатны. Нет, дамы и господа Эос не разбивались на пары и не заводили детей. Они дополняли друг друга психологически и энергетически. Так же, как дамы и господа Зизвер. Когда мужчина и женщина Эос чувствовали взаимную симпатию, они поднимали ладони и сближали их. И тогда из ладоней исходил свет и дрожал между ними, свиваясь в клубок. А потом этот клубок впитывался в ладони. Это продолжалось десятую люмка, то есть — один эос, и доставляло им большое наслаждение, сравнимое с тем, что испытывали люмы у звезды Цав. Или Цох.
Возрождение и крах секты Аметиста
История с Цох не закончилась сожжением в её пламени Серпа. В триста двадцать первом году от Люмзаара секта серпиан возродилась на Сальге. И возродил её тот же мятежный Аметист. Долгое время он работал в сфере грузоперевозок, и всё с ним было в порядке, пока он, привезя однажды в Тац-Люм груз, не посетил городской Архив. И надо же так случиться, что его занесло к пластинам «Поэзия Тац». Они были заполнены большими и малыми сочинениями начала первого века Тац-Тац.
Звезда играла в прозрачном здании, настроение у Аметиста было великолепное, и, взяв одну пластину, он принялся читать. И восхитился. Так сейчас не говорят! Разве что Мастера иногда выражались подобным образом. Аметист зачитался. Потом бегло просмотрел другие пластины. И снова пришёл в полнейший восторг. Он перекачал в память часть содержания и, прилетев домой, перечитывал и перечитывал стихи. Прибыв на Тац-Тац в следующий раз, он при первой возможности поспешил в Архив. И в следующий раз поступил так же. В результате, после долгих чтений его «позвала Цох». Так он и заявлял:
— Меня позвала Цох! Через столько лет она помнит обо мне и ждёт!
Но люмы ему не особенно верили. Все они были несколько иные, чем когда-то. Тем не менее Аметисту удалось собрать полторы сотни приспешников. И что бы вы думали? В свободное время, в лесу, поодаль от Сальга-Алас-Люм, они соорудили небольшой, но отличный в техническом плане Серп. Как всегда, люмы не контролировали друг друга в свободное время, и никто не обратил на эту стройку внимания. Так казалось. На самом деле за деятельностью Аметиста наблюдали Мастера. Они помнили историю серпиан и, даже не заглядывая в его линзу, понимали, что происходит. И понимали это во всех подробностях потому, что среди них был Хранитель планеты Сивиур. Узрев, что затевает Аметист, он задумчиво покачал головой, вспоминая давний разговор. И так же покачали головами Мастера, решившие пресечь патологический процесс наилучшим образом. Нет, они не собирались грубо останавливать Аметиста или увещевать его. Они ждали. Следовательно — собирались пошутить. А шутки Мастеров заблудшим люмам нравились ещё меньше, чем их нечастые личные визиты. И вот что было дальше…
На этот раз Аметист и его новые серпиане домчались до Цох за считанные сотни люмов, проскочив три Двери. Выйдя на Серп, Аметист принялся воздевать руки и читать заранее сочинённую оду:
Мы снова здесь, сиятельная Цох!
Мы снова видим твой волшебный свет!
Ты — наша радость, счастье, наш исток!
Блуждает в линзе экстатичный ток…
Он уже начал распаляться, когда вдруг услышал, как и его сектанты, слова самой Цох:
— Аметист! Я не твой исток. Твой исток — Цав. Но и Цав не нужно, чтобы ей читали оды, а потом болтались рядом с пустыми линзами. В прошлый раз моё внимание было далеко отсюда, а может быть, я спала. Хорошо, что сейчас Мастера привлекли его к твоей проблеме. Теперь я действительно говорю с тобой. И я говорю тебе — забирай своих туристов и лети туда, откуда прилетел. Это всё.
Аметист, от неожиданности севший на обшивку, так и сидел некоторое время. Затем опальный гуру и бывшие сектанты, чувствуя себя крайне глупо и подавленно, забрались в Серп и отправились на Сальгу.
А Мастера освободили накопленный смех.
Характеры планет
Можно немного рассказать о Люлле и Сивиур. Как известно, по Зёрнам Люма — дочь Сивиур и мать Люллы. Хотя таких родственных связей между планетами нет, определённая близость между ними присутствует.
Люлла похожа на мать по Зерну. Люма — розоватая и золотистая. Люлла — розовая и золотая. Можно ожидать от планеты с таким именем главного города в форме колокольчика. Но нет, столица Люллы — куб. Люлла-Люм стоит на самом высоком холме долины Инваавала, длина каждой его грани — четыреста люмов, и живёт в нём около миллиона люллан. Вокруг столицы по холмам разбросаны такие же, но меньшего размера, городки, посёлки и отдельные дома. И когда кто-то из люмов говорит, что Люма — самая красивая планета всей Расы, есть большая вероятность, что ему возразят, вспоминая яркое небо и урбанистический пейзаж: «Нет, самая красивая — Люлла». Однако не только красотой она славится. Кубы Люллы отражают строгое мышление её жителей, поэтому Планетарное Сообщество доверяет ей сложные задачи, например, связанные с логистикой. И совсем не стремится поручить таковые Люме, которая считается планетой интуитивного поведения. За что особенно ценится Тац-Тац и Сивиур. Что до Сивиур… Сивиур — довольно невзрачная планета, её небо часто хмурится и дождит, но когда прозрачно — ярко сияет. Главный город Сивиур-Люм — конус-спираль с маленькой ротондой на вершине. Располагается он на лугу, поросшем бежевой травой. Спиральные мотивы присутствуют и в архитектуре других городов, возведённых далеко от Сивиур-Люма — на расстоянии от пятисот до двух тысяч эл-люмов. Сивиур традиционно считается главной персоной Планетарного Сообщества Люм. Не отстраняясь от этого статуса, все полномочия она отдала Люме. И при этом, опасаясь роли «тайной владыки», ведёт себя максимально тактично, чтобы не выбиваться из общего ряда. При кажущейся мягкости характера это очень упрямая планета. Во время Большого Диктанта она дольше всех сопротивлялась влиянию Первых. Так, что те называли её «эта несносная Сивиур», а потом, когда стало понятно, о какой планете идёт речь, просто — «Несносная». Например:
— Представляешь, пока меня не было, Несносная успела развалить три конторы.
— И представлять нечего. Чего ещё от неё ожидать?
Разве не удивительно, что даже Первые в пору их заносчивости говорили о планетах, как о живых существах, будто у них и правда есть свои характеры? Не удивительно. Ведь планеты — живые существа, и у каждой — свой характер. Характер планеты определяется светом её звезды, атмосферой, флорой, фауной и Цивилизацией, которая на ней развивается. Естественно, когда мы говорим про характер Люмы, то ведём речь и о характере её Цивилизации. Планета и Цивилизация всегда составляют единое целое. Если дурна Цивилизация, то и планете живётся невесело, пример — задыхающаяся от выхлопов Мерх периода рабовладения.
Освоение технологий и перемены
После победы над воинственными сёстрами люмы получили новые технологии. Технология Рузр досталась им в качестве общего трофея, а технология Зизвер была подарена ящерами за спасение и восстановление Зизвер-Хом. Но ведь и зизверы получили технологию Рузр. И Раса Эос получила технологию Зизвер — от Люм. Таким образом, самыми развитыми Расами в десятках Глубин оказались Люм, Зизвер и Эос.
Люмы с большим рвением принялись изучать и применять новое. Уже через год их стандартные корабли были намного быстрее, чем прежде. Двигатели рузров не отличались сложностью, но для их работы требовался материал из-за Аморфного Стыка. Его поставкой занимался Эом, построивший терпимые отношения с контрагентом — Рузр. Она, в свою очередь, получала товар от Шэхр, а та брала его у бесформенного существа, имя которого приводить бессмысленно, поскольку оно не имеет определённой формы и постоянно меняется. В основе действия волнового двигателя рузров, как и волновой пушки или бомбы, лежит использование гравитации вообще и любой силы притяжения или отталкивания. Поэтому единожды сделанный двигатель ничего больше не требует и лишь нескоро приходит в относительную негодность в связи с истощением основного компонента — нэрллима. Нэрллим — чрезвычайно тяжёлое вещество неопределённого цвета, губительное для биологических организмов, отчего рузры и шэхры всегда использовали для работы с ним роботов. Но для люмов, зизверов и эосцев нэрллим не представляет опасности, что существенно облегчает работу с ним.
Что касается Переместителя, посредством этого технического чуда нельзя перенестись куда угодно. Пустой Переместитель — бесполезная коробка. Чтобы функционировать, он должен «знать» место назначения. Потому, когда их приборы повредили, зизверы испытали отчаяние. И особенно Зот. Ведь свой Переместитель он загружал тысячи лет, отправляя его на разные планеты в небольшом летательном аппарате. Прибывая на планету, Переместитель фиксировал место и сцеплял в своём «понимании» две точки — ту, в которой находился, и ту, из которой прибыл. Вот потому Зот и чиркал по коробке когтем, что вносил исправления в данные места отправления. И только после этого активировал прибор. И тогда Переместитель совершил следующее — уплотнил координаты пустыря на Мерх и размыл координаты подземелья с люмами и ящером так, что сам Великий «перепутал», где находится их действительная реальность, и счёл ей пустырь у З-Мерх-Хааг. И дрожавшая в помещении «вода» с тенями, это не что иное, как признак размышления Великого, который думает и не думает, знает и не знает, помнит и не помнит. И Зот в этом случае пользовался «не думает», «не знает» и «не помнит», подбрасывая посредством прибора свой вариант. И, равнодушно соглашаясь, Великий принял этот вариант. Ведь Космосу совершенно всё равно, где находятся такие микрочастицы, как Зот и миллион люмов. Примерно так действует Переместитель, а как именно он это производит — тайна, принадлежащая специалистам. Речь здесь в первую очередь о том, что Переместитель космических кораблей не отменяет. Если только Раса не считает, что ей хватит уже совершённых открытий, как это сочла Зизвер.
Технология перемещения пригодилась люмам для использования в «домашних условиях». У крупных городов Сообщества появились Пятна перемещений, сцеплённые в «сознаниях» приборов. Теперь грузы легко переносились в любой город общей сети, однако примерно на сотый раз использования Пятна Великий переставал реагировать на размытие или уплотнение координат, и приходилось передвигать само Пятно, чтобы снова включить его в схему. После периода путаниц и казусов управление процессом перемещения грузов и координат отдали, что было предсказуемо, Люлле. Когда перемещениями занялась отдельная контора, сеть стала функционировать относительно стабильно. Понятно, что она не отменила применение антиграв-магистралей, чья совокупная длина на Люме за полвека увеличилась в три с половиной раза, поскольку область постоянного присутствия росла. От малых Лиул протянулись цепочки таких же Лиул и Лиул меньшего размера, вплоть до совсем небольших поселений, исчезающих под лесной кроной. При этом, как прежде, многие люмы, игнорируя магистрали, использовали для путешествия между городами Белые дороги. И всё те же модели велосипедов, но теперь зачастую — с волновыми подшипниками. Такие подшипники никогда не изнашиваются, и никакого трения в них нет.
Эосцы ограничились одним Пятном перемещений неподалёку от Общего дворца. Использовалось оно исключительно для транспортировки нэрллима. Решив упрочить порядок на родине, Эжес и Эом установили на Кольце Вивур Пищепроизводители и разделили планету по Линии Свары красным забором, который прерывается сотней Кругов Свары. Эти арены нужны ножам и студням для того, чтобы сбросить напряжение, а в случае большой удачи — отправиться на Эос. Кроме того, на Вивур появились училища первой и второй ступени, выпускающие в основном техников. Но и по части героических саг вивурцы могут дать фору многим. Оказалось, что не перевелись на планете сказители. Недавно записанные эпосы «Деяния Эжеса» и «Борьба Эома» заняли почётное место в архивах множества планет.
Эпос «Деяния Эжеса» собран из коротких фраз. Эжес фигурирует в нём под именами Скачущая Скала, Железный Нос и Пять Скаковых. Корабль Кольцо называется глазом тумана, чужая планета — хворой Вивур. «Борьба Эома» — тягучее повествование, поглощающее читателя. В нём большое внимание уделено пище, при этом вкусы описываются через цвета, звуки и эмоции, из чего понятно, что студни — гурманы-синестеты.
Сам Эос практически не изменился, но теперь около него располагаются десять жилых кругов и овальный Стадион для битв и тренировок. Астероид в центре, круги, овал, прямоугольники космодромов, свободно висящие в пространстве Пузыри и Ножи... Прибавьте сюда мельниевых агзалацев с разными походками и получите жутковатую картину. Но и увлекательную. Эосцы здесь всюду. И все, кроме Эома, Эжеса и Эшеса, который поставил себе неподалёку от Сабли вигвам, живут без потолка над головой. А где же они спят, и спят ли вообще? Коротким, не более десяти люмков, сном они забываются в шезлонгах. А как же они едят? Едят они так же, как зизверы — редко. В этом случае чешуйки на груди расходятся, и они забрасывают в отверстие кусок урана. Или другого металла. Или камень. Их организм это устраивает. А как смотрят эосцы на большинство Рас? Свысока, сквозь них, как на что-то мягкое и бедное, удручённое множеством ненужных вещей и условностей.
…Но есть в Великом существа, сквозь которых эосцы смотрели не намеренно. И сами об этом не ведали.
ИХСИХИ
Вплоть до своего совершеннолетия представители Расы Ихсих исследуют Космос на челноках. Но взрослые ихсихи на кораблях не летают, они — энергетические сущности и вольно скользят между звёзд большекрылыми тенями с красноватыми глазами. Такое впечатление, что речь идёт о двух совершенно разных видах живых существ. Как же такое возможно?
Когда ихсиху исполняется сто лет, он проходит трансформацию — выпрастывает энергетические части и через полгода мучений, отбросив остатки плоти, переходит в теневую фазу существования. Отныне он — тень среди таких же теней. Нетопырь.
Нетопыри бывают в сотнях Глубин, но всегда возвращаются к родной планете — навещать малочисленных потомков. Для них, их же руками, они создали космические корабли — пусть пока летают так, привыкают к безднам. И подростки охотно отправлялись в странствия, а затем возвращались с новыми впечатлениями. Но иногда кто-то из них пропадал. И тогда нетопыри выясняли, что именно произошло. Так, однажды они узнали, что Ихса, Иихса, Исха, Хииса и Исииха пожрало чудовище планеты Вивур — студень Эом. Они обнаружили Эома и долго наблюдали за ним. И в ту пору, когда он был настоящим студнем, и в годы его пребывания в мельниевой плоти. Ведали нетопыри и то, что сейчас Эом зачастил на Рузр. И вообще многое про Эома знали. Ведь этого требовало Отсроченное Возмездие, происходящее иногда через десять, иногда через сто, а иногда и через пятьсот лет. То, что Эом теперь не монстр, для них ничего не значило. Всего около тысячи юношей и девушек было у нетопырей, и пятерых юношей — съел прожорливый студень. Старейшины боялись, что когда-нибудь последний агзалац Расы Ихсих станет нетопырём. Чем же они будут без живых улыбок, смеха, блеска счастливых глаз? Мраком без прошлого и будущего!
