музей Фаберже держит руки на талии
все яйца его улетели в Британию
на лондонской ветке синеют кокетки
кокетки бледнеют
играют в рулетку
здесь зависть скользит по натянутым лужам
диковинок царских в эпоху Карлуши
бывало немало
виденье играло
природа в коньячных глазах прорастала
пасхальной причудой
чуднОй заковыкой
держи состоянье пульсаром двулико
в розетке из кашек - колибри пеструшки
кареты скользят по сукну до кадушки
и всюду мерещатся чёрные бани
а в них то девчата, то мокнущий барин
то барин, то девки, смешные напевки
клубок сарафанов торчит в разогревке
предбанника в лавках
портков завитухи
и важный жупан на плечах у старухи
трещит самовар
пар касается неба
и пёс-доберман никогда в избе не был
скулит под забором
там, в фиговой роще
фигеет малина и листья топорщит
в слоёный стакан опуская часть тела
цветов полевых сноп в тисках каменелых
попросит свиданье, куда-нибудь в гости
в роскошном чулане запрут его остья
в большом сундуке
клад отправят к фанатам
там есть five-o`clock
и любовь где-то рядом
.
.
Навеяно отрывком из Муркока:
— Ты позавидовал мне? — свет надежды мелькнул в
мрачных глазах Вертера.
— Конечно, — Вертер улыбнулся и вздохнул с удовлетворением.
Он великодушно похлопал Джерека по плечу.
— Приходи как-нибудь в мою Башню. Я постараюсь помочь
тебе понять природу греха.
— Ты добрый, Вертер.
— Надо же сеять разумное, доброе, вечное!
— Это нелегкая задача, — сказал злорадно Браннарт Морфейл.
— Исправь его манеры, и я буду вечно благодарен тебе.