От некогда большой деревни с чудным названием «Мар…» в живых осталось пять домов.
Мимо остатнего жилья струилась небольшая речушка «Ло…» руслом в основном неглубокая, но петляющая в лугах так, словно идущий мужик в одиночестве после хорошего самогона и по пустой дороге.
В четыре избы приезжали из столичных городов на летний сезон, как на дачу. Но в этот сезон приезжих было мало. Видать свои причины присутствовали, чтоб не ездить в тишину и экологию.
Один дом – самый крайний – был жилой.
Жили в нём на постоянной основе старик Митрич со своею старухой Дмитриевной. Родом и в молодости они вышли из одной деревни, а в ней почти все от Митрича были (от того или иного, то роли не играет).
Проходило лето. Был стык июля с августом. Из членения суток по времени следовало рассветное утро. Солнце встало, но выпавшая роса ещё не просохла. Она лежала сверкающими бриллиантами на листьях манжетки обыкновенной, была седоватым оттенком поближе к земле на стеблях травы.
В хозяйстве при избе зачиналась новая дневная жизнь. В сарае «мекала» с красно-фиолетовыми глазами коза Маня с большим пустым выменем в ожидании выпаса. Пяток бестолковых курей высыпали из курятника наружу и усердно топтали траву вокруг да около, при этом одновременно питаясь ею и удобряя её же. Смешанного окраса, полученного от своих предков, проживавших некогда в окрест исчезающих деревень, озорун котофей Васька, лежа на скамейке, вкопанной возле ворот, зорко следил за соблюдением мышами его помеченной территории. Мыши, отъевшиеся за проходящий летний сезон разным травяным семенем с формой тела в виде шара, не бегали, а катились, как шары бильярдные, к своим норам, … Только были те «шары» чёрного цвета и без номеров.
Вне избяного хозяйства над луговиной пел жаворонок. Кума-ворона, сидящая на самой макушке кроны огромной ветлы, вместо петуха прокаркала на свой взгляд очередные «часы», которые оказались невпопад с «отбиваемыми» кукушкой из ходиков. Видать у ворон свое время исчисления суток … Всё то у них не так, как у людей.
Под солнечными лучами просохли крылья у летающих насекомых из среды обитателей в сельской местности. Как же они начали жужжать и летать … Кто куда … Кто на запахи … Кто на что.
Дверь избы отворилась. На свет Божий из её недр вышел старик. Одет он был в белые кальсоны и такого же цвета нательную рубаху, сшитые из льняного полотна. Своим ночным одеянием он не вносил диссонанс в пробуждающуюся, как и он, природу, зарождающийся светлый день.
Дед имел спутанные седые волосы и свалявшуюся из таких же волос бородку, между которыми было расположено морщинистое лицо, а на нём, в среде седого жёсткого волоса можно было ознакомиться с ноздреватым носом, увядшим, с блёклыми губами, ртом, выветренными глазами, которые были некогда голубого цвета. Время, ветер, солнце и вода сделали вид у труженика полей и огорода тот, который он имел на сегодня. Еще в помощь этим факторам старик сам помогал себе в ваянии из него человека, соответствующего своему новому времени, при посредстве употребления вина магазинного, а иногда и самодельного.
Стоя на крыльце он мельком оглядел творившееся вокруг, и скорым шагом пошел за угол сарая … От срама и глаз людских он уединился именно там.
Спустя некое перемещение Солнца на небосводе, дед вышел опять во двор, с чувством полного удовлетворения и уже по-хозяйски оглядел, прилегающую к избе и усадьбе, в частности и в целом территорию.
Одна рука потянулась почесать бородку с затылком, а другая, с инстинктом почёса, направилась к месту, находящемуся с противоположной голове части туловища.
Осмотренная картина привела Митрича к мысли – «Обкашивать надо … Наверное этим летом заводские не приедут … Самому придётся косой махать!».
Вот такой сельский вид открылся с самого солнечного утра, только наблюдать его со стороны было некому.
