Этот цикл вошел в книгу "Экзомеханика", тираж практически кончился.
На краешке блюдца мира теряется глубина
LXE
***
И когда воззвали сверх
от горба твоей семьи -
жернова палящих век
медным утром разними:
стоит выскочить в проем,
улизнуть из тех тенет -
в новом доме все твое,
в новом мире смерти нет!
Растворись в его тепле -
носом в губы ягелю!
Слушай: ау — я в тебе.
Отзывайся: я люблю.
Если в твой сошел барак -
в ассамблею смрадных душ -
черный день, когда пора,
час, когда под дверью ждут -
только выскочи в проем,
улизни из тех тенет.
В новом доме все твое,
в новом мире смерти нет!
Растворись в его тепле -
носом в губы ягелю!
Слушай: ау — я в тебе.
Отзывайся: я люблю.
Если умер — то не зря,
если выдал — ничего.
Метки глаз твоих горят
в море веры лучевой -
значит, выскочил в проем,
улизнул из тех тенет.
В новом доме все твое,
в новом мире смерти нет!
Растворись в его тепле -
носом в губы ягелю!
Слушай: ау — я в тебе.
Отзывайся: я люблю.
***
Черный колокол скреб тебе серый хлеб,
половину фосфата менял людьми.
Отвлекись на меня от неверных лет,
из позорного края в меня гляди -
над фуражками янычар,
над колесами костомолен
на протянутых нам лучах,
на двенадцати косах моря
нам играет море; и карта лун
на карьер, и нечто творилось в нем:
был тобой переколотый караул
на лихой сортировочной прислонен.
Где в глазах четверятся рельсы,
где товарные гасят слив,
ты узнаешь меня в разрезе -
там металл пирога земли,
выше — корни сна, землерой и мышь,
выше — ветер, гнезда и гаолян.
Над проклятым полем вдыхаем мы
сверхязык, на котором нас говорят.
как в земле землерой и мышь
как горючее над воронкой
без мембраны меня услышь
без перчаток меня потрогай
***
В солнечной робе забудься улисс,
море в коробчатом доме уймись
видишь, что видит баркас прорешеченным днищем,
дышишь, как мертвые легкими ран,
знаешь, что сваленный шлет телеграф,
ждешь запрещенного — в небе над крепостью ищешь
падальщик в бурке напропалой,
твой электрический кнут под полой,
в зоб расшивного кисета трава не любая.
жрец-пустотехник, пойменный жук,
прячешь свой порох по этажу,
семечко тянется, гору преодолевая
и прорастет, и нащупаешь сам,
как половина привратного пса
вывалит дохлую голову из конуры
в жесть дождевую, колодец шагов
выйдешь и встретишь ракеты с арго,
лаву живую зеленую ветлы на крыше
Колыбельные для кошки Ш
1
Убаюкало в метро, било об огнетушитель -
вот и выронил перо белоперый небожитель.
Запалило ветхих дел травостой
искрой той.
Вороника под скулу — под уклон смурному году
от угла катись к углу, лей отраву по вагону,
тех, кто жизнь мою смешал, — окропи,
отрави.
В дальнем вынырнуть костре, на плече твоем признаться.
Смотришь сойкой по стреле, носишь воду через насыпь,
на рукав снежинки смирные шьешь -
меня ждешь.
2
Ты пойдешь одна на погасший вест
по боку бахчи, по рассаде тучной,
по ограде за противовес —
на фонарь на поводке летучий.
Ты увидишь самое чудо у земли,
у воды, у мяты перечного лона
прыгала плотва, и караул несли
вязы в рукавицах у разлома.
Ночью непролазней шлема звонаря
ты уронишь ей огнями к ожерелью,
каплями асфальта с фонаря —
полторы слезы в оранжерею.
Ты захочешь соком огуречных жил
облизать пыльцу пырейным метлам,
на небо лететь жуком большим,
на небе тонуть оболочкой мертвой.
3
Не зацелятся ловцы
наготове в ямах сонных.
До короткой полосы
не дотянет ультрасоник,
чуждой тучи пух и перь
к леса волосью.
Ярого напалма пей
полусферу всю.
Крепче воли уговор
руки в атлас окоряли.
Чистый полог для того,
чья звезда на окуляре,
кто цитроном гесперид
скинет шкурку ту.
Пирс над небом без перил,
где тебя я жду
Улитки
сурги и лурги — сторонники сдержанных мер
Э. Шклярский
Зацепились зубцы в зубцы,
ларь кружением украшая.
Укусила зеленый сыр
чернозубая пасть большая,
и обломка ведет альбедо
по орбите на покрова.
И Арнольд вопиет Альберта,
выгнув шею из рукава:
Рог с альпийскою пеною,
нержавейка кишок в гобое —
напили ему песнь мою:
я — твоя половинка в Боге,
солнце мина, асфальта рана,
даль ясна ледяным окном.
Собирайся, моя отрада,
Выходи — говорит Арнольд
Никакой не вернут сигнал
справа ветоши краснополой:
ни тычка в барабан зерна,
ни полбулочки ноты полой,
потому что в долбленье гумен
неподвижное укрывал
рубероид, и в Боге умер
житель правого рукава
***
Ю.К.
С высоты, где моторную лодку купали,
в чей букет в колокольный проем загляну —
воробьиной соломкою с крыши упали,
вырастали, смеясь, собрались по зерну.
Осьминог под ключами стоял раззолочен,
боевая тахта в чешую упрялась,
и горят под задвижкою в шурфе замочном
те зверьки — неуемные сверлышки глаз
калевало копья прислонили у входа
прикрепили лесные на страже огни
и окно занавесили тряпкою фото
и края закололи, и были одни
***
Ночь полгода, когда проколола пургу
неземное родившая целла костра.
И курили нефтяники с теми в кругу,
кому доверху Бог наливал концентрат.
Полукругом поверенных стали, смотря,
как укутался зверь на коленях покоя,
мухоморного хлеба крутился снаряд,
были в небе китов поединки и копья.
Им в слоновое мясо втыкать топоры,
с тихим миром втроем столовать на холме.
Из горбатого войлока в облако прыг
в метеорного никеля палочках мех
И прощаются теплые хаски при них.
Их в отравленный пояс уходят байдарки
их на верхнем рубце коновязи ремни
их дыра мерзлоты принимает подарки
Запасной дом
Две стрелы ледяного глазка наведу
в полдороге до странного места.
Вечный дом запасной полоскал на ветру
треугольный флажок у разъезда,
хворый бивень валежной ветлы на корню
в парке скармливали огню.
Там кольцо доставали из карпова рта
рыболовы на истринской чаре.
И вошедшего под ледяные врата
невесомое тело качали
оперенные снегом рога камыша
и грибы в животе голыша.
Там зима неутешная ныла в сонор,
с верхней полки запасы приела.
Там душистая спит на подушке со мной
одноглазая кошка ниебла,
алой шерсти клубок тормошит заводной,
из угла наблюдая за мной.