Издано в виде книжки, тираж кончился. Бонусы и комментарии не привожу.
прямо к бездне голубой
М. Щербаков
***
Е.К., концерт 19.02.2015
…пространства души, и цветов в них не мять
Р. Котовская
Там весенней кутьи виноград и творог.
Там в последнем снегу с головой кувырок.
Там на жилу струны сизый смех канифоли.
Там покойна река за порогами воли.
Твоего рукава оперившийся лен,
свежесорванный сон осязая, парил.
Твоему маяку золотой уголек
неотмирный посредник, любя, подарил.
От коробки моей, где чума и зола,
через слякотный март эта нота звала.
Через насыпь и детскую узкоколейку
я иду целовать твои руки и флейту.
В перламутровым небом промытом краю
между голых сережками сеющих крон
встреть меня и без шапки сырую мою
ты целебными пальцами голову тронь
[февраль 2015]
Такумар
А.З. и Аттару
успокоилась тьма на болотном газу.
ты один, на карачках шепча отреченье,
котелком бередишь ойкумену внизу,
моховую водицу черпаешь с теченья.
под мешком угревайся ногами туда,
от соленого города с потом очищен,
где проездом немалого стоит труда
где плаун мезозойскую родину ищет
ты паучьих стараний смахнешь ячею.
ты в белазовой рытвине кашу остудишь,
и заваришь поденок в душистом чаю,
и в гнездо прошлогоднее тоже наступишь.
кучевых развалило кишки на восток,
красота к красоте – только этого мало:
только края дотронется синий листок,
голубой лепесток – как слеза такумара,
только складки сорвет на лесном потолке,
только сбросит с курка заведенную жилу.
ты вареное давишь яйцо в кулаке
и треногу вонзаешь в студеную жижу
[до марта 2015]
Заклинание на ****ец
Ты шпаны увернешься под курткой конфузной,
ты крюка комендантского скинешь зацеп.
Между сломанной родины смертных конвульсий
ты по этому слову останешься цел.
Если требует кали ломоть с урожая,
между десен ея убежишь ни при чем.
С перегруженной крыши сосулька большая
обнесет твою жизнь, оцарапав плечо.
через мертвую сень подворотных проушин
через серу дождя и метро суховей
по канату моста между ртами ловушек,
спотыкаясь, пройдешь медианой своей
[март 2015]
***
К гербовому гранитному венику
под деревья в свету и мелу
ты приходишь к заветному берегу
и об лестницу точишь иглу.
Восемь весен, как лезвие-ласточку,
под хароново выбрось весло.
В диктофона бесстрастную лампочку
повторяй: повезло, повезло.
Неотданная мелочь последняя,
своего неотменная пядь –
как тебя оцарапала летняя
сухоцвета колючая пясть,
и вода прошлогодняя лапала
лепестки на бетонном краю.
Вот и лопнула сладкая ампула
и утешила рану твою.
[март 2015]
Стихи на второе апреля
В недоброй выживши зиме,
нутро эфиру отворя,
ты выбрал место на земле,
где ляжет родина твоя.
Ты сам вдыхал ее золу
и сам жевал ее смолу,
и принял яд с ее волос,
и радио надорвалось.
Твой жестяной дождливый скат
не защитил от горьких волн,
когда плескался русский ад
в реторте Бога твоего.
Нетопыри роятся тут,
и судьбы мерзкие цветут.
Ты между вражеской возни
один цветок себе возьми.
Под кровом Бога твоего
даров земли полна лохань.
Закрой глаза от сих тревог
и грудью в небо отдыхай.
Там молоко твое и мед.
Там русский ад для всех, кто мертв,
кто мразь и срань, насильник, вор,
в ком образ Бога твоего.
Где ты – река омыла холм,
и через трубку мерную
кормила рвотным молоком
и отнимала смерть твою
[до апреля 2015]
Накат на «тхагов» Пелевина
«думаете, я не понимаю, почему она здесь висит»
лишь прощальный луч на решетку бросят,
кем ты был – тебя перед смертью спросят.