Раньше, ещё в то застойное время, приезжали из столичных заводов в совхоз и его отделения шефы. Они обкашивали деревню, а потом собирали сено в копны. Затем увозили готовый продукт в коровники совхозные. За это им платили, а они эти деньги там же в отделении проедали. Была забота города о деревне, а по вечерам и слияние славных представителей! Ушло то шефство в небытие, к огорчению оставшегося в живых сельского населения!
В исподнем косить всегда было не с руки. Дедушка вошел в избу и вышел уже в ином антураже, а именно в сероватой рубахе и портах, в мелкую белую полоску, бегущую по голубому, аналогичному цвету его глаз. Голову покрывала лежащая на ней, видавшая виды кепчонка, на ногах были одеты яловые сапоги.
В таком рабочем наряде он вынес из сарая «литовку» и специфический молоток. Затем ушёл в тень ветлы к месту, состоящему из трех отрезков бревен. Один из них был высокий, с прибитой на макушке веревкой, на которой болтался старый навесной замок. Второй был с вбитой в торец бабкой – маленькой наковаленкой, имеющей сферическую поверхность, для отбивания косы. Третий имел эргономическую высоту для удобства сидения перед вторым. Оперев косу плоскостью на бабку, Митрич намотал верёвку с замком на вершину косовища, и присел перед созданной сбалансированной конструкцией.
После выкуренной «цыбарки» дед приступил к отбивке косы. В окрестность полетели приглушенные звонкие звуки, извлекаемые из полотна «литовки» и от «бабки» в момент удара по ним молотком. Звон смешался с трелью жаворонка и насекомоядным жужжанием, на что кума сверху ответила своим добавлением к сложившейся какофонии.
Дмитровна в это же время вывела Маню из стойла и отвела её от дома на свободную землю. Пока они обе шли на пастбище, коза, в предвкушении свежего зеленого корма, опросталась да так, как умеют это делать только козы, прямо на грунтовую дорогу. Вбив кол в «центр» луговины, бабушка привязала козу на определённую длину веревки, находясь на которой и ходя по кругу, Маня должна наесться чего сможет, а заодно и наполнить пустое вымя.
Отбив косу, Митрич направил её оселком и поставил к забору. Перед тем, как обкосить намеченное пространство, он решил сходить к реке. В вынутых из воды вершах оказалось пяток линей и плотвиц. Отнеся рыбу к колодцу и вывалив её в металлическое корыто с водой, он приступил к достижению основной цели сегодняшнего утра.
Скошенная трава от уверенных профессиональных взмахов и протяжки литовкой по росистому материалу ложилась в аккуратные валки. За спиной косаря оставались две параллельные колеи – следы от движения ног и травяной подсыхающий валок, который под воздействием солнечных лучей начал источать духмяный запах. Митричу было не до той картины. Он с головой ушел в процесс косьбы и, казалось, ничто не может вывести его из этого состояния.
Пока хозяева были заняты своим делом, котофей решил заняться своим. Он неожиданно подошёл к корыту с плавающей в нём рыбой и начал добывать себе улов. Дед её добыл себе, а Ваське надо было добыть её себе. Не мышами же завтракать при наличии таких деликатесов. Кое-что ему удалось – поголовье в корыте уменьшилось на две хорошие рыбины ... авось не заметят.
Неожиданно к деревне подъехал старый бортовой «газон». Завидев косаря, шофёр остановил машину, как оказалось аккурат в самом козьем навозе. Митрич прервал процесс обкашивания территории, а про себя подумал глядя на стоящий в навозе «газон» – «Какие сами, такие и сани!». Дверца кабины открылась, и наружу в навоз вышел «сами», а именно мужик с именем Леонид, житель соседней деревни «Зва…».
Леонид был похож на Винни Пуха обликом и речью, но в варианте, созданным в нашей стране. У него было существенное отличие от героя Алана Милна – речь Леонида понять без привычки было сразу нельзя. У Митрича была такая привычка, выработанная во времена, когда они вместе работали. Ещё одно, правда, не существенное отличие – Леонид был одет и не так, как Винни Пух.
Шофёр обратился к косарю словами и жестами рукой, направленными куда-то туда … гипотетически. Косарь погрузился в обращение и расшифровал всё выпущенное к нему шофёрским горлом, конечно, по своему – «Ты, Митрич, там траву не трогай … Я за неё литр красного выпил … Могу больше … но мне больше травы не надо!».
