Герман Максимов
Гера… Герка… тончайший художник,
драгоценнейший наш человек,
образ твой, и мольберт, и треножник
вольный Плёс не забудет вовек.
Вдохновенный, весёлый, красивый,
был ты здесь неизменный кумир.
Знали люди, коль прибыл Максимов,
значит будут и сходки, и пир.
После царских щедрот Левитана,
превознёсшего Плёсский приют,
много знатных, нежданных и жданных,
пребывали восторженно тут.
А из ближнего из Щелыкова,
появлялись, как будто на «бис»,
обитатели Дома актёра
с цветниками прелестных актрис.
Но художники чаще гостили.
И шалея от всей красоты,
благодарно Музею дарили
то картоны свои, то холсты.
И средь многих, овеянных славой,
свою скромную лептицу внёс
зачарованный и величавый
заповедный Максимовский Плёс.
Эта дивная церковь на взгорье,
что сияет порой и впотьмах,
эта Волга, бегущая к морю,
белый ялик на синих волнах,
и домишки, что сгрудились в чаще
стаей птиц над великой рекой,
и такой же томящий, щемящий
Левитановский «вечный покой»…
Пусть в Иванове дом и прописка,
только в Плёсе навечно душа.
Всё тут так сокровенно и близко,
что застынешь порой не дыша,
устремляясь за клином лебяжьим,
исчезающим в светлой дали,
от сжигающей сердце, как жажда,
от намоленной горькой любви,
оттого, что, как гений, не сможешь
охватить, отразить, передать
всю красу этой милости Божьей,
эту данную нам благодать.
Но пытался, стремился, старался,
излучая то радость, то гнев,
верил в п о д в и г свой,
и надорвался, не исполнив мечты,
не успев…
Что ж… судьба тебя не охранила.
Но в загробии ты не один,
раз цветёт над твоею могилой
привезённый из Плёса жасмин.
Раз застывшие рядом берёзки,
нежным щелестом листьев полны,
как летящим к тебе отголоском
утешающей волжской волны…