из-за перевернутой чаши дня –
что ты сделал, спросят, пощады для.
узнаешь тот город, где на кургане,
на твою страну созывая смерч,
красовалась кали в крови и гари,
обнажив язык и топыря меч.
а служил ей – ты, и стерпел позор.
невеликий шанс прикопал в подзол,
не расклеил рот, не сглотнул комка.
ты не сам ли влез головой в капкан.
и швырнут вовне и лишат приюта.
без тебя бессонный кружила сор
и катила русская калиюга
и кишки мотала на колесо.
[апрель 2015]
Ночная версия гимна
Что тебя тревожит, сна лишая?
Есть еще надежда, пусть небольшая,
будем не стенать на одной струне –
сами править волю в своей стране.
Поездов чертить огни и скорость,
мирный атом мерить и дальний космос,
новых городов стекло и сталь
с Богом сможем строить и в Боге стать.
Чтобы нас в зените дней отрадных
между иноземцев приняли как равных,
в море языков, в миллионе лиц –
как нам рады, как нас заждались.
Больше мы ни в главном не свернем, ни в малом.
Больше никому не надеть ярма нам –
ни внутри – обманом, ни извне – огнем.
Мы ни перед кем спину не согнем.
Пусть ни зги не светит над дорогой санной –
через топкий морок безнадежный самый,
сквозь трескучий ужас смейся весело.
Час перед рассветом черней всего.
[до мая 2015]
Трикстер
Нел, 23.05.15, Коломенское
Это рыжий цветок первый день как глаза отворил.
Это лезут ростки, и кричат, и не могут ужиться.
Ремеслом расцарапаны мягкие руки твои,
и коленки в холодной траве, и рубашка душиста.
И ты прыгаешь в парке, ладошкой побеги ловя
под зеленою аркой в закат, в голубое на медном.
На скамье остается смешная поделка твоя,
и от света уводит овраг, и дорога на дне там.
И в конце ее – черная чаша, глухой водоем
в прошлогодних флажках – это клен уронил тонкостанный.
и ты даришь себя, и смыкает лучи на твоем
славном темечке русом распахнутый мир первозданный.
[23–29 мая 2015]
***
разные места Кольского полуострова,
2011 и 2014 гг
По ноздри в травной синеве,
в плену черник и мят
был твой художник не в себе,
на всех ветрах дымя.
И музыкант, не чуя ног,
не пребывал в живых
меж ветровых продольных нот
и пятен черновых.
Пшеном из облака кормя
породу трудную,
цветную шкуру на камнях
придумали твою,
и угловые камни вех
сложились в валкий трап.
Я шел на твой пологий верх
и ставил аппарат.
Я был под облаком с тобой
и сны твои прочел,
где режет в сахар кусковой
базальты под ручьем,
я вышку в ленты оперил
ветрам наперекор.
И всех алмазов лабиринт
собрал на мокрый кофр.
[до мая 2015]
Побудь со мной
В.К. и кошке Ш – пополам
Где хлещет мертвенная краса
из пастей твоих химер,
от спиц хомячьего колеса,
от дома весов и мер,
от мест, где парка глазастый ринг,
чертежный сад, мгу –
куда-нибудь меня забери,
я больше тут не могу.
Мне в окна ломит все зеленей,
и дразнит лучик в прочесе:
побудь со мной еще семь дней,
и ты увидишь еще семь.
Мне колотушку консервную
выкатывать из угла,
ума переборку серую
кровавить, сходя с ума.
Мне все готово к штурму глубин –
скафандр в шкафу забавен,
в латунном тазике глупый бинт
и ампула за зубами.
и тихий шепот всего сильней –
что нету тебя – и черт с ним.
Но побудь со мной еще семь дней –
и я увижу еще семь.
И плыть мне дальше, природу зля,
летальным грозить уроном.
Качается вдалеке земля,
и что там, за поворотом?
Сирены звали, и кит синел,
и ящер шипастый юрский.
Мне в руку черную снился снег
и падал на свет июньский.
Мучительней или веселей,
в позоре или в почете –
побудь со мной еще семь дней,
и мы увидим еще семь.