Митрич промыслил Леониду – «Да подавись ты … своей травой … и своим красным!».
Неожиданно, после этого полудиалога «Винни» предложил Митричу мировую, а для закрепления достигнутых договорённостей, выпить красного. Тот в знак согласия кивнул лежащей на темени кепкой вместе с её опорой. Леонид вынул из одежды поллитровку тёмного стекла с вином.
Стоя в навозе пить красное, пусть и не самого высокого качества, было не очень этично. Земляки сели на берегу речушки. Процесс выливания вина внутрь не так интересен и привлекателен. По сему, опустим этот отрезок прохождения Солнцем части своей «орбиты». Разговор представители разных слоёв общества тоже не знали о чём вести, отсюда и сложившееся молчание.
– Митрич, ты слышал, Сукманиха померла … Схоронили! – обрадовал селянина началом разговора Леонид.
– Сколь прожила?
– Дык, никто не помнит!
– И ладно!
– Помины были отменные! Каждому по пузырьку одеколона «Полёт» поставили! Мне даже два за то, что я вез …
– Счастливый!
На этом первый, он же дружеский, завтрак и диалог закончились. Каждый занял своё рабочее место и выполнил на нём то, что от него требовалось.
– Дед, иди домой, поедим! – прокричала с крыльца Дмитриевна.
Состоялся нехитрый семейный деревенский завтрак. Дед ел с аппетитом, аперитив начал своё тлетворное действие. После еды бабушка начала ходить по двору и по сараю собирая урожай из яиц, выдавленных курами да там, где им вздумается. Дед вернулся к косьбе.
Косарь ходил уже не так уверенно, но дело он делал. Подойдя нетвёрдой походкой к одному месту, где когда-то стоял богатый дом, мозги Митрича под воздействием внутренних и внешних факторов совсем раскисли, отчего он и расслабился. Ступив на землю там, где в свое время стоял вход в погреб, он и ахнуть не успел, как провалился в темноту.
– Ед… прозвучали начальные звуки из деда над землей.
– ритвою – дополнилось им же в темноте.
Только коса, лежащая возле темной дыры, и два виляющих следа в траве говорили о некогда бывшем здесь действии, оборвавшемся неожиданно.
Дед рухнул навзничь на земляной пол погреба, ударившись при этом головой. Кепчонка сдемпфировала приземление головы. Стало Митричу непонятно – толи он ударился и отключился, толи вино леонидово чудит и он спит. А может и то, и другое, но однозначно голова была в неизвестности от тела и вдруг закружила лежащего Митрича.
В дедовом забытьи состоялся такой разговор.
– Ты чей-то тут разлёгся, дед? – прозвучал вопрос в дедовой голове.
– Да вот …
– Это наше помещение. Как это, ты, без нашего дозволения проник сюда?
Говорившего эти фразы видно не было, но то, что он был, дед ощущал это ясно.
– Да я это … Косил на верху … Наступил и вот тут … А ты кто?
– А я житель тутошний! Это наше царство подземное!
– Так и я тутошний, только сверху ... Конечно не царство там …
– Про то не царство мы знаем … Выходим по нужде разной на свет, но не надолго … Делать там наверху особенно нечего … Если бы не еда, да скобяные изделия, то вообще бы не выходили …
– Это понятно … У нас тоже если бы не еда … Жизнь вообще была бы … Эх … – дед вздохнул жалостливо.
Но сказать невидимому собеседнику о том, какая бы была жизнь без нужды на еду, не смог … Он и подумать про такое даже не знал как. Без скобяных изделий, ещё куда ни шло … можно нафантазировать …
«А вот как без еды? Это же и воды не надо столько … Туалет опять же ни к чему … А, что же делать то вообще тогда? … Ведь вся жизнь на еду заточена да на последствия от неё … Сколько мозгов на земле задействовали на придумывания и ухищрения разные для добычи пропитания … Ой, лучше не думать, а то голова не выберется из этого вопроса … Пусть останется всё так, как есть!» – голова и правда устала гонять такие неподъёмные рассуждения по черепной коробке Митрича.