Злы были нетопыри на студня и следили за ним, уготовав ему жуткую смерть.
326 лет от Люмзаара
— Эом, ну почему ты такой скучный! Я почти влюбилась в тебя и влюбилась бы совершенно, если б ты не был таким занудой. Дела… хоть раз бы не про дела.
— Очаровательная Рузр! Я и сам рад пообщаться на весёлые темы, но мои обязанности…
— Ах, как я тебя понимаю, мой мельниевый рыцарь! К делам, коли так. Через тысячу эос Шэхр доставит товар. Задержка происходит не с нашей, но с той стороны. Оно что-то там перепутало или недогрузило! Объясняться с ним в тонкостях очень сложно, ты же знаешь. Это несносное нечто иногда совершенно недоговороспособно…
Они пообщались ещё пару эосов, и Эом, отпустив финальный комплимент, покинул Тронную пещеру. Лично переговорив с Рузр, он летел на Зёрнышке с волновым двигателем и не замечал скользящей рядом тени. Эосцы и люмы постоянно держали техническую связь с королевой, но визиты играли в общении главную роль. Если Эом долго не прилетал, Рузр начинала рузровать только по своим делам, выключая переговорное устройство. И поступала так без тени сомнения, будучи в курсе, что активатор ажурного футляра её сердца Эжес со скрипом отдал Люм. А Люм — не Эос. Люм не обидит её из-за пустяка. Иными словами, Рузр чувствовала себя в полной безопасности и позволяла себе всё, что может позволять королевская особа. За исключением злого умысла против Люм, Зизвер и Эос. Да и толку-то ей в умыслах, если они сейчас неплохо общаются и торгуют? И Эом оказался таким занятным. Рузр чувствовала оживление, общаясь с ним. Играя в повышенную симпатию, она как бы делала У-Рузра не единственным. А себя — ещё более единственной. Хотя знала, У-Рузр — единственный. И после игры с Эомом ещё больше ценила супруга. И рузры без лихорадочной спешки дрыгали лапами, ощущая внутри покой и довольство. Они не подпрыгивали в своих гамаках, разбуженные паническими сигналами, и трудились так, как это и положено приличным рузрам — всего семь десятых времени.
У Эоса скользили тени. Близился час Возмездия, отсроченного более чем на четверть тысячелетия. Нетопыри подождали бы ещё, дабы зелье злобы стало гуще, но слишком быстро развивалась технология на астероиде. Они опасались, что вскоре их заметят при помощи новых устройств обзора, и тогда станет сложнее как следует покарать врага Теневой Расы.
Сидя на полу в прозрачном вигваме, Эшес читал, покачивая головой. Из небольшой линзы глухой маски струился мерцающий лучик, воткнутый в пластину. Иногда луч чуть-чуть сдвигался. Меж тем ясная ночь за стенами вигвама стала струящейся и более тёмной. Это несколько нетопырей окружили его скромный княжеский замок. Ведь воистину Эшес был князем Эоса. Правда, князем лишь самого себя. Тоже неплохо, на самом деле. Сняв маску, эосец повертел светлыми глазами, меняя настройки, и заметил — что-то не так. Встав во весь свой рост, составляющий примерно два дюма, Эшес вышел на каменную поверхность и… пропал сам для себя. Несколько нетопырей оккупировали его мозг и замкнули на себя нервные связи. Из его тела торчали, двигаясь, крылья, но вот и они втянулись в мельний.
Нетопыри не искали простейших путей. На Ихсих Эома должен доставить близкий агзалац, но не Эжес. Эжес был виновен почти как Эом. Пусть он для начала потеряет сына и отправится на его поиски. Они разберутся с ним потом. А Эом — для начала — пусть верит в то, что его предоставил им Эшес. Такие мысли скользили в нетопырях, шагающих в металлическом теле к Пузырю.
Эом сидел на втором этаже и ничего не делал. Он только что вернулся с Битвы плетей и анализировал произошедшее. Ему снова досталось. Недавно перевоплощённый студень, полный азарта и освоивший технику, бросал его и переворачивал, и снова бросал. Мельний шуршал о мельний, а Эом всё падал и падал. Эосец знал, что расправляется с князем, и от души хохотал. Похохотал бы он раньше, когда Эом был в три раза больше его! Но теперь этого преимущества не было. Наоборот — противник был выше и тяжелее. Эоб. Большой и смелый воин. Однако в конце поединка Эом в удачный момент применил ленту. Ленты Эоб не ожидал. Предплечья его были прижаты к корпусу, Эом производил захват шеи. Эоб был мощен, но и Эом не слаб…
Бросив взгляд в стену, князь увидел, что к замку быстро идёт Эшес. Тот явно желал ему что-то сказать.
— Эом! Полетели. Есть важное. На другой. Планете. Нэрллим. Много.
— Нэрллим? Не за Аморфным Стыком? Не может быть!
— Может. Летим. Увидим. Эжесу потом. Прилетит. Сюрприз.
В это время в залу вплыла дородная княгиня Эмбомбла. Её мельний был покрыт новым роскошным узором. Мастерица на всю фантазию. Несомненно, она появилась, чтобы предложить мужчинам чего-нибудь перекусить и выпить. Наверняка у нее не кухне есть что-то вкусное. Ценные металлы и минералы, тягучее пиво из радиоактивной пыли, возможно, цельная блистающая жеода. Всё бы хорошо, но у Эома от всех этих вкусностей иногда случалась изжога. Да и не время набивать утробу. Улыбнувшись преузорной Эмбомбле, он известил знаком, что сейчас они ни в чём не нуждаются. Княгиня понимающе улыбнулась, кивнула стоящему столпом Эшесу, и также плавно, как и прибыла, удалилась в свои покои.
— Точно. Нэрллим. Летим.
Слегка изумлённый Эом не поинтересовался, откуда такая информация. Эшес редко ошибается. Вскоре они мчались в Зёрнышке. Вёл, разумеется, «Эшес». Говорил он редко и односложно. Эом списал это на сосредоточенность и желание поскорее доподлинно проверить, есть ли на Хиссих нэрллим. Если да, то это просто замечательно! Название планеты незнакомое. Вероятно, он никогда на ней не был. Что же, скоро увидит новое место. А там, глядишь, ему не нужно будет постоянно летать к Рузр. Она была интересной собеседницей, но иногда проявляла к нему слишком большую заинтересованность. Так, что становилось не по себе. «Мой мельниевый рыцарь!» Вела себя, как принцесса в башне. Будто он пришёл освободить её от чудовища. Меж тем как освободиться от чудовища могла только она сама, многократно переделав свою биологию. Переделок через пятьдесят. Лет через сто. Через многие страдания…
Страдания, похожие на те, которые Эом вскоре испытал в невесомости, неподалёку от Ихсих. Нетопыри терзали его особым образом, разрывая и соединяя нервные связи. Тело Эома трясло и скручивало так, как никто не мог скрутить его на Стадионе. Эом беззвучно кричал в безвоздушном пространстве. Кричал голосовыми мембранами. Кричал интегрированным в череп переводчиком. Кричал всем своим существом. Никогда, даже будучи студнем на Вивур, он не испытывал такой боли. И эту боль дополняла другая — боль от невероятного предательства Эшеса. Когда они приземлились и выпрыгнули на твёрдую поверхность белёсого цвета, когда ветер крутил и подбрасывал пыль и песчинки, а вокруг них стояли синеватые тени, Эшес рассмеялся и сказал:
— Всё. Эом! Теперь. Я тебе. Не завидую. Пусть. Ты упал. К Рузр. Я бы тоже. Смог! Просто я. Не грузный. С тобой — всё. Князем. Б-эосцев. Буду — я! Мне пора. Прощай. Навсегда. Студень!
И, рассмеявшись ещё громче, Эшес вскочил в корабль и улетел. Вскоре он оказался на космодроме городка Их, где в хрустальных башенках жили юноши и девушки планеты. Юноши — в башенках пониже. Девушки — в башенках повыше, с пустующими верхними комнатами для детей. Нетопыри рассказали изумлённым потомкам историю появления в городе незнакомца, а затем, зайдя в отдельную башенку, велели запереть за ним прочную дверь. И вылетели из Эшеса. Затем Зёрнышко вернулось на прежнее место, и нетопыри завели в него узурпированное тело Эома. Затем они вывели кораблик в космос, выпрыгнули из него в теле Эома, вылетели из Эома, подождали, когда он очнётся, и стали его терзать. И с удовольствием наблюдали тлеющими светло-красными пятнами, как пойманный враг извивается и корчится, не в силах выпрыгнуть сам из себя. Отсроченное Возмездие началось.
Очнувшись, Эшес увидел ихсихов. Он неплохо знал эту Расу. Иногда они прилетали на Люму. Однажды он разговорился с одним из них, и они долго обсуждали творчество поэтов Розовой школы. Как же его звали… выставив в окошко голову, он приветствовал агзалацев.
— Эй, друзья мои! Что происходит?
Робко приблизившись к нему, молодые ихсихи вежливо заговорили, толком не отвечая на вопрос. Князь решил дальше прояснять обстановку.
— Ихис! Ты здесь? Это я, Эшес! Люма…
Вперёд вышел агзалац ростом с Эшеса, только гораздо тоньше могучего эосца.
— Эшес?! Совершенно не ожидал встретиться с тобой… так.
Ихис осёкся, Эшес увидел, что его знакомый испытывает досаду. Как и все другие юноши и девушки, застенчиво стоящие неподалёку от окошка. Все они явно чувствовали себя не в своём шезлонге.
…Эжес, обнаружив пропажу, встревожился. И больше — от исчезновения Эшеса. Эом путешествовал куда хотел и не докладывался. Но сын всегда держал его в курсе своих планов. Эжес на этом не настаивал, так повелось с подачи Эшеса. Ему нравилось делиться с отцом, в том числе совершенными пустяками. И что же? Где он сейчас? Эжес шагал из конца в конец по открытой прямоугольной площадке, по краям которой вздымались огромные, натуралистично выполненные из железного стекла сабли Цожж-Жиц-Ц-Ц-Зиижа. И тревожился. Где же его единственный сын?
Пытка продолжалась вот уже двести люмков. И это всё ещё было только начало. Нетопыри отслеживали общее состояние Эома и, когда оно становилось критическим, оставляли его в покое. Ровно до нужного улучшения. И снова принимались за осуществление казни. Пусть вспомнит Исха, Ихса, Хииса! Пусть вспомнит Исииха! Пусть вспомнит Иихса! Они объясняли ему, почему он здесь. И показывали лица юношей. И ждали от него раскаяния. Пусть вспомнит каждую чёрточку. Вспомнит, как пожирал этих прекрасных детей, которые сейчас могли быть вместе с ними, если бы не он — прожорливое чудовище, студень Эом!
Эшес отлично умел общаться. Вскоре он узнал всё, что ему могло пригодиться. Узнал, кто такие старшие ихсихи. Узнал и то, что младшие не хотят в дальнейшем общаться со своими детьми так, как нетопыри общаются с ними теперь. Общались же они следующим образом — нетопырь совмещал свою голову с головой молодого ихсиха и, не поглощая его сознания, рассказывал. Затем отстранялся, и тогда ихсих отвечал или спрашивал. И снова нетопырь совмещал свою голову с головой потомка. Только в такой очерёдности они могли вести диалог. Поэтому младшие никогда не перебивали старших и слушали их очень внимательно. Но слушаться… нет, слушаться они не хотели. И с удовольствием вырывались в космос на кораблях, чтобы находиться подальше от предков. Кроме того, они не жалали размножаться в неволе. Поэтому, втайне изготовливая противозачаточные средства, держали эту информацию далеко на границах сознания. Там, куда нетопыри не дотягивались своим бдительным вниманием.
— Да, тебе отсюда не вырваться, Эшес. Мне жаль. И в то же время и предложенный тобой вариант… вряд ли это… как-то поможет…
— Поможет. Не сомневайся в моих словах насчёт дальнейшего. Я вас не обманываю. Как там…
Твои равнины мне под стать —
Спокойны, как и я.
Мне всё бы мир твой обнимать —
Всё — видеть бы — тебя…
— Да, я помню продолжение. Это стихотворение Роза.
— Правда?.. а я забыл. Просто нравится. Но послушай, Ихис, уж вы сыграйте этот спектакль безукоризненно. Сегодня. И сразу летите к Хранителю.
— Я… хорошо, я скажу другим.
Ихис поднялся с хрупкого на вид стула и, удаляясь, сложил его, тряхнув за спинку. Эщес ещё некоторое время смотрел на уменьшающуюся долговязую фигуру. Скажет ли? Послушают? Решатся ли? Сейчас его мир висел на волоске.
Челнок ихсихов стоял на космодроме Люмзаара, а сами они уже теснились в комнате Хранителя. Люм смотрел на них снизу вверх, крутил линзой и позвякивал. Он всё понял и оценил обстановку. Эжеса решил не тревожить, он в данном случае бесполезен. Пусть летает, ищет. Им — пора.
— Это будет не легко, но и не трудно. Помоги нам Цав.
Нетопыри яростно атаковали подлетающую к планете Ихсих общую Черепаху люмов. Однако, ныряя из Космоса в линзы, они попадали как будто бы в другой Космос, из которого не могли выбраться обратно. Один за другим нетопыри заблудились в неведомой Глубине и летали там, некоторое время частично присутствуя снаружи — из тел люмов вырывались трепещущие теневые крылья. Но вот эти остроконечные тени пропали из реальности — нетопыри отчаялись и сложили их, зависнув в незнакомом пространстве и размышляя, что теперь делать. Люмы, ставшие ловушками, чувствовали где-то далеко в сознании присутствие узников, но пока ничем не могли им помочь. Вскоре обнаружили висящего в сумерках Эома и выслали за ним челнок. Три нетопыря, дежурившие рядом с жертвой, набросились на нежданных гостей и также утонули в линзах.
Когда Черепаха приземлилась у городка Их, люмы увидели, что к ним спешат ихсихи, и сними — Эшес. Вид у него был обрадованный, но и тревожный.
— Эос чтит Люм! Где Эом?
— Там, — кивнул в сторону Черепахи люм.
— Как он?
— Разбит. Но очень рад.
Ихсихи, многие из которых видели люмов впервые, также произнесли Приветствие Рас.
— Ихсих чтит Люм.
— Люм чтит Ихсих, — был ответ.
Эта форма приветствия стала распространяться в Великом после того, как её выкрикнул Зот. До этого все здоровались по-разному, иногда затрудняясь, как лучше выразиться — некоторые Расы были в обращении неприхотливы, другие требовали повышенного почтения. Теперь всё стало проще. Всё чаще применялась формула, содержащая главное. Удивительно, что такие простые вещи появляются не сразу. Возможно, формула становилась общепринятой, поскольку её распространял возникший из новых обстоятельств Дом ЭЛЗ.
Из второй прилетевшей Черепахи вместе с люмами вышли зизверы. Они задумчиво озирали пространство, щёлкали челюстями и размышляли, где лучше раскинуть лабораторию. Их встречали Эшес и Эом, который периодически хлопал Эшеса по плечу. Он был счастлив, что никакого предательства не было. И, возможно, радовался этому больше, чем освобождению от нетопырей. Когда те его мучили, он думал: «А стоит ли мне вообще находиться в Мире, где предателем может быть даже Эшес?» Несомненное для него тогда предательство повергло его душу в глубочайшую тоску. Скорее всего, нетопыри намеревались повторить свой трюк, разыграв сценку с участием уже Эшеса и Эжеса. Разыгрывать сценки они умели. Но их дети — тоже. Они часами репетировали спектакли по пьесам драматургов, которые давно ушли в мир теней. Некоторые из этих драматургов ещё были в некотором смысле живы, но, к счастью, они не присутствовали на представлении, а потому не имели возможности уловить неточности и сомнения. Так что спектакль «Жажда путешествия прямо сейчас» удался. Публика поверила и не возражала против скорейшего отлёта. Поверила ещё и потому, что актёры говорили правду — им было тяжело смотреть на Эшеса под хрустальным колпаком. И тут особенно убедительно «играл» Ихис. Возможно, если бы не он, путешественников не отпустили бы немедленно, пообещав, что они полетят после. Но до этого «после» Эом мог и не дожить. Ведь когда бы оно настало? Неизвестно.
Зизверы под руководством Зота исследовали тело ихсиха. В общих чертах они поняли, как происходит трансформация. И не могли её предотвратить путём вмешательства в геном. Вернее, могли это сделать — сократив жизнь ихсиха, и никак иначе. А вот при помощи техники можно избавить ихсихов от превращения в нетопырей. Но что же они выяснили про трансформацию? Вот что: с самого детства ихсихи, сами того не зная, добавляют в свой рацион тонкие вибрации космических тел. В первую очередь — своей планеты и звезды Ихс. И добавляют с возрастом всё больше. Отсюда понятно, почему у них со временем пропадает аппетит. Особенно после восьмидесяти лет, когда они берут в путешествие совсем незначительные запасы еды. После девяноста пяти лет ихсих практически ничего не ест из видимых продуктов питания. Зато всё активнее поглощает вибрации, вскармливая альтернативный организм нетопыря. За год до трансформации ихсих начинает чувствовать отвращение к пище, которую когда-то употреблял. А потом начинается долгая страшная трансформация. И к ней в данное время были близки три юноши и две девушки. Из их тел уже начали выскальзывать теневые крылья. Им-то и надели зизверы первые зеленоватые многорядные цепочки — Ожерелья ихсихов, так их после называли. Вскоре спасённые от трансформации стали принимать пищу. Сначала чуть-чуть, ведь желудки их почти атрофировались. Затем — немного больше. И вот уже они набросились на продукты питания, будто год не ели… да ведь они и действительно год не ели! И примерно через полгода взмыли бы в космос тенями с всецело иным восприятием мира. Нетопыри их готовили к этому, рассказывая, что сначала будет немножко грустно. И утаивая из привязанности к детям, что это «сначала» — долго, и что это «немножко» — очень. Одним из тех, кому зизверы надели ожерелья, был Ихис. Но и без этого он согласился бы с планом Эшеса и убедил других в его правильности. Даже в далёкой перспективе Ихис не хотел стать тенью, неспособной чувствовать простую реальность. Когда люмы уже собирались в обратный путь, Ихис подошёл к Эшесу — снова поблагодарить и пожелать доброго пути. Поскольку время до отлёта оставалось, они по общей для них привычке, разговорились.
— Так, оказывается, всё просто. Почему мы раньше не знали о возможностях зизверов?
— Потому что они их не рекламируют. И никто из ЭЛЗ понятия не имел, как вы живёте.
— Да. Если бы не стечение обстоятельств, через полгода не поднять бы мне камушка с земли.
И, сказав это, Ихис прочёл стихотворение полностью:
Твои равнины мне под стать —
Спокойны, как и я.
Мне всё бы мир твой обнимать —
Всё — видеть бы — тебя…
Смотреть на зарево вдали,
На запад и восток,
И осязать ручьи твои,
И камни, и песок.
О, Тац! Немало где я был,
Стоял я в полный рост
В открытом челноке и плыл,
И видел сонмы звёзд!
Но не был ими ослеплён,
Пусть это знаешь ты,
Ведь в свете Цау я рождён —
В огне твоей звезды.
Плывут другие вдалеке,
А я — плыву с тобой,
И камешек кручу в руке…
Космический, но твой.
Когда Ихис прочёл стихотворение, они услышали рядом позвякивание Ясного. Это был Мастер, которого Хранитель Люмы просил сопроводить экспедицию.
— Всё так, — произнёс Ясный. — Только не «Пусть это знаешь ты», а «И это знаешь ты». «И это» подразумевает, что она знает много чего.
— На пластине было так, как я прочёл! — слегка возмутился Ихис. — Откуда вы взяли, что у вас правильный вариант?
— Оттуда, — произнёс Ясный, и его линза обрела розовый оттенок. — Из своей собственной головы!
— Роз? Так это вы! — изумился Ихис.
Люм с некоторым самодовольством кивнул. Довольно быстро справившись с бурными эмоциями, любитель поэзии не преминул воспользоваться редкостной возможностью:
— Мастер Роз, я понимаю игру в финале. «Космический, но твой» — не только камушек, но и герой…
— Да. Не только герой, но и — камушек!
— И неясно, кто в первую очередь… И кажется, что герой — словно этот камушек.
— И камушек — словно герой!
— Но позвольте спросить… — что это был за камушек?
По линзе люма пробежала волна мягкой ностальгической усмешки.
— Я тогда трудился в шахте. Глубоко под поверхностью Тац. Я её до сих пор так называю — Тац, а не Тац-Тац. Моя Тац! У нас с ней, знаете, давние отношения. Кстати, я выступал против «переименования». Кто меня слушал! Так вот… и нашёл я в недрах камень. И обработал. И стал он моим талисманом. Полюбуйтесь!
Мастер Роз вывел на линзу видеозапись. В его комнате сиял над подставкой и трубкой, в которой горела лампочка, большой камень.
— Это же…
— Да, это люллюар! И так же, как я обработал его, я обрабатывал свой дар. Чтобы сиять!
— Но почему этой истории нет ни на одной пластине?
— Не знаю. Не спрашивали. А я в самоупоении, видимо, думал, что и так знают. О, вы не представляете, каков я был! Тогда самолюбие двигало мной. А сейчас — другое.
— Например, Мастер Роз?
— Например — надо вашим предкам путь из линз показывать, когда на Люму прилетим. Много их там… не волнуйтесь, всех вытащим! И пап, и мам, и дедушек, и бабушек. И пра-пра.
Так Мастера, собравшись, и сделали. Медитировали, ныряли в линзы и, обнаружив удручённого нетопыря, выводили его из просторного плена. И тут же от люма отделялась синеватая тень… и улетала.
Вскоре в верхних комнатках хрустальных башенок появились новые жильцы. И предки ихсихов любовались ими. И те не боялись предков. Ведь дедушки и бабушки — любили их! Правда, никаких весомых подарков подарить не могли. Но окутывали крыльями и рассказывали таинственные сказки. Про далёкие звёзды и невиданные города. И про люмов. И про зизверов. И про других. А про студня Эома — никогда.
…Эшес, вернувшись в свой вигвам, дочитал пластину и зажёг лампу под остроконечным потолком. Пусть отец издалека увидит, что он вернулся домой. Встав, он поправил висящую на стене голову рузра. Рузры традиционно оставляли трофеи победителям. Эшес отказывался, но почтальон настойчиво вручал коробку. Там она и лежала, уже превращённая химикатами в лёгкую маску и с люллюарами вместо глаз. Драгоценные глаза переливались и поблёскивали. Только был этот блеск не тусклый, а яркий, как будто рузры старались приукрасить внешность своей Расы. Однако после знакомства с нетопырями впечатления от рузров у Эшеса потускнели. Удивительно, сколько вокруг созданий, с которыми лучше не иметь дела. Так подумал Эшес и вдруг увидел рядом тень. Эшес вскочил на ноги… тень, отодвинувшись, тихо кивнула большой головой. Находилась она одновременно в вигваме и вне его. Потом нетопырь кивнул ещё два раза, и Эшес вспомнил. Да, это условный знак — нетопырь хотел что-то ему сказать. Знаком согласия, как ему сказал Ихис, была склонённая голова. Усмехнувшись, Эшес чуть склонил голову. И услышал:
— Теневая Ихсих чтит Эос. Я выражаю признательность за освобождение потомков от нашей судьбы. Мне три тысячи теневых лет. Я многое видел. Но всё это тень. Эом нам больше не нужен. А ты, Эшес, прости за обморок. Я знаю, что в дальнейшем некоторые откажутся от Ожерелья. И мы не вымрем. Быть может, к сожалению. Основное — знай, что вы всегда можете связаться с нами. Мы будем на вашей стороне, если потребуется помощь. Это всё, что я хотел тебе сказать. В знак понимания кивни два раза.
Всё это быстро и в непонятном порядке промелькнуло в голове Эшеса. Но он понял. И кивнул. После чего нетопырь кивнул столько же и, метнувшись в сторону, исчез. А Эшес подумал, что, в общем-то, и в нетопырях есть что-то общее со всеми.
В это время Эжес, приближаясь к Сабли, увидел острый треугольник золотистого света и контур Эшеса. И направил Зёрнышко к вигваму, чтобы пожурить непутёвого сына, пропавшего неизвестно куда, а теперь явившегося как ни в чём не бывало. Дело в том, что Хранитель просто-напросто забыл ему позвонить, занятый делами. Неслыханно! Но с кем не бывает.
Быть может, люмы, сами того не желая, обрели через очередную перипетию нового союзника с уникальными свойствами — Расу Теневая Ихсих? Почему бы и нет…
Может быть, с уходом тысячи где-то у другой ветви Цав созерцает Космос новый Ор-Люм? Медленно кружится у звезды, сидя на пятиугольной плоскости. Или квадратной. Или семиугольной. И собирается приступить к новому Творению. Возможно.
А как же Великий Люм поступит на этот раз? Может, и мысли Ему не придёт бросать чад на произвол судьбы, а уж тем более вытягивать их души? Наверное, будет более ответственным. Станет Сам их учить уму-разуму, а не перекладывать эту миссию на Хранителей. Может быть, может быть!
Как бы нам заглянуть в неизвестное…
ЯЩИК ВРЕМЕНИ
22 — 52 год от Люмзаара
Люм Салат, житель Тац-Люма, очень любил мечтать.
— Слышишь, про что я говорю? Лилов! Вот бы перенестись вперёд на много лет и сразу увидеть всё, что будет!
— Зачем, Салат?
— Чтобы не ждать долго, пока появится что-то новое, интересное!
Примерно такие разговоры любил заводить Салат с другими, но те их не особенно поддерживали. И люм понял: его мечты — только его дело. И стал мечтать в одиночестве. И мечтал до тех пор, пока ему в голову не пришла блестящая, но не слишком-то здравая идея. И он принялся её осуществлять. Люм изготовил по своему размеру железный ящик, боковые стенки которого крепились ко дну петлями, нашёл кусок плотной ткани, собрал часовой механизм, соединённый с другим механизмом. И соорудил тележку, на которой однажды повёз всё это добро по розоватой пыльной равнине в сторону гор Бар-Цах. Его уход заметили, но внимания на него не обратили. Мало ли куда люм отправился на исследования. Потом расскажет. Но Салат отправился не на исследования. Он нашёл в далёком ущелье неприметный уступ с углублением нужного размера. И, будучи уверенным, что здесь его не найдут, собрал Ящик времени. Салат залез в ящик, запер его изнутри, подсоединил к защёлке часовой механизм, работающий на энергии большого вытянутого аккумулятора, а потом погасил свет и очутился в полной темноте. Пошарив рядом, он закрыл для верности линзу тканью. И стал ждать.
Через несколько суток Салат погрузился в дрёму. Потом уснул. А потом крепко-крепко уснул. И проснулся. Сверкал день. По бокам лежали створки ящика. Ещё некоторое время Салат лежал, набираясь сил. Потом, пошатываясь, встал и покинул своё пристанище. Он позванивал в предвкушении чуда, преодолевая препятствия на пути к равнине. Что-то он сейчас увидит? Многое, вероятно, изменилось. Ведь прошло тридцать лет.
На следующее утро Салат с восторгом созерцал выросший Тац-люм. По его ощущению, всего за три дня город стал гораздо больше и величественней. Некоторые шпили вздымались теперь не на тридцать люмов, как прежде, а на все сто. Салат включил видеозапись. Ажурный и устремлённый ввысь, Тац-Люм блистал и переливался. С радостью в линзе агзалац бежал к нему, чтобы поглазеть на новые чудеса. Однако, приближаясь к узорной стене, он замедлился. Что-то было не так…
Подойдя к арке, Салат увидел улицу, ведущую между решётчатых стен к площади. На улице лежали люмы… с тёмными линзами. В страхе Салат приблизился к одному… Не шевелится! Салат потряс тело за плечо; линза безвольно заёрзала по металлу, ни одной искорки в ней не проскочило. И с другим так же! И со всеми. Шокированный, Салат не заметил, как дошёл до Главной площади и, подняв линзу, увидел целую гору тел. Гору, шириной во всю площадь и высотой… он не хотел это видеть. И вдруг услышал тихие шаги. Бросив взгляд на другую сторону площади, Салат увидел люма с чёрной линзой. Тот… крался. Салат приблизил картинку и различил три красных точки на линзе. И красные огоньки, которые вращались в яркой тьме.
Опрометью бросился Салат вон из города и помчался по равнине обратно к горам. Он включил обратный обзор и увидел — люм с чёрной линзой скачет за ним! Салат бежал что есть сил, запрокинув линзу к небу и, достигнув ущелья, юркнул в известную ему щель в скале. Щель была такова, что Салат еле-еле протиснулся в неё боком, углубившись внутрь на седьмую люма. Он неподвижно стоял, стараясь не шелохнуться. Сзади и спереди его обод находился на расстоянии в две сотых люма от скалы. Рядом, под ступнями страшного люма хрустели камни… Преследователь заметил его! У лица Салата заметались два чёрных луча. Вампир не мог вонзить их в повёрнутую к нему ободом линзу. Иногда они лишь вскользь проходили по ней, обжигая всё существо люма ужасом. Вампир ухватился за обод линзы и попытался выдернуть Салата из щели, но тот выставил колени, сгорбился и вцепился в подвернувшийся под руку небольшой уступ, а другую руку спрятал между животом и скалой. Вампир был очень силён. Но Салат не собирался сдаваться и, как мог, срастался со стенками щели.
— Выползай. Чего ты там застрял?! — дружелюбно воскликнул Непрон. — Ну же, не упрямься!
— Ты… кто? — с дрожью в звоне выдавил из себя Салат. — Что происходит?
— Как это кто я? Люм! Люм чтит люма. Ты, как я вижу, не из Тац-Люма… Горный житель? Выползай оттуда, я тебе всё расскажу! То-то вместе посмеёмся над этим казусом! — ещё дружелюбнее воскликнул вампир и снова дёрнул за обод.
— Я… из Тац-Люма… — прозвякал Салат.
— Так что же ты тогда мне линзу морочишь, поганец! — совсем не дружелюбно воскликнул вампир и изо всей силы дёрнул мотнувшийся обод. Но тщетно. Ругаясь на Салата, Непрон зло хрустел щебнем, разгуливая взад-вперёд. А потом сделал вид, что ушёл. Но, выкрутив до предела настройки слуха, Салат слышал, что он стоит поблизости.
Через два люмка вампир снова старался вытащить его. Через люмк вновь изобразил уход. Потом ещё некоторое время торчал рядом, всячески уговаривая Салата подружиться с ним. И, наконец, бросив несколько красных искр в щель, в возмущении зашагал к городу, иногда посматривая, не покажется ли в ущелье упрямый беглец.
Через два люмка Салат, испытывая ужас, выполз из щели и осторожно выглянул из-за скалы. Равнина была пуста. Под впечатлением от такого происшествия, Салат удалился в горы. Там он обитал, стараясь не шуметь. Через полмесяца люм услышал отдалённый грохот со стороны города и почувствовал, как горы вздрогнули. Что это? Все башни Тац-Люма по какой-то причине рухнули? Двое суток он гадал, как такое могло произойти. Потом любопытство пересилило осторожность, и Салат начал пробираться к равнине.
У города лежала тёмная вытянутая гора. Рядом громоздилось колоссальное нечто с множеством лап. Из арки к чудовищу тянулась чёрная цепочка, у которой поблёскивали светлые искорки. Чужаки захвачены в плен! Ободрённый Салат поспешил к родному городу, башни которого, слава Цау, были на своих местах.
Салат улетел вместе с люманами на поиски не совсем ужасных приключений. И он их нашёл. Он был во многих экспедициях, видел разные планеты. И однажды принимал участие в вызволении из Простенка удивительных ящеров зизверов. Он разговорился с одним из них о приключениях и поведал о самом страшном из них. И даже подарил на информационной пластинке архивную запись своего бегства из Тац-Люма и спасения от вампира в скальной трещине.
— Да вы сами увидите, Зурх, чего я тогда испугался… после восторгов. Но только, когда смотреть будете, представьте, что вы не зизвер с когтями и зубами, а всего лишь глупый маленький люм. Вы знаете, сколько мне исполнилось, когда я в ящик залез? Всего два года.
ДОМ ЭЛЗ
В триста двадцать втором году люмы, эосцы и зизверы для придания своему сотрудничеству чёткой формы учредили организацию ЭЛЗ: «Эос, Люм, Зизвер». В триста двадцать третьем году с другой стороны Люмы, напротив Люмзаара, был достроен Дом ЭЛЗ — символ объединения, центр общения, средоточие научного и военного потенциала.
Снаружи Дом ЭЛЗ, это равносторонняя треугольная призма с высотой грани триста люмов и шириной — пятьдесят. Углы призмы тянутся от фундамента вертикальными линиями, но, приближаясь к плоской крыше, плавно расходятся в стороны на тридцать люмов. Таким образом, сверху мы видим фигуру на основе треугольника, углы которого сначала вытянуты в стороны, а потом срезаны. Это выступающие за корпус посадочные площадки для небольших кораблей. У каждой Расы — своя посадочная площадка. И они не пустуют, в том числе площадка зизверов. Внутри здания на верхнем этаже располагается Зал собраний, нижние этажи занимают мастерские и лаборатории. В средних этажах чего только нет: общий архив, три отдельных зала для собраний люмов, зизверов и эосцев, Зал просмотра записей, Центр аналитики, Центр управления Невидимыми глазами, Центр общения и множество комнат для отдыха. У стен здания — три Пятна перемещения. За ними — прямоугольники космодромов. Два из них заняты скоростными военными кораблями, которые содержатся в безукоризненной готовности. У люмов это четыре Сороконожки и крейсера, у эосцев — Ножи и Пузыри. На космодроме ящеров стоит один-единственный корабль — Зизвер-Ур. Это зизвер высотой сто люмов с волновыми пушками-пистолетами на поясе. Его дюзы располагаются в ступнях и локтях. Доставили его Переместителем, и ещё ни разу не испытывали. Но ящеры уверены, что он способен быстро бегать, летать, выхватывать пистолеты-пушки и метко стрелять из них. И всё это делать автономно, без пилота, потому что будет сам себе пилот, когда в случае надобности в него воплотится зизвер. То есть это готовый организм ящера, только огромный и летающий. Изготовленные наряду с Зизвер-Уром пассажирские корабли ящеров похожи на неприглядные камни. Длина каждого — пятнадцать люмов, максимальная ширина — десять. Смотрятся они рядом с другими весьма непритязательно. Иное дело внутри: там корабль зизверов мерцает жёлтым, оранжевым и зелёным мельнием, а на потолках светятся янтарные пузыри плафонов в оправе из драгоценных камней. Полы комнат и общего зала вымощены гладкими самоцветами из выпотрошенных сундуков, в которых вместо камней теперь хранятся изделия, ранее валявшиеся в беспорядке по всему посёлку. Явись сейчас в Зизвер-Хом ящерицы тот, ничего бы они в нём не нашли. К слову о тот: что с ними происходит?
Бедствие ящериц
Тот живут-поживают. И не подозревают, почему зизверы смилостивились. Может, и ящеры в этом себе не признаются, но милосердию их научили рузры и шэхры. Произошёл переворот в их душах, не захотели они тот мучить. Посмотрели на них да так и сказали: «Не будем вас больше третировать». И, полностью деактивировав Трон Всевластия, оставили его ящерицам. Те были очень довольны. И появилась у них новая игра «Царь трона». Никто в ней не побеждал, но все очень стремились. Более того, раз в год зизверы привозили им подарки в малиновых мешках. И тот стали отсчитывать дни года со следующего дня. А накануне ждали: вот-вот зизверы прибудут. Те появлялись, дарили множество вещей и забирали коробку с Записками желаний. Что писали тот? Всякое. Например: «Хочу лазерный пистолет», «Привезите мне торт», «Дайте красный кафтан», «Везите всё-всё», «Хочу жить вечно», «Устройте фейерверк», «Мечтаю, чтоб у меня стало два хвоста». Или: «Моей бабушке — тёмные очки», «Сделайте снова Космической Расой», «Угадайте мои мысли», «Приходите с подарками каждый день», «Два баллончика красивой краски», «А мне — самое лучшее». Да, забавно и грустно. Грустно — поскольку ясно, что без напряжения ума ящерицы деградировали. Городок их разваливался, и домами становились полянки. Они уже забыли, что когда-то увлечённо изобретали. Так же, как забыли, что когда-то летали — и на кораблях, и на крыльях. О кораблях теперь и речи не было, а при помощи крыльев они лишь подпрыгивали чуть выше собственной головы. И зизверы, привозящие подарки, на самом-то деле лишь благовидны. То есть вид-то у них благой, а действия относительно пользы для тот — бесполезные. С другой стороны, напряжение ума ящериц состояло в том, чтобы «луть зизвера» или «луть» хоть кого-нибудь… чем же им зизверы могут помочь? Да и зачем зизверам тот помогать? Даже люмы этого не делают. Своих дел хватает. Так что оказались ящерицы далеко на отшибе, на окраине, на полянке. Сидят и ждут — когда зизверы прилетят? А может, те возьмут да и не прилетят. И начнут ящерицы на пустой трон фрукты таскать: «Прилетайте, зизверы!» Разве такой конец у этой истории невозможен?
Рэ-Гагаала (Не-Постепенность)
Полное название организации трёх Рас — Рэ-Гагаала Эос, Люм, Зизвер.
По рождению только люмы могли сказать, что Рэ-Гагаала — про них, чьё тело Гагаала никогда не созидала. Но и зизверы не ощущали себя детьми Постепенности, поскольку давно не шли её дорогой, выбирая собственный путь. То же самое делали и эосцы, хоть непродолжительное время. Но не важно, продолжительное или нет, главное, что сейчас Расы стояли на одной ступени, к которой Гагаала, то есть Постепенность, не была причастна. Но в их общей со всеми жизни Постепенность, разумеется, присутствовала. И когда они говорили про себя «Рэ-Гагаала», то подразумевали свою телесную составляющую и свою судьбу.
Расы назвали Не-Постепенность общим Домом. И, таким образом, назвали Домом — их понимание себя. Стенами Дома ЭЛЗ является отличие трёх Рас от других. В плане действия Дом ЭЛЗ — это всё пространство, в котором ведущую роль играют ЭЛЗ. Или одна из Рас, ведь где одна — там три. В вещественном плане ЭЛЗ — это полторы сотни планет Люм, пятьдесят девять планет Зизвер, Вивур, Эос и около ста ресурсных планет. А также бывшие рабовладельческие планеты: Ондорк, Шрохх, Мерх, Дродд, Лорж, Хоррод, Дэк, Дэкз, Рогэж, Горрт, Тариута, Анта, Арриатана, Дорл. Нельзя сказать, что даже Ондорк или Анта стали чистыми комнатами Дома, но прежнего тягостного впечатления они не производят. Благодаря усилиям Эжеса, его первого заместителя и миллионов тех, кто желает развиваться.
Труды Эжеса и Омбла
Не является тайной, что рабовладельческие планеты Эос захватил путём военного давления. Сначала Эжес и Эом истощили кошельки бандитов, лишив их обладателей былого влияния, а затем отодвинули их от средств и способов управления обществом. Далее Эом занялся своими делами, а Эжес продолжил проводить социальное переустройство. Наместником над всеми планетами он поставил существо, наделённое способностью к всестороннему анализу — небезызвестного Омбла. Да, с ним было трудно, он воровал звяки челноками, однако являлся двигателем перемен и успешно справлялся с основной миссией. Под наблюдением Эжеса и соблюдая выставленные им требования и запреты. Запреты были разные. Например, Эжес рекомендовал наместнику не привлекать к делу его многочисленных приятелей с тёмным прошлым. И вскоре они уже не были приятелями Омбла. До такой степени, что он выставлял их за порог ударом большой ложноножки. Омбл знал, как устроен его мир. И знал, что мир этот теперь находится в тени Эоса — ставки легендарных императоров Серого Кольца. Поэтому старался выполнять рекомендации Эжеса. Вместе они разработали немало планов, направленных на гармонизацию жизни населения планет. И многие из них воплотили в действительность.
Сложней всего Эжесу и Омблу пришлось с планетой Лорж, где рабовладение было замешано на жёлтой наркотической настойке лямма. Рабовладельцами были её производители — ляммары, рабами — потребители, ляммалы. Хотя и сами ляммары зачастую являлись ляммалами, что несложно заметить по яркой желтизне глаз с двумя зрачками в каждом и жёлтому оттенку серой синеватой кожи. Сразу закрыть производство ляммы Эжес не мог, поскольку изрядно пожелтевшие лоржи без неё умирали. Приходилось разлучать детей и родителей. Сначала их разделяла сетка. Но ляммалы «баловали» своё потомство ляммой, передавая пузырьки через сетку. В итоге города и природные пространства разделили глухими стенами, наращенными мелкоячеистой сетью. Другого выхода не было. А этот обошёлся в такие звяки, что, подбив общую сумму, Омбл впал в неистовство:
— Ты вообще понимаешь, о какой сумме идёт речь? И зачем?! Они прекрасно трудятся. С чего ты взял, что можешь вмешиваться в традиционный уклад? Имперское взыграло?
Студень к этому времени вполне удостоверился, что необходим князю, и эосец не убьёт его, пока это так. Поэтому Эжес уже не чиркал по шее пальцем, но применял шантаж.
— Ты полагаешь, Омбл, что имперское во мне когда-то отыграло? Но это не важно. Можешь бранить меня и тянуть время. Мы знаем, чем это может закончиться.
Да, наместник был стар. И очень хотел перевоплотиться, что без Эоса не представлялось возможным ни за какие звяки. И Омбл возвёл стену.
Сейчас меняла Омбл стоял на крыше Дома ЭЛЗ и с наслаждением озирал окрестности. Что за красота! Студень прибыл сюда в реанимационном челноке. Он умирал… но он живёт! И мир в его новых глазах играет новыми красками. В последнее время он плохо видел и различал звяки на ощупь. Но сейчас узрел бы мельчайшую щербинку в металле. И щербинку в этой щербинке. Но зачем ему сейчас звяки? Перед ним расстилался океан золотистого леса с островами скалистых гор. Омбл созерцал водопады, бьющие из высоких источников, а слева — светлую нить извилистой реки Гаа. Неслышно подошедший Эом встал рядом.
— Красиво?
— Великолепно!
— Благо что мы установили здесь Перевоплотитель. До Эоса ты бы не дотянул.
— Ничего плохого сказать не хочу, но, знаешь ли, я давно был готов не тянуть.
— Понимаю. Тем не менее обещание выполнено. А значит…
— Эжес выпнет меня обратно на Лорж, Дродд или Рогэж.
— Нет. Я поговорил с ним. Довольно с тебя печальных мест. Помнишь, как я назначал тебя на Ондорк?
— Помню, император. Ты сказал, что я — посредственный воин, зато умён. И велел быть наместником.
— Да. Тогда я повелевал. А теперь — предлагаю тебе возглавить местный аналитический центр.
— Что же, звучит замечательно, Эом.
— Вот и отлично, Омбл. Через несколько дней Мугл ознакомит тебя с основными узлами, а пока осмотрись и отдохни.