[июнь 2015]
Как я разлюбил химфак и университет
В.К., 28.05.15
Больше нет у меня козырька и причала.
Где с продрогших акаций за горло лило,
где полна тошнотою фонтанная чара,
я отрекся от дома и проклял его.
Мне чугунный не дорог у входа покойник –
ни мизинца струпьём его не уколю.
Я не сяду на грязный его подоконник,
пусть провалится прочь, я его не люблю.
И ходи ходуном по морозу и в весны
минус два подземелья и цоколь гнилой,
кариозных ступеней кровавые десны
и гранит их фонящий – он больше не мой.
Как бы впредь мимоездом меня ни штормило,
от невзгоды к нему мне не надо под зонт.
Из ладоней его мне не хочется мира –
я в стенах его видел беду и позор:
где опухла червем батарейная вена,
умывали свидетели руки в мелу,
и, терзая платок, моя светлая вера
улыбалась и плакала в буром углу.
Да, я видел, как ты эти крапины выжгла
в две слезы – он от боли дыханье пресек –
и простила его, и по лестнице вышла,
и в оставленном здании умерло все.
От согбенного шпиля, где зелень больная
машет вслед, от стыда, как от рака, горя, –
ты уходишь под дождь, распечатку сминая,
всем в тени его встреченным веру даря.
[28.05–2.06.2015]
Заклинание на работу
Ты рос из тех исподних стран,
где под пилою воздух ныл,
и жрали минный концентрат
три ближних пары жвал луны.
Из всех, кто зубы спрятал в шарф,
кто новой воли новосел,
добудь победы теплый шар.
Сорви чеку, ты можешь все.
Ты превосходишь свой урок –
строенья сахар и кармин,
твой отражает мастерок
прекрасный новый мир.
Ты видел мертвый виноград,
обманки медной ящерку
и спелый цвет уральских врат.
Ты можешь все, сорви чеку.
У перелома слабых лет,
где мышеловка взведена,
ты заслужил небесный хлеб
и серый сыр, что светит нам.
Прибрав кевлара слабину,
веревку дернув с полюса, –
ты подорвешь свою луну,
твоя мечта исполнится.
[до июня 2015]
***
Встань в сухих слезах, в небо угрожая,
палкой мертвой бей: верни мое.
Черная жара неурожая
напоила меру до краев.
Видишь – ничего не сберечь почти.
Видишь – исцелиться нет эссенций.
Древнего стенанья речитатив,
гусли однострунной дольник сербский.
Из подспудной доли с ладом каждым
призрачный витраж понову прядем:
что еще поможем, еще покажем,
что еще ответим, еще придем...
Видишь – огневой, не снежный – ком.
Видишь – не срослось ни теперь, ни после
быть твоей земле одним куском.
спи не просыпайся поздно поздно
[до июля 2015]
***
На щеке твоей чуда неместного лучик,
дорогой отпечаток, такой уговор:
в полоумном аду, на планете колючей
ни черта не имей, не люби никого.
иди во тьму
гляди во тьму
живи во тьме
умри во тьму
Кровяные из глаз выколупывай крохи,
с головы соскребая метельную шаль.
В ледяном окуляре упоротых хроник
нечто необратимое совершай.
иди во тьму
гляди во тьму
живи во тьме
умри во тьму
В поле черном телесную черную россыпь
настоящей жемчужиной увенчай.
На Него, в киловаттную лампу допроса,
не моргая, гляди, кто такой, отвечай.
иди во тьму
гляди во тьму
живи во тьме
умри во тьму
[август 2015]
Майвальтайок
Москва–Апатиты
Где режет север ковер цветной
по деснам каменных вертикалей,
гуляет солнышко стороной,
косые редко лучи втыкая.
И я ничком на привале лег
у ледника, что рыдал, пронзенный.
Я пил и слушал Майвальтайок,
уже сырой, но еще подземный.
И я уснул на руках его
в обнимку с маленькими горами,
где заплетается разговор,
никто ни с кем в голоса играет.