– А деньги? Откуда берёте на нужды свои? – спросил дед, пытаясь переключить разговор на другую тему.
– У нас в нашем подземном царстве много чего есть … Кладов немерено … Всяких изобретений, как деньги иметь и добыть их из недр … Одним словом предостаточно!
– И всё же. Ведь вот сколько власти сменилось и каждая норовит свои ввести … Мол чтобы те недействительны, а эти самые значимые на сегодня … Вот и в нонешное время совсем другие деньги … хлипкие …
– Откроюсь тебе … Изобрели мы кое что … Кошелек-самотряс … Из него берём какие надо и сколько нам надо … Лишнего не натрясаем … К чему? … Не солить же их … Хааааа! А ты сколь тут будешь лежать? Давай к себе выбирайся … Нам и дыру залатать надо … Не ровен час дождь будет … Размоет всё … А по суседски я думаю так, чтобы ты нас больше не смог потревожить, выбирай чего хочешь из наших возможностей …
– А из чего можно? … Откройся …
– Слушай … Могу из множества всего предложить такое … Есть у нас … Ключ-самооткрой … Кошелёк-самотряс … Чего берешь? … Но только что-то одно можем подарить!
Дед задумался – «Ключ-самооткрой … До греха не далеко, да на старости лет попадешь в катавасию … не надо. А вот кошелек-самотряс? … Пенсии у на с бабкой две … вроде не голодуем … да хозяйство в подсоблении … А наверное скорее всего надо этот самый самотряс брать!».
– Давай самотряс! – вынес вердикт Митрич.
– На!
– А как пользовать?
– А скажи так – «Дай столько!».
Самотряс почувствовался правой рукой, после чего Митрич схватил его крепко, крепко. В этот самый миг с небес раздался женский глас, очень похожий издаваемой из Дмитровны – «Дед такой-сякой разэтакий, выходи на свет!».
В один миг пространство стало содержать только тело Митрича.
Он очнулся от забытья!
В то самое время Дмитриевна пошла со двора проведать Маню, а может заодно и подоить. Направляясь к козе, она видела деда с косой, а возвращаясь назад, косаря и след простыл. Подойдя к месту, где заканчивался земной путь Митрича, Дмитриевна чуть в обморок не упала от вида черной дыры, поглотившей деда.
Своим женским умом она поняла о случившейся беде. Ничего умного ей в голову не пришло, как наклониться и прокричать в провал – «Дед такой-сякой разэтакий, выходи на свет».
Через некое время из подземелья раздался пьяненький голос мужа.
– Не могу, Дмитровна. Нету мне отсюда хода-выхода.
– Стой там где стоишь (жена подумала, что муж упавши, стоймя стоит как чурка от городка) … Я лесенку сейчас принесу …
Хорошо, что в хозяйстве была невысокая деревянная по носильным силам Дмитровны стремянка. Её она опустила в неведомое. Длины той конструкции хватило с лихвой. Первым на свет Божий показалась дедова рука, с зажатым в ней кошелем. Затем голова Митрича без кепчонки (осталась в погребе), а далее и всё тулово с остальными членами.
Пока это исполнялось, ворона, сверху глядя за котофеем, решила слямзить рыбки. Севши на край корыта, кума опустила в него свой крючок, то есть, клюв. Рыбы заходили ходуном. В один из таких ходунов она выловила линя. И была такова.
А Васька, видя такую убыль в корыте и состояние хозяина, решил добить его улов до ноля. Пока туда сюда Дмитровна бегала за стремянкой и с ней, он опорожнил корыто от рыб, оставив в нём одну воду! Всё произошло по поговорке – «И овцы сыты и волки целы!».
Оказавшись опять вместе, супруги обнялись. Он был выходцем из царства подземного, а она из не царства земного. Радости митричевым потомкам не было конца, от того, что дед не перешел напрямую в царство небесное!
Сразу рассказывать о своих злоключениях на луговине дед ничего не стал. Они вернулись в избу. Бабка для снятия стресса, возникшего у деда, налила ему заветного «антистрессина». После принятия лекарства он прилёг чтобы, как человек отдышаться.