И это было типичное поведение Дома ЭЛЗ, постепенно превращающего талантливых коррупционеров в функционеров, разбойников — в солдат, учёных — в руководителей. И до этого на планетах люмов в основном процветала умеренная технократия. С появлением ЭЛЗ она упрочила свои позиции. А выше неё стояли Мастера, наблюдающие за общей интонацией происходящего, не разрешая никому переступать невидимые линии. И себе в том числе.
Собственно, на уровне идеи они и создали ЭЛЗ после Круга пятой Тройки, собранного для подведения итогов двух мирных лет. Тридцать тысяч Мастеров составили у Люмы окружность диаметром около тридцати тысяч эл-люмов. Она сияла один люмк, а потом исчезла. И все знали, что знал каждый, и каждый знал, что знали все. В том числе — название организации, её устав, месторасположение будущего штаба и план Дома. В аббревиатуре Зизвер заняла мнимо последнее место, поскольку фонетически «Рэ-Гагаала» происходит из устной речи зизверов. Значит, заняла первое. Эос занял первое место в аббревиатуре, что символизирует защиту всех — Эос закрыл их щитом и мечом. А Цивилизация Люм по праву заняла центральное место. Но не первое, выразив таким образом почтение к Зизвер и Эос. Также они решили, что на скамье каждого Представительства почётными местами будут крайние. А вовсе не какое-то место в центре. Согласно этой логике почётные места в аббревиатуре явно принадлежат Зизвер и Эосу. А Люм представляет собой многочисленность. Ведь общая численность зизверов и эосцев не составляет и пятисотой доли от численности люмов. Когда после кто-то спрашивал у сегмента ЭЛЗ, кто — лидер тройки, то слышал в ответ: «Какой угол равностороннего треугольника самый острый?» Из ответа понятно, что все они равнозначны. И тысяча девятьсот двадцать два зизвера, и около сорока тысяч эосцев, и более двухсот пятидесяти миллионов люмов. И если на свете останется один зизвер, он явится равноправной частью Рэ-Гагаалы ЭЛЗ, представляя собой всю Расу. То же самое с Эос и Люм. В ЭЛЗ все одинаково важны и все решают трудности друг друга.
Помощь
В 331 году от Люмзаара Мастера прилетели на планету Тот.
Люмы казались в сравнении с ящерицами довольно рослыми созданиями. Не гигантами, как зизверы, конечно, но внушающими тот небольшое почтение. Поэтому аборигены, заинтересовавшись ими, не сразу стали дёргать гостей за руки и что-то у них выпрашивать и требовать. Но, конечно же, осмелев, сразу взялись за это любезное им дело. Однако Ясные быстро их успокоили телепатическими убаюкивающими сигналами. И налепили на головы ящерицам переводчики. Переводчики эти были яркие, красивые, поэтому тот не стали их отлеплять, а принялись слушать. Сначала люмы сказали, что им очень нравится эта планета, и они хотят купить у ящериц небольшие участки возле славного города Тот-Клям-Льяк (который на то время представлял собой развалины). И предлагают за участки небольшой челнок самых вкусных во всём Великом конфет. Услышав и осознав это, ящерицы моментально напустили на себя важный вид и стали торговаться. Многие к ним прилетают, заявляли они, и все хотят что-то купить. Особенно участки. Но они, ящерицы — патриоты, и поэтому меньше, чем за два челнока конфет, ничего не продадут. На том и сошлись.
Люмы синтезировали материалы, а потом сделали вид, что им не хватает рабочих. И обратились к тот так, словно не знают, что делать. И ящерицы тоже не знали. Но вдруг один Ясный неожиданно «догадался», и люмы предложили тот сотрудничество. Ящерицам была обещана прекрасная спецодежда и зарплата в виде самых вкусных конфет. Конфеты были действительно вкусными, и ящерицы к этому времени съели их все. Осознав возможность получения конфет, они тут же согласились. При этом подумав, что главное — конфеты. А «луть» люмов они уж как-нибудь «луть». Но не тут-то было. То понемногу трудясь, то помногу отлынивая под невнимательным присмотром прорабов, ящерицы стали замечать странное. Конфеты они получали. Вкусные. И с радостью бежали три раза в день с мисками к трубкам зарплатного аппарата. Но те, кто трудился немного больше, получал и конфет больше. А кто меньше — меньше. Иным вообще падала в миску только одна конфета в оранжевой обёртке с надписью «Люма». Или вообще ничего не падало. Поняв причину несправедливости, ящерицы возмутились, но стали трудиться усердней. И постепенно некоторые втянулись в созидание так, что уже не обращали внимания на количество конфет, а с удовольствием работали, возводя многоэтажное здание. Сначала одно, потом другое, а там и третье! Быстро они их построили, и это им было не трудно, поскольку конфеты являлись сбалансированным питанием. И немного обманкой — безвредными ингредиентами для вкуса. Когда здания были готовы и выглядели не хуже конфет, люмы посетовали ящерицам ещё на одну свою проблему. Дело в том, что у них, люмов, перепроизводство учителей. И всем надо платить зарплату. Но как быть? Учеников мало! И снова «нашли выход» — а что, если тот будут посещать заведения… за конфеты? Тогда и проблема безработицы учителей будет решена! И ящерицы согласились. Ведь сидеть за партой — не строить! А уж «луть» глупых учителей они как-нибудь «луть». Но не тут-то было…
Таким образом люмы и вытянули тот за хвосты и лапки из ямы, в которой они столько лет барахтались. И вскоре у тот была своя фабрика конфет. То-то же они этим гордились. И постепенно, всё с меньшим участием люмов, стали исследовать и созидать. Там, где были руины, возник новый Тот-Клям-Льяк — множество пузатых островерхих башенок с круглыми разноцветными окошками. Теперь, когда к ящерицам прилетали люмы, тот выходили к ним с традиционными подарками. Преподносили новые сорта своих знаменитых, самых вкусных в Космосе конфет «Люма» и шоколадок «Тот». А потом показывали, размахивая лапками, новые созидания. А иногда печально спрашивали: почему к ним не прилетают зизверы?
А потому, что в рамках проекта извлечения тот из деградации зизверам было запрещено это делать. Но они наблюдали строительство за просмотром сериала «Тот-Блямля-Ляль», что значит «Ящерицы тот трудовой подвиг». Заставка сериала сплошь состояла из моментов, где ящерицы что-то катят, таскают, по чему-то колотят и, приподнимая каски, смотрят вдаль. А учёбу ящериц зизверы наблюдали в сериале «Тот-Луруту-Ляль» — «Ящерицы тот учебный подвиг». Да, ящерицы получили новые знания, и прежние знания возвратились к ним. И через десять лет был большой салют и фейерверки! Праздник — выход первого, сделанного тот, кораблика в космос. Корабль имел форму головы тот, а на крыше его красовался гребень. Ведь когда-то у ящериц был гребень, который постепенно исчез, чтоб не мешал воровать у зизверов. Может, отрастёт ещё. По крайней мере, благодаря усердным занятиям на тренажёрах, летать ящерицы стали гораздо лучше.
Зизверы, глядя на всё это, умилялись до слёз. Зот привнёс эту функцию в тела. В самых крайних случаях в уголках глаз открывались дверцы, и на пол падали мелкие жемчужины. Зелёные, жёлтые или оранжевые. И всего три или четыре штучки. Максимум пятнадцать.
ПРОИЗВОДСТВО ЕДИНИЦА
335 год от Люмзаара
Через четыре года после того, как ящерицы начали развиваться, из дальнего поиска вернулась Черепаха, улетевшая в двести семьдесят пятом году от Люмзаара. Люмы с изумлением смотрели, как у города приземляется архаический корабль.
Отправлялась эта Черепаха в противоположную от Аморфного Стыка сторону, где простирались незаселённые Глубины. И прилетела с вестями. В корабле люмзаарцы увидели странное существо. Несомненно, это был робот. Его тело, по общим пропорциям похожее на тела люмов, состояло из тонких трубок и сочленений, так, что было понятно — оно гибкое. Из угловатой головы торчали три телескопических глаза. Пальцы на руках и ногах были длинны и тонки, и было их по десять на каждой конечности. И ничего хорошего вид его не предвещал.
— Что это?
— Представитель Производства Единица. Его задача — распространяться. Единица, насколько понятно, обозначает всё их множество. Самые могучие и значительные механизмы Единицы — это Двойка и Тройка, а чем больше цифра, тем незначительнее её обладатель. Вот этот, например — 200 345 987.
— Их настолько много?
— Около миллиарда. Они используют планеты и астероиды, чтобы производить себя. К счастью, в той части Великого планеты не заселены Расами. Около пятидесяти лет мы были в плену. И медленно, петляя, летели вместе с ними под присмотром пяти таких роботов. Вырваться нам удалось чудом. И вовремя, поскольку они продвигаются дальше и через два года будут рядом.
— Каковы их космические корабли?
— Двигатели — как у нашей Черепахи. Когда Двойка решает, что пора лететь дальше, небольшие механизмы окружают двигатель и образуют из себя корабль. Что касается Двойки, Тройки и механизмов до ста тысяч, то они огромные или очень большие и являются автономными кораблями.
Мастера в долгой медитации выяснили: действительно, с той стороны Великого, в которую люмы редко отправлялись, к ним движется эллипс, состоящий из миллиарда роботов.
Зот внимательно изучил 200 345 987 вместе с Гзохом и Гзыхом. Он понимал, как функционирует его процессор и остальное тело. Ничего особенного. Сплав металлов средней прочности. Несомненно, кто-то сделал первых из них. А потом они стали созидать себя сами.
— Гзых!
— Что, Зот?
— За сколько миллион таких сделаем?
— Примерно за год.
— А миллиард?
— Иногда я удивляюсь вам, досточтимый Зот… за тысячу лет, разумеется.
— …силами ЭЛЗ… даже если люмы… Нет! Не пойдёт.
На верхнем этаже Дома ЭЛЗ, над орнаментом из прозрачных перегородок, Зот вкратце рассказал, с чем они столкнулись.
— К избытку энергии относительно устойчивы. Волновые пушки разрушают процессор. Но даже если у нас окажется гора нэрллима, нужное количество пушек за год не произвести. Да, можно создать миллионы воинов по образцу этого… как его зовут?.. 200 345 987. Но, видите ли, по моему мнению, Единица просто использует их в качестве сырья. В результате роботов у Производства только прибавится. Безотрадная ситуация!
Когда Зот замолчал, в зале повисло затишье. Никто не знал, что делать. В это время один из Ясных, вернувшихся с Тот, задумчиво крутил в пальцах конфету «Люма». Съесть он её не мог. И всё-таки приятно. И тут в его линзе промелькнул яркий огонёк.
— Послушайте, Зот, я вот что хочу спросить: ваши металлические птицы питаются рудой. А металлом — могут?
— Эмм… Драгоценный Мастер. Могут. Я им рвотный рефлекс от металлов загрузил, чтобы корабли не клевали. Не наши, вообще. Да вы — гений!
— Я не гений, я — люм… которому ящерицы конфету подарили.
Мысль использовать металлических птиц пришлась как нельзя кстати. Но им надлежало не только питаться металлом. Следовало сделать из них вооружённых налётчиков, да ещё и мастеров на все руки. В целом план был таков: эти универсальные птицы летят навстречу Производству, сталкиваются с ним, разбирают его роботов и производят на мобильных заводах из данного материала новых металлических птиц. Теперь дело было за исключительной комбинацией качеств, воплощённой в определённой форме. Срочно требовался идеальный прототип!
Несколько недель Зот и его команда трудились в чудовищном режиме. День и ночь они рвали и метали (в интеллектуальном смысле, разумеется), добиваясь наилучшего результата. И вот, сверилось.
Искомая модель металлической птицы обладала мощным процессором с программой производства себя. У неё были небольшие крылья, волновые дюзы, клюв из мельния и шесть гибких конечностей с клешнями, пилами, лазерами, свёрлами и тонкими подвижными пальцами. Разрушительными инструментами обладали верхняя и средняя пары шлангов-конечностей, нижние руки предназначались для сборки новых механических особей. В проекте на голове каждой сотой птицы крепилась небольшая, но мощная волновая пушка. Незаметлительно модель была всесторонне рассмотрена и одобрена Рэ-Гагаалой ЭЛЗ. Зот был горд.
Настало время общей страды. На Люме заводы для производства птиц модели УКАР (универсальный космический агрессивный работник) поставили неподалёку от Дома ЭЛЗ. Другие планеты Люм установили цеха у главных городов. Эосцы — на Стадионе. Пришло время состязаться в трудовой борьбе.
Через месяц в Космос взмыли первые птицы. Через полгода навстречу Единице было отправлено около двадцати миллионов УКАР. Ещё через четверть года — столько же. Через год, по сообщениям Ясных, количество роботов Единицы уменьшилось на двести миллионов, а количество птиц, снующих по окраинам Производства, составило более ста миллионов. Там, далеко, шла бурная производственная деятельность. Именно так. Ведь Производство Единица ничего не завоёвывало, а просто продвигалось и расширялось. И птицы не воевали. Но с такой же механической настойчивостью пилили-кромсали-резали, хватали сопротивляющийся металл и несли к мобильным заводам. На заводах металл переделывал металл, чтобы тот летел к металлу, резал металл, хватал металл и тащил металл на завод. Это было производство, внедрившееся в производство. Производство, пытающееся поглотить производство. Поглощать получалось, но не без постоянных потерь. Поскольку и с той стороны металл хватал металл и тащил на завод. Но реже. Больших роботов у Единицы было относительно немного, чем птицы и пользовались. В первую очередь они выдёргивали из Производства мелких роботов, многие из которых один в один походили на 200 345 987. Если Производство было в пути, птицы рассыпали его корабли из роботов, а если стояло на планете, пикировали за новым материалом. Из нескольких небольших роботов получалась одна птица. На больших роботов УКАР нападали сообща. Они отпиливали конечности, рассверливали процессоры, выводили роботов из строя волновыми пушками и тащили металл на конвейер. Производство их, конечно, по возможности, преследовало, потоянно ломало и птиц и их заводы. Но всё-таки птицы передвигались гораздо быстрей роботов Единицы, и это давало им большое преимущество. Чтобы ловить их всерьёз, Производству нужно было рассеяться. Но в таком случае оно становилось ещё более уязвимо. Поэтому, проанализировав обстановку, Производство Единица предпочло двигаться дальше, не обращая внимания на потери. Были у него и положительные данные — Производство разобралось с принципом действия захваченных волновых устройств. И нашло, что для их изготовления у него не хватает лишь одного определённого вещества. Ничего. Найдётся. Не завтра, так через сто лет. Искать Производство умело.
Итак, Производство Металлические Птицы или же Производство УКАР в полтора раза замедляло скорость продвижения Производства Единица, но не могло сбить его с пути. Эллипс продолжал плыть к Люме и соседним планетам. И все понимали: прилетев, Единица начнёт разбирать города и делать роботов. И убирать всё, что будет мешать. И птицы всё взмывали и взмывали с планет и астероида ЭЛЗ партиями разного количества. В их процессоры загружали тревожные программы и выпускали в полёт «голодными», так что теперь они неистово спешили на Производство и применяли все свои способности для скорейшего насыщения и размножения.
Через два года после старта первых птиц пропорция была такова:
Производство Металлические Птицы: девятьсот миллионов рабочих.
Производство Единица: сто семьдесят миллионов рабочих.
Казалось бы, это — успех. Но вот что говорил, оценивая общее положение, Омбл:
— Полагаете, ситуация — в нашу пользу? Это не так. Умножение птиц замедлилось, поскольку им приходится иметь дело с всё более крупными механизмами. По моим прогнозам, через год общее количество наших птиц составит два миллиарда. У Единицы останется пятьдесят миллионов больших роботов. Сорок девять миллионов больших роботов, девятьсот девяносто девять тысяч очень больших. А дальше начинается гигантизм. И если вы полагаете, что мы в безопасности, то знайте — ничего не изменилось. Миллионы имеющихся у Единицы рабочих в считанные люмки разорвут города на клочки. С такой механической силой нам никогда не приходилось сталкиваться. Мы думали — мы сильны. Нет. Подлинно великая сила сейчас идёт к нам. Да, Омбл был прав. И лучше всех это понимали Мастера, созерцающие картины механической фантасмагории. Лучшими кадрами они делились с руководителями. Так что многие отлично знали, как выглядят главные гиганты Единицы.
Двойка имел вид широкого конуса с вертящейся верхней частью, снабжённой шестью окулярами. Ниже торчало десять рук — длинных шлангов, каждый из которых разделялся ещё на десять, снабжённых ловкими клешнями или кистями с десятью пальцами. В основании конуса располагались основные дюзы, а чуть выше основания — рулевые. Высота Двойки составляла сто пятьдесят люмов, а ширина — сто.
Тройка — шар с распределёнными по его поверхности окулярами, дюзами и манипуляторами — был в два раза меньше Двойки. Он висел неподалёку, иногда внося рациональные предложения. Двойка слушал Тройку, но делал по-своему. И не всегда придерживался собственного решения. Иногда, дав команду, он отменял её и отдавал другую. Однако создавалось впечатление, что от такой тактики Производство только выигрывало.
Все другие роботы из первой сотни были меньше Тройки в два или три раза, не уступая ни ему, ни Двойке, по части дизайна. Все прочие по сравнению с ними — мелочь. Практически всех антропоморфных роботов металлические птицы выловили и сейчас пытались демонтировать остальных, в том числе Двойку и Тройку, иногда устремляясь к ним большими стаями. Отмахиваясь от птиц, которые отлетали, переворачиваясь, Двойка и Тройка анализировали происходящее. Они были переделаны множество раз. И после всех переделок сознания в них не прибавилось. Как было его ноль, так и оставалось столько же. Но, при его отсутствии, в техническом плане эти роботы были очень умны. И продолжали трудиться с железным упорством.
— Зуух! Ты наш герой!
Зизверы шумно приветствовали отважного Зууха, входящего в Перевоплотитель рядом с военным кораблём зизверов. Зизвер-Ур был накрыт блестящей тканью с подведёнными к ней проводами. Щелчок тумблера. Гудение… Тишина. Ожидаемо, и всё же неожиданно гигантская фигура пришла в движение. Зизвер-Ур стянул с себя ткань, отбросил её в сторону и, приняв величественную позу, выбросил вверх когтистый кулачище. Потом изобразил что-то вроде танцевального движения и подпрыгнул. Раздался грохот приземления на пластину.
— Я — Зизвер-Ур Зуух! — пророкотало в вышине и переводчиках. — Ныне говорю вам: сокрушим Производство Единицу!
Стоя поодаль, на краю толстого железного листа, зизверы хлопали в ладоши, люмы восторженно звенели, эосцы усмехались.
Производство Единица было совсем рядом с планетами ЭЛЗ. С Люмы в его сторону вылетали Сороконожки и крейсера, сливаясь с кораблями других планет в один огромный флот, вооружённый волновыми пушками. Атака на Производство была не за Аморфным Стыком. Сорок миллионов роботов было сейчас у Единицы. И пушки волновые, отобранные у птиц, у некоторых имелись. И готовы они были трудиться. Что и начали делать, когда, узрев корабли, Двойка отдал распоряжение разобрать их на части. Роботы ринулись выполнять. Корабли ЭЛЗ исторгали тугие волны из пушек. Но роботы рвались в труд, невзирая на неудобства. Они шли на таран и врезались в корабли. И оказалось, что головы у роботов крепкие. А вот корабли — не очень. Крепче кораблей ЭЛЗ были головы роботов Производства Единица. От ударов гигантов суда разворачивались, теряли строй и сталкивались. Четыре из пяти Сороконожек в первые два люмка были выведены из строя. Да, каждая была огромна. Но что они могли? По ним ползали большие цепкие роботы и отрывали куски обшивки. Мощные, компактные, быстрые… их как будто для этого и делали, а потом долго тренировали.
Двойка вертел вершиной и распоряжался. Работа кипела. Конечно, и роботы Производства массово выходили из строя и висели на тёмной странице, плавно поворачиваясь, как будто шёл космический урок геометрии… Шары, конусы, цилиндры, додекаэдры, тетраэдры, октаэдры, икосаэдры, звёздчатые ячейники…
Но в целом — Производство успешно осваивало прилетевший металл.
Ещё через люмк из строя вышли все Сороконожки, с двух был полностью содран панцирь и люмы на дюзах и челноках рассеивались по Космосу. И Спирали Сивиур были беспомощны, и Прямоугольники Люллы, и Кузнечики Харны, и большеглазые Змеи Иммии. И Башни Тац-Тац. И Ножи. И Пузыри. И все другие. Их окружали и начинали демонтировать, невзирая на стаи птиц. И это была только окраина Производства, на котором трудились миллионы рабочих, чей средний размер колебался от трёх до десяти люмов в поперечнике. Производство Единица громило ударным трудом!
Но что это? В гущу труда летит, прорываясь всё дальше, колоссальный ящер! И пяты его сверкают, исторгая волны. Он мчится, разбрасывая роботов, как шары для Ух-Раах, выхватывает из кобур волновые пушки и стреляет направо и налево! Но куда он спешит? Прямо в центр Производства. Туда, где висит, озирая миллионы рабочих, Двойка. А чуть поодаль — перекатывается, вращаясь на дюзах, Тройка. Стремительно и ловко Зизвер-Ур Зуух достиг цели и, на ходу вытащив из рюкзака волновую бомбу, прилепил её к боку Двойки. И, метнувшись к Тройке, прикрепил другую бомбу на его шар. Ведь непонятно, где у Тройки бок. Или у Тройки везде бок? Хорошо: прилепил бомбу на бок Тройки и ринулся от них прочь. И отлетел на приличное расстояние. И послал бомбам сигнал. И рванули бомбы! И стали Двойка и Тройка металлическим песком. И немало роботов разлетелось от места взрыва. И вдруг остановилось Производство Единица. Все роботы замерли без периодических команд Двойки и Тройки. И только один не замер, заметавшись туда-сюда — закруглённый сверху маленький цилиндр с пятью манипуляторами и тремя окулярами. И это узрел с высоты оранжевым оком своим, и другим тоже узрел — Зизвер-Ур! И что снова в движение роботы приходят, узрел. И понял. И тогда ринулся «вниз» на тяге боковых дюз на лапах, которые с успехом вверх от ступней и в стороны развернулись. И спешил, чтобы из виду увиденного не потерять. И, оказавшись у робота, схватил его могучей дланью. И услышал в голове уловленные переводчиком словеса:
— Отпусти! Надо назначить Двойку и Тройку вместо Двойки и Тройки. Пусти! Приказываю тебе, неизвестный работник, как Я — Единица!
И тогда отковырнул могучий Зизвер-Ур когтем крышку на голове закруглённой. И этим же самым когтем — блистающим остриём его выдернул проводок, ведущий к процессору вредоносному. И остановились роботы. Замедлились, словно в тёмном янтаре застывающем. И не принялись они шевелиться вновь. Безопасными теперь они сделались.
Вот так произошло. И немало потом дивились отваге и находчивости Зизвер-Ура Зууха все зизверы. И досточтимый Зот, зачастивший называть его правнуком. И люмы. И эосцы. И недаром! Ведь Зизвер-Ур Зуух всех выручил. Защитил. Смёл опасность могучим хвостом и когтем своим пресёк.
Исследовав Единицу, Зот поскрёб макушку и прищёлкнул челюстью:
— Это поисковик. Отправили в экспедицию. Три их было — Единица, Двойка и Тройка. В Пустоши. Надолго. С программой воспроизводства. На всякий случай. Дальше вот что в его бортовом журнале:
Двойка изломался. Единица его отремонтировал. Но сделал больше. Решил — так надёжней будет. С Тройкой та же история. Ломались, потому что рабочие. Он — руководитель. Так… и тут у него в схемах перепуталось. Решил — чем больше роботов, тем лучше. Охват поисков шире. А процент случайных повреждений ниже. Велел Двойке и Тройке собрать новых рабочих. Те сделали. Далее решил, что Двойка и Тройка могут быть ещё надёжней. Велел Двойке и новым роботам переделать Тройку, а потом Тройке и роботам — переделать Двойку. Так сорок раз за всё время. Далее они изготавливали роботов всё большего размера. Те — следующих. Сам два раза ломался. Незначительные повреждения. Двойка ремонтировал. Вперёд продвигались с постоянными остановками для производства. Стал называть себя на остановках Производство Единица. А потом и в странствии. То есть и Двойка, и Тройка тоже назывались так. И другие. Почему не остановился и не вернулся? Вопрос на засыпку. У него функция восприятия времени вылетела. Неизвестно, отчего… ударился, может. Не было внутренней команды. Я думаю, они должны были лететь вспять ещё до того, как Двойка поломался. Ага. Вот они наших люмов поймали. Действительно, оценил возможности. Могут в небольшие пещеры заползать, иметь дело с ремонтом. Не отпускал, поскольку считал образцами. Корабль захватил Двойка во время стоянки. Так, значит, и представился — Производство Единица. Единицу люмы не видели, а если и видели, то главного в нём признать сложно. А поскольку он поручил работу с этими образцами Двойке, то они, сочтя его за главного робота, подумали, что Единицы вообще нет. Что Единица — только общее название. А Единица — это вот у нас кто…
Зизвер кое-что переделал, и Единицу отправили в Музей Люмзаара, где он сейчас и находится, зачитывая избранные места из бортового журнала. Сознания при этом в нём как было ноль, так и осталось столько же. Поэтому, если вы хотите видеть в нём главнокомандующего армии, то… ваше право. Но это лишь поисковый робот, понятия не имеющий, что происходило в Реальности. Единица с отключёнными дюзами ездит на колёсиках по залу и воспроизводит один и тот же цикл технического повествования, состоящего из перечня команд и терминов. И если даже вы их поймёте, то без Истории Цивилизации Люм или Истории Люман решите, что речь Единицы — исключительно про поиск месторождений ископаемых и производственные темпы. Собственно, в механическом смысле, так и есть.
Около миллиона птиц потребовалось, чтобы навести порядок в Космосе: починить корабли ЭЛЗ, сгруппировать и рассортировать изделия Производства. Тысячу гигантов разбитого Производства Дом ЭЛЗ взял на вооружение. Пришлось построить для них космопорт в двадцати эл-люмах от Дома. Что сами роботы и сделали, расплавив нужное количество бывших рабочих. Предварительно, по запросу ЭЛЗ, они предложили Дому свой инженерный план. И Дом утвердил его. Космодром роботов — сплющенная ступенчатая пирамида со срезанной вершиной. Наверху сидит додекаэдр Четвёрка. Ниже его — шесть крупнейших роботов. Ниже их, на всё более длинных и широких ступенях — относительно небольшие механизмы. И все они спят, представляя собой военный потенциал Рэ-Гагаалы.
По завершению уборочных работ Зот отправил на Кзодод все два миллиарда металлических птиц и тоже усыпил. В десяти эл-люмах от Иглы тускло поблёскивает их поле, покрываясь тёмно-оранжевой пылью.
РАСПАД ГОРИЗОНТОВ
338 лет от Люмзаара
Верхний этаж дома ЭЛЗ — пространство долгих рассуждений. Собираясь здесь, две Расы из мельния и одна из неизвестного материала вспоминают события, подводят итоги, смотрят в будущее. На собрании через полгода после великой баталии эосцы предложили организовать общую экспедицию на другую сторону Пустоши. Но не встретили поддержки. Зизверы категорически не одобрили идею — они малочисленны, и потеря каждого из них — катастрофа. И эосцев не ахти сколько. Да, душ для перевоплощения у них много, но не для того ящеры мельний делают, чтобы его по космосу разбрасывали, ослабляя этим их Рэ-Гагаалу. Поэтому не рекомендуют они, зизверы, им, эосцам, сыновьям по металлической плоти, тратить время на ерунду. Люмы, в свою очередь, отметили, что поддерживают зизверов. В той стороне Великого нет известных им Дверей. Но главное — Люм не стремится к безостановочной внешней экспансии. Больший интерес для Расы представляет гармонизация внутреннего и внешнего развития. У них достаточно планет Посева и планет Исследования. Сейчас у Планетарного Сообщества появился замысел — выбрать несколько планет для Посева, после которого они будут ненавязчиво наблюдать за ростом новых малых Цивилизаций и учиться корректировать их развитие. То есть — люмы чувствовали, что пришла пора превращаться из цветов в собственных садовников, и не желали отвлекаться на лишние действия.
Выслушав возражения, Эжес решил не настаивать, поскольку счёл разумные доводы важнее своего мотива, а именно — желания приключений. Не секрет, что это желание постоянно присутствовало на Эосе, и, если старшие его частично избывали в обществе, то новоприбывшие, конечно же, подогревали. Иначе они и не могли, потому что это были лучшие бойцы, только что выхваченные Глазами Эоса из Кругов Свары. Глазами Эоса называли наблюдателей, которые иногда сидели у Кругов на железных стульях. Когда наблюдателей не было, бои шли вполсилы, являясь скорее тренировками с долгими паузами. Но когда на горизонте появлялся наблюдатель, раздавались оживлённые скрежеты и бульканья:
— Глаз Эоса идёт!
И в Круге закипала свара, начинался танец, продолжающийся до полного изнеможения, а иногда, по неосторожности, и смерти. Как правило, именно по неосторожности, хотя Рекомендация, карающая за убийство, не распространялось на тех, кто убил в Круге. Каким образом Рекомендация карала за убийство? Если нож или студень убивал ножа или студня вне Круга Свары, его метили излучением на десять лет — столько он мог не помышлять о перевоплощении. Убивал снова — прибавляли ещё десять. Вскоре ножи и студни поняли, что легче сохранять контроль вне Круга, сохраняя его и в Круге. И постепенно любое убийство без причины стало считаться признаком непригодности. На Эосе от детей Вивур требовали дальнейшего прогресса по части дисциплины и умеренности. Не один десяток ножей в мельниевых телах Эжес наставлял лично, равнодушно угрожая выкинуть их в Шээш-Жэшш-Шузов, если они не уймутся и не прекратят требовать завоеваний. Даже зыбкая возможность оказаться в теле бескрылого пернатого падальщика, скачущего в поисках пищи, приводила особо буйных в мирное настроение. Тем более всякие ходили слухи.
Итак, Эжес не настаивал. Хотя, со стороны Вивур, ему очень хотелось отправиться в дальний поиск. Но со стороны ЭЛЗ он смотрел на вещи иначе. И Эос, который в пространстве его понимания висел между Вивур и ЭЛЗ, Эжес подтягивал ближе к ЭЛЗ. Потому что, подпади Эос под древнее влияние Вивур, звяк цена будет многим усилиям. И вот ещё довод, почему не стоит спешить за тридевять Глубин — Эом, как и все студни, расположен к сохранению покоя. Да и зизверы сказали правду. И люмы их поддерживают. Несмотря на то, что несколько раз получали от них оглушительные удары, и всё «нечаянно». Никакой злопамятности. Правда, намекнуть в переговорах на давнее не стесняются. В некотором смысле они контролируют зизверов, и чем дальше, тем это заметнее. Но дёргают, только когда это действительно нужно. Да, раньше в люмах наблюдалось больше «младости мышления». И сейчас её хоть отбавляй. Но теперь их наивность имеет другой полюс, а именно — проницательность Мастеров.
Люм, присутствующий на собрании в числе ста оранжевых, слушал и не слушал. Он понимал, что Эос желает хотя бы далёкой возможности стычки. Эосцам мало недавней баталии. Да и проявить в ней себя они никак не могли. Все разлетались из кораблей, и они тоже. К счастью, роботы не обращали внимания на «мелкие детали». Во всём разгроме погибло около десяти тысяч существ.
Люм посмотрел на Мастеров. Они, как всегда, молчали. Наверняка многие из них сейчас ходят где-то, лишь частично присутствуя. Все они могут сейчас встать и улететь. Без объяснений. И никого это не встревожит. Типичное поведение. Молчат. Зато фиолетовые звенят. И оранжевые позвякивают. И жёлтые. Салатные мало участвуют, бирюзовые тоже. Синие — ещё меньше. Думают. Непроны сидят, будто нахохлившиеся птицы. Второй раз здесь. Ещё не поверили, что приняты в Дом. Кто бы их принял, если бы не Астроном? Да ещё несколько. Астроном… жуткий тип. Посмотришь — поверишь, что он был первым вампиром… да он и был! Вот он, в мантии с их Глубиной, с левого края… малиновая искра в линзе кружится. Кружится, кружится… На него посмотрел. Чувствует. Сейчас, чего доброго, реплику бросит…
«Люм чтит люма. Линзу не прогляди», — громко подумал Астроном и демонстративно воззрился на одного из представителей Зизвер — Зууха. Тот, как и он, сидел на почётном месте, на краю каменной скамьи. И сюда камень притащили, кто бы мог сомневаться. Он видел, что Зуух двигает бровями. Понятно — слушает речь размахивающего пальцем Эжеса и одновременно сидит с кем-то в общении. На морде — довольство. Снова хвалят. Много ли надо увальню? Но, однако же, правда, хорош… Кто бы ожидал такой прыти. А из пушек как палил! О да… загляденье. Хоть посмотреть особенно и не довелось, кувыркался на дюзах. Их первую и пока единственную чёрную Черепаху разломали, как игрушку. Панцирь в Космосе рядом кружился. А он кувыркался. Ну да ему не привыкать к неожиданностям. А этим, с ним рядом — привыкать. Сколько лет в своих домах сидели, обвесившись тканями. С трудом нашёл приличных. Зайти в дом невозможно, начинается…
— Погадаю-разгадаю, всю печаль твою узнаю, наконец-то вы пришли в мою келью…
— Что плетёшь? Опомнись.
— Извините великобездушно, наш дражайший! Заработался, затрудился, завертелся, закружился, загадался, заколдовался, за…
— Молчи. Я уже понял, что мне, скорее всего, не сюда. Впрочем, если ты способен перейти с Речи приятного досуга на люмский…
— Ах, я способен, кто как не я, ваше астрономическое совершенство, сию десятизначную люмка, скрашенную вашим присутствием в невероятные цвета тончайших грёз…
Немало красных искр исторг Астроном, сам такого от себя давно не ожидая, прежде чем собрал Представительство Непронов. По одному собирал… редчайшие особи. Да и те сидят, как гнутая арматура. Ничего, сегодня он что-нибудь скажет за них, а после отойдут, пообвыкнутся, заговорят. Лишь бы не слишком разговорились. А что же он скажет? Он скажет, раз Эос предлагает, Эос пусть и летит, а их не втягивает. Не нравится ему Эос. Почему? Потому что эосцы на Непронов смотрят… как? Так, что смотреть не хочется, как они смотрят. И на него тоже. Впрочем, после битвы с Единицей мягче стали их взгляды. Чуть-чуть совсем, но он заметил. Он всё замечает, а как будто бы ничего не видит. Вот Оранж на него уставился… И понятно, что думал. Ожидал реплики? Ожидал. Но только когда он, Непрон, его в это ожидание сам отправил. Да и огрел сверху. Немножко. А потому что линзой надо думать. Но нет, он не сердился на оранжевого. У него дела поважней. И не только астрономические. Не звёзды его сейчас вдохновляли. А то, что его… его! допустили к курсу открытия Портала. За год открывали практически все. Скоро и он сможет стать Мастером. То-то в его линзе и кружилась искра.
Зуух действительно наслаждался похвалами и благодарностями. Он почти не слышал ведущих — настолько увлёкся приятными восторгами и своими мнимо скромными ответами. Да что там! Защитить всех — это его прямой, Зизвер-Ура, долг! В смысле, Зууха… да, он простой, словно камень, и такой же надёжный Зуух! Нагретый лучами камень, конечно же! Не холодный, нет. Он, Зуух, и дальше готов защищать. Не только эосцы — щит и меч. И они, зизверы, готовы тряхнуть стариной. Зуух, конечно, рисковал, вступая в продолжительные разговоры о своём героизме. Могли и пошутить. Даже в этом случае. Как и все ящеры, он привык опасаться люмов. И это началось, конечно, с Зота. Он такие настроения, сам не желая, распространял. Сколько, бывало, страдал и рычал. Наслушались. И сами, особенно женщины, стали ощущать перед люмами вину. Объяснялись за проделки Зота. С чего он взял, что Зуух — его правнук? Расчувствовался. Зуух его лаборантом был, это да. До истории с Изменителем, когда пришлось пять дней прятать от всех чешуйчатый куб, который постоянно ругался. То ругался, то формулы диктовал. То формулы вместе с руганью диктовал, что делу не помогало. И на помощь звать запрещал. Не желал, чтобы его в таком виде Хом видел. Так что когда Зуух привёл его в приличный вид, то прямо в приличный вид и сказал, что всё, уходит. Пусть Зот себе другого лаборанта ищет. Но Зизвер-Ур искупил всё. Надо же такое придумать. Теперь Зуух смотрел на Зота, как и прежде. С почтением. Но от должности лаборанта всё равно отказался бы. Лаборант? Смешно. Зизвер-Ур Зуух! Так и будет он теперь фигурировать в Сказаниях Зизверов. Правда, их Сказитель, как всегда, всё исказит до полной неузнаваемости. В науках они точны. А в сказаниях — совершенно нет. И будет он, того и гляди, действительно — правнуком, которого Зот тысячу лет кормил волшебными ягодами. Чтобы тот вырос огромным и освободил всех от… падающих деревьев, к примеру. Сказитель что-то вроде этого непременно придумает. Чтобы весь Зизвер-Хом веселился.
У тысяч собравшихся были свои мысли. И они делились ими друг с другом в меру надобности. И делились мыслями с Ясными — в меру надобности Ясных. Все знали, что Ясный может заглянуть в сознание. Но Мастера не перебирали «хлам», они видели общие мысли и намерения на текущий момент. Хламом же для них являлось многое — и технические тайны зизверов, и то, как Эжес и Эом добывали средства на первые корабли, и личные предпочтения люмов с их внутренними перипетиями. Ясновидение Хранителей было направлено на отслеживание общего состояния сознания, на то, что сознание производит в основном. Таким образом, они видели главное — обманывает сейчас существо или нет, а если обманывает, то в чём. И почему? Это они могли выяснить. И присутствовали на собрании в большей степени для напоминания. На самом деле, на проходном собрании они ничего не делали. Почти отсутствовали. Но видели всё собрание в виде светов. И если различали смутные пятна, направляли туда взгляд и выясняли — что там? Почему свет померк? Или разгорелся слишком ярко. Вот чем они занимались. При этом каждый Ясный мог моментально переключить на себя всё внимание в Зале, не предваряя это совершенно ничем. Они делали это редко, но когда делали, все видели и слышали только их, оборвав все диалоговые нити. И скажи сейчас что-то Мастер, Зуух моментально бы отмахнулся от всех похвал. И не потому, что Мастера подняли из руин Зизвер-Хом. А потому, что они поднимали из руин души. Чаще всего — заранее. Не позволяя им превращаться в руины. А иногда — не заранее, когда души пребывали в руинах. Как души зизверов, которые сидели на умерших камнях. Разве Мастеров волновало, что у зизверов нет Пересчитывателя? Или они источали свет из Порталов, чтобы вернуть ящерам Переместители, настроенные на игровые планеты? Нет. Они признавали полезность вещей для ЭЛЗ. Но не вещи они лечили. Они лечили зизверов. И без слов говорили, что зизверы не одиноки. Поэтому — мог ли кто-то здесь внутренне возражать против внимания Ясных? Наоборот, когда их не было, все чувствовали недостачу, и чаще, чем на присутствующих Ясных, смотрели на их пустующие деревянные помосты. Когда Ясные были в Зале, они одновременно в нём и не были. Но всё-таки отчасти были и могли собраться здесь полностью каждый. А когда их не было, то ведь совершенно — не было. Но могли и появиться. И такое случалось, что на помосте возникал Ясный. Или несколько. Или вся вторая Тройка. Да, в отличие от всех, их на собрании тридцать. Но было ещё одно исключение — зелёный монах, представлявший всю Обитель. Он приходил через раз или два. Для него здесь стоит зелёное кресло из железного стекла. А рядом с креслом — зелёный столбик, увенчанный шаром, возвышающимся над загнутыми вверх прутками. Когда монах выходит из воздуха и садится в кресло, он набрасывает на шар чётки, от которых тянется пропадающая в воздухе бечёвка. Иногда Ясные обращали внимание на зелёного монаха — единственное существо в этом здании, чьи мысли были намеренно скрыты от них подвижным коконом общих размышлений. Ясные знали, что он моментально переключится на самые грубые суждения, едва кто-то из них коснётся защиты, и не стремились узнать его помыслы.
Настоятель размышлял…
Так ли необходим Обители выход в мир? Если да, в какой он должен произойти форме? Эжес говорит, что хочет за край Пустоши. Не это ли знак? Ведь и монах когда-то хотел «за край». И нашёл Обитель. Он любил Беспредельное. Что ему до дел ЭЛЗ? Что ему до Мастеров, которые проигнорировали его пожелание стать одним из них, отдав единственное место Непрону. Поскольку зелёных Мастеров было много, а непроницаемых — ни одного. А если бы два Мастера погибли в баталии, дали бы ему место? Вряд ли. Так почему он должен вводить их в Обитель? Нет, Обитель не станет заключать союз с Домом. Обитель заключит союз с отдельной Расой. Нет, не с Люм, нет, не с Зизвер. С Эос. Да, так! И монах, перестав воспринимать плотное диалоговое поле, кинул реплику князю, сидящему на скамье Ц-Эос.
Эжес висел в плотной среде Обители и взирал на переливающиеся звёздные стены. Находясь на расстоянии роста, на него внимательно смотрел древний люм. И вёл речь.
— Мы похожи, князь. Разные у нас силы, а станут — одной. Хочешь лететь за Пустошь? Всё проще. Лишь пожелай — полетят навстречу Глубины. Любой звезды достигнешь, любую планету найдёшь! Лёгкой рукой проведу сквозь пучины и вытолкну на берег корабль твой.
Эжес рассеянно смотрел на монаха. Он мог схватить зелёного и выйти с ним обратно в Дом, оставив его ноги в Обители. А затем пригвоздить маленькую ладонь к полу мельниевым клинком. И тогда это тельце станет временным трапом между плотной средой и Домом ЭЛЗ. Потом он позовёт эосцев, и они сделают удобный мост.
— Но не думай, князь, что сможешь забрать у меня мой дом! Я был здесь долго, это место послушно мне. Обители у эосцев не будет, нет. Будут маршруты. Вот для чего мы здесь. Разве ты знаешь, как найти и не потерять? Не ходил ты этими тропами. Ну, выбери звезду. Иди!
Эжес, убедившийся, что они с монахом действительно похожи, выбрал. И захотел приблизиться. И приблизился. Он увидел несколько планет и устремился помыслом к одной из них. Оказавшись у поверхности, он провёл по ней ладонью и почувствовал под слоем пыли камень. Пылевое облачко подпрыгнуло и заклубилось. Эжес отпрянул помыслом обратно.
— Ну как, нашёл что-нибудь или безжизненное?
— Безжизненное, монах.
— И много таких. А мне когда-то повезло сразу наткнуться на Цивилизацию. Будто бы Обитель приняла меня и…
Эжес со смешанными чувствами смотрел на существо, в котором усматривал черты дракона. Монах ещё пару эосов рассуждал о своей нерушимой связи с Обителью. Но вот замолчал и померк в ожидании ответа.
— Безусловно, монах. Я обдумаю твоё предложение. Приходи завтра на Эос.
В линзе заплясали весёлые огоньки, чёрные пальцы сплелись подобно пиявкам.
— Приду.
После собрания ЭЛЗ Мастер Синь и Непрон полетели к Люмзаару и от него сразу же отправились в путь. Преодолев триста сорок эл-люмов, они оказались у скальной комнаты. Синь давно тут не бывал, помост сгнил, пришлось делать новый. И Непрон в сотне люмов от пристанища Синя сделал себе помост. Поговорив немного, они приступили к делу. Через месяц Непрон открыл Портал. До этого самое раннее открытие происходило через полгода.
— Всё верно, — сказал Синь. — Я не ошибся. И скоро Круг пятой Тройки будет замкнут полноценно. Ведь он ещё не замыкался должным образом. И только теперь замкнётся. И замкнёт его тот, кто искал Портал сотни лет. И тот, кто искал месяц. Один — беглец, один — убийца. Но нет ни убийцы, ни беглеца. Ведь всё это в прошлом. Сейчас — есть люм и люм. Один люм — я. И один люм — тоже я. И один люм — мерцание. И между ними действительно иногда появлялось мерцание в форме люма. И каждый изнутри этого мерцания видел двух Ясных. И в это время не был ни одним из них, но знал, что был каждым. И бывшим беглецом. И бывшим убийцей. И Мастером Синем, и Великим Астрономом. Но где тот, а где другой? Теперь между собой разговаривали Прыгающий Астроном и Непрон Синь. И в этом не было парадокса, поскольку не было парадоксов. И в этом не было единства, поскольку не было розни. Что в этом было? Возможность, которую предвидели Мастера, но не могли расшифровать предвидение. Только сейчас он, бывший вампир Непрон, видел, что хотело бы сказать предвидение, если бы чего-то хотело. И Астроном, когда-то удалившийся от Люмзаара далеко в лес, понимал новую речь Реальности. Ту же самую Речь, которую он не понимал раньше. И, решив, что теперь — пора, назначил общий сбор.
И когда в этот раз Мастера разомкнули Круг пятой Тройки, отпала нужда собирать его вновь. Поскольку теперь между одним и одним стоял один, а между пятью — пять. И они удерживали собственную судьбу так же, как тело удерживает свою тень, то есть — без всяких усилий, совершенно не удерживая. Взглянув на «тень», они могли видеть, кем были. Так, как вы — видите свою тень, и понимаете, что она ваша. Но часто ли вы смотрите на тень? И много ли вам это даёт? Теперь у них были не души, но Душа. И у Синя была Душа, и у Непрона, и у первого Ясного Люмы, и у второго, который был Ор-Люмом. И у каждого. И всё, что потерял каждый, — это слишком пристальное наблюдение за собственной тенью. Теперь они лишь в качестве некоторых обстоятельств были причиной тени. Отбрасывали тень, но не мнили себя тенью. И не мнили себя чем-либо. И не находили себя через отрицание, поскольку отрицание не имело смысла. И теперь, замкнув полноценно пятую Тройку, они могли сделать вторую пятую Тройку. Но, тогда как раньше они Ещё не спешили, теперь они Уже не спешили. Потому что они сами почти перестали находиться в этой Реальности, и не хотели извлекать из неё специальным образом тех, кто находился в ней полностью. А признаки ухода за Реальность у них были давно. Ещё когда они-Синь проваливались сквозь прозрачный пол башни и выходили к себе из леса. Чтобы сначала пошутить, а потом открыть Порталы. Уже тогда они были за ней. Сейчас они находились для других за стеной, чей материал крепче железного стекла. Они могли проходить сквозь эту стену к другим, но другие не могли пройти к ним, хоть могли прикоснуться к ним. Могли говорить с ними. Но пройти к ним — больше не могли. И Мастера понимали, что в этом есть в них, Мастерах — недостача для Реальности. И в этом смысле уже не имеет значения, принадлежат они Рэ-Гагаале или Гагаале. Ведь теперь для них остановилась и та и та. Остановилась не вокруг, но в незыблемости, которую они обрели. Ведь теперь без внешней геометрии они были одним и тем же. И представляли собой единый Круг, вместивший единую Душу. И, пребывая так, не спешили желать этого другим. Ибо они жили долго, и пришли к этому сами. И не следует им лишать существ их собственной жизни. Но помогать им — следует.
Зелёный монах вышел на Эос. У него был маршрут до нужной планеты. А значит — грядущий просмотр. И чувство причастности, и переживание, и ставки не материального плана. Монах неторопливо приближался к Эжесу. Скоро всё начнётся.
— Обитель чтит Эос!
— Эос чтит Обитель!
Поодаль неподвижно висел корабль «Ураган Вивур», а вокруг него сверкали звёзды, словно зёрнышки наждачного круга, заточившего его остриё. Корабль состоял из непрозрачного металла в сочетании с железным стеклом, изгибы которого подчёркивали хищную стать.
За считанные месяцы Эжес из скучного руководителя превратился в кумира воинственной молодёжи. Теперь они понимали, что легенды не врут. Мифы из прошлого кружили над ними. И они, ножи из мельния, были их персонажами. И у каждого за плечами клубился серый туман, и на каждом блестел Пояс Свары.
— Ну что же, князь, пойдём со мной, поговорим. Ты, как я погляжу, готов.
— Идём, монах.
Через два люмка на остриё Ножа легла чёрная кисть. Корабль включил малую тягу и двинулся, исчезая вслед за рукой в незримой плоскости. И вот уже на его месте — лишь тьма и звёзды.
Вслед за флагманом исчезли в невидимой плоскости другие корабли с ножами.
Игра началась.
Эосцы называли свои вояжи Тёмными походами, поскольку не ведали, куда приведёт их князь, с чем они столкнутся и вернутся ли из опасного путешествия. Да и князь знал о месте предстоящей игры далеко не всё. Выбрав подходящую, на его взгляд, планету за Пустошью, настоятель лишь в общих чертах расписывал обстановку. Два раза Эжес отвергал предложенный вариант. И тогда монах искал другой.
Они играли планетами, словно дети — предметами. Объявляя себя императором, Эжес знал, что вряд ли сюда вернётся. Да и монах так полагал, вполне удовлетворившись военным спектаклем в данных декорациях. Его братья, втянутые в игру, с возрастающим интересом следили за происходящим. И больше не задумывались, сошли они с ума от долгого нахождения в плотной среде или нет. Предельное невмешательство они как будто бы не нарушали. Так почему не развлечься? Постепенно монахи совершенно забыли поговорку «Праздность — ловушка для ума» и перешли от медитации к суете. Плотная среда стала для них кинотеатром и клубом. Находясь перед экранами, они с возрастающим азартом наблюдали панорамные баталии, отдельные стычки, да и просто общение различных существ. Зачастую монахи не понимали, о чём речь, и мучились любопытством. Тем острее был интерес. Они рассчитывали на бесконечную историю, но после девяти игр десятая не состоялась. Её срыва ничто не предвещало, однако, вплыв в среду Обители, флагман не полетел дальше. Десять дверей распахнулись и появились из них, к изумлению любителей кино планетарного масштаба, люмы. В их линзах скользили не предвещающие ничего хорошего огоньки, а в руках мерцали волновые парализаторы. За пятую люмка до этого момента Мастера при помощи Переместителя перенесли эосцев в другое место, а на корабль отправили военных люмов. Так завершилась Игра Обители.
Но не в большей ли степени она была игрой Эжеса? Разумеется, и в гораздо большей. Ведь он был непосредственным и главным участником событий. Он прошёл девять игр на восьми планетах. Поскольку на одной планете побывал и наяву и во сне. Планета эта называется Зивеллия. Другие же называются так: Хлябь, Мусхлейм, Дрёлл, Гълаф, Фломмол, Эгбед и Эгт. Все эти планеты нашёл Зелён Зэлльгаразэлль. Увы, утративший свою главную находку, своё мерцающее пристанище, свет своей линзы — Обитель. Не вытолкнуть ему более лёгкой рукой могучий корабль в поток происшествий.
345 лет от Люмзаара
На протяжении долгого времени Ясные не предлагали Зелёному Ордену присоединиться к сообществу, поскольку были благодарны монахам за деактивацию Трона Всевластия. Они считали так — пусть орден живёт и развивается. Не следует вмешиваться в мирный уклад монахов, Обитель — их дом. Но когда Орден, используя Эжеса, стал вторгаться в жизнь Цивилизаций, отношение изменилось. Конечно, князь Эоса играл первую роль в военном разгуле, но инициировал игру зелёный монах, нити манипуляций были привязаны к его чёткам. И другие монахи следовали за ним. Все они подняли щиты лицемерия и вынесли свои намерения за скобки, как нечто второстепенное. В результате, поощряя устроителя Игры Обители интересом и одобрением, весь Зелёный Орден перестал быть нейтральной силой. Так зелёные предали монашество. И Мастера совершенно не собирались их перевоспитывать. По мнению Ясных, Обитель — не то место, где дают ещё один шанс ничтожным помыслам, да и монахи — не ящерицы тот, деградировавшие в силу исконной дезориентированности. Но главное — Мастера думают в первую очередь об интересах большого сообщества ЭЛЗ.
Поэтому, прервав цепочку игр, Ясные забрали Обитель, изгнав из неё монахов. Зелёный Орден ещё некоторое время просуществовал в Люм-Атроте, но что он такое без потенциального могущества? Громкое название.
Дом ЭЛЗ создал в плотной среде Центр исследований, напоминающий общей формой диск для метания. Такую же форму имели исследовательские челноки, привязанные к Центру «нитями» плотных колебаний. В данном случае дисковидная форма являлась оптимальной; такой челнок удобно разделять на сектора для образцов, и, благодаря расположению дюз, у него отличная манёвренность. Дюзы у Диска находятся в днище, обрамляя центр широким кольцом. Все они — тягово-рулевые и управляются одним градиентным сигналом, который, плавно блуждая, активирует их с разной силой и в разном порядке, в зависимости от предстоящего манёвра. Из-за такой особенности Диск прекрасно себя ведёт над поверхностью небесных тел, легко и плавно изменяя направление полёта. Для скоростного перемещения в Великом он не подходит. Но ведь ему и не нужно летать на далёкие расстояния, поскольку к месту исследования челнок выходит, движимый мыслью пилота, из Обители. Первые Диски были оборудованы автоматическими захватами, выскальзывающими при разведении дверок из центральной части дна. Если средний диаметр челнока составлял семь люмов, то длина захвата могла достигать четырнадцати, но и её недоставало. Поэтому челноки снабдили волновыми захватами, лишающими определённый сектор гравитации, а затем поднимающими образцы течением восходящих волн. Эти захваты часто использовались там, где люмы не выходили на поверхность, что случалось нередко. Если на планете обитали разумные аборигены, исследователи скрывали челнок, включая режим невидимости, и старались не высаживаться близ поселений. А если всё-таки происходила случайная встреча с местным жителем, люм незамедлительно включал ментальный имитатор внешности — Маскирователь. Даже если встречный видел люма до включения Маскирователя, то после пребывал в уверенности, что с первого люмкса столкновения наблюдал то, что ему показывал имитатор. И в страхе убегал. Или трясся от ужаса. И в первое время люмы не могли понять, почему, ведь они не знали, как выглядят в мозгу аборигена. А выглядели они, в результате халатности зизверов, не лучшим образом. Люм в ментальной маскировке напоминал аборигена только в общих чертах. У него было столько же конечностей — да вот только другой формы и цвета. С головой и туловищем то же самое. Кроме того, сзади, как правило, красовался хвост. Узнав о проблеме, зизверы настроили Маскирователь на окружающий ландшафт, чтобы люм, хлопнув по небольшой выпуклости на левом плече, полностью исчезал из памяти и восприятия существа. В нежелании люмов лишний раз попадаться на глаза нет таинственности, скрытности или заботы о чужом психическом здоровье. Просто, прибывая с определённой целью, они избегают помех.
Большинство рождённых из Нашего Истока представителей малых Цивилизаций люмов, как и люмане, начинали с полянок. А теперь их полянкой стала Обитель. И росли вокруг — звёзды. Окажись они сразу здесь, их первый диалог мог звучать так:
— Я куда, Люм?
— Я — к той звезде. Интересно, что там.
— А я — к той. Интересно, что там?
— Отправляюсь, Люм.
— Иду, Люм.
Так бы они, конечно, и сделали — отправились к планетам. Свалились на них и заблудились. К счастью, жизнь в целом правильно устроена. Всё шло своим чередом.
Часы Истории Люман пробили половину четвёртого столетия.
Главы
1. Зерно
2. Начало
3. Меры и разногласия
4. Чёрный Камень
5. Побег и освобождение
6. Вторая баталия
7. Хранитель
8. Рассвет
9. Тайна Хранителей
10. Ор-Люм
11. Непрон
12. Подготовка на Люме
13. Вояж Кракена
14. Битва исполинов
15. Освобождение Тац-Тац
16. Светлый век
17. Экспансия Вивур
18. Штука
19. Трон Всевластия
20. Поручение Цав
21. Встреча былей и небылей
22. Зизверы
23. Хищная нежность
24. Серпиане
25. Большой Диктант
26. Ящерицы тот
27. Продолжение сочинения
28. Объединитель
29. Мастер Синь
30. Афера досточтимого Зота
31. Храм
32. Рузры
33. Эос. Тревога
34. Нашествие шэхров
35. После бури
36. Ихсихи
37. Ящик времени
38. Дом ЭЛЗ
39. Производство Единица
40. Распад горизонтов
Пояснения
Глубина — область космоса с населёнными планетами
Агзалац — одноголовое симметричное прямоходящее существо с двумя нижними и двумя верхними конечностями
Люзмур — изумруд
Люллюар — бриллиант
Меры Цивилизации Люм
Люм — 110 сантиметров
Люмс — 11 миллиметров
Эл-люм — 1100 метров
Люмк — 5 минут
Люмкс — две трети секунды
Люмт — 250 граммов
Люмтс — 2, 5 грамма
Эл-люмт — 25 килограмм
Люмл — 400 миллилитров
Люмлс — 4 миллилитра
Эл-люмл — 40 литров
Меры Цивилизации Эос
Эос — 30 секунд
Рост — 180 сантиметров
Эл-рост — 1800 метров
Планета Люма
Галактика: Годрулман
Дней в году: 295
Продолжительность суток: 348 люмков
Окружность: 32421 эл-люм
Планеты Посева Цивилизации Люм
Первый Посев:
Сивиур, Иммия, Харна (Зёрна — Первый Чёрный Камень)
Второй Посев:
Рохх (Зерно — Харна), Хагааш (Зерно — Харна), Нерен (Зерно — Иммия), Тац-Тац (Зерно — Иммия), Керт (Зерно — Сивиур), Люма (Зерно — Сивиур)
Третий Посев:
Лиельна (Зерно — Тац-Тац), Содд (Зерно — Тац-Тац), Шрепс (Зерно — Хагааш), Зиана (Зерно — Керт), Люлла (Зерно — Люма), Одалия (Зерно — Люма), Шельх (Зерно — Люма), Зурга (Зерно — Нерен), Сальга (Зерно — Рохх)
Четвёртый Посев:
Орба (Зерно — Лиельна), Виула (Зерно — Люлла), Вальяна (Зерно — Шельх), Лак (Зерно — Зиана), Дорта (Зерно — Одалия)