Уже к вечеру, загнав кур в их дом, Маню в очередной раз с пустым выменем в стойло, котофея на подоконник, они сели вечерить. Вот тут Митрич Дмитриевне и открылся.
Выслушав рассказ мужа, та всплеснула руками. Ему и самому не терпелось провести испытание самотряса для закладки начала дороги к счастливой жизни. Бабка задернула от глаза людского ситцевые занавески на окнах, дед после того вынул из порток кошель.
Митрич перекрестился и произнес.
– Дай сто!
После этих слов он потряс кошель. Из него нежданно вылетела купюра достоинством в сто рублей … Но времен Екатерины II. Тут старики, как сидели, так и вжались задами в табуретки.
– Вот ведь подсунул старорежимный самотряс … Ну да … за ненадобностью … А я то уши развесил … Самотряс … разотряс – огорчился дед.
Бабка тоже решила испытать реализацию своих денежных желаний, но начала она скромнее.
– Дай пять!
Сказавши заклинание, Дмитриевна от всей души, до трясуна всего тела, потрясла самотряс. Из него неожиданно вылетела денежка времен Петра I и при этом настроения старикам не прибавила.
В молчании Дмитриевна пошла за антистрессином. Выпили его они уже оба. Как отпустило их от тех несбывшихся желаний, принялись они рассуждать, как быть с самотрясом дальше. А тут и ночь подоспела.
Поутру дед с расстройства не ходил на реку, а посему котофей с кумой остались голодные. Они никак не могли понять той причины, но надеялись на благополучное разрешение проблемы голода.
Выручил живность Леонид, который приехал не пойми зачем к Митричу. Дед сначала мялся при встрече с бывшим коллегой, но решил посоветоваться с ним. Он достал из глубин штанов «катеньку» и показал купюру с неким вопросом. Вышел такой диалог с применением перевода речи Леонида, на Митричевы уши.
– Что скажешь?
– Не купишь сегодня ничего …
– Это я и сам понял … Может … где сменять можно?
– Можно … В город ехать надо … Есть там такие, кто собирает их …
– За деньги они деньги собирают?
– Говорят да!
В эту сухую неожиданную встречу они не выпивали, уход Сукманихи и помины её не обсуждали. В общем, было деду не того. Леонид это понял и быстренько уехал. Дед вынул верши и, как обычно, выплеснул рыбу в корыто, забыв о той, что была там вчера. Да не до неё сейчас, а зато Ваське с кумой было до.
Дед всё-таки решил обратиться в подземное царство. Подошедши, как бы к тому месту где был случайный вход в него, он того места не нашёл. Попрыгал он для организации провала своего тела в погреб, да земля упруго отвечала и даже без гула от пустоты. «Видать более не судьба» – подумалось деду.
Но мысль о городе, где можно деньги старорежимные пристроить за современные деньги не покидала седую голову. Со старухой они решили так.
Дочка их жила в столице. Вот, мол, ей пошлём это «богатство» без объяснения причин о его появлении, а там пусть будет, как будет.
Дочь ответила письмом с хорошими новостями. Мол, деньги сдала куда надо и приличную сумму выручила. Старики ей открылись, мол, нашли кошелек с такими.
Тут самотряс и заработал на полную силу. Раздышались старик со своею старухой. На старость набрали современных денег. Коровку Зорьку, телевизор новый, дров телегу тракторную, бабе бусы "коралловые", деду новую кепчонку прикупили. Совсем жизнь наладилась.
А ещё дед с Леонидом литр красного за те деньги проданные выпили.
Но любой процесс имеет свой конец при его начале. Кошель неожиданно поиссяк. Слава Богу, впрок «денег» разных, на которые спрос хороший, натрясли. После этого забылся тот самотряс не работающий, но беззлобно.
В сказках можно встретить всякие диковины – скатерть самобранка, сапоги скороходы … двое из ларца … и прочие атрибуты жизни, от которых вспомосуществование хорошее может быть. А народ наш всегда приучали к такому – «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью …» (Авиамарш, музыка Ю. Хайта, слова П. Германа).
Многим очень хотелось бы реализовать эту сентенцию.
Ждём-с.
А. Коро, ноября, 2021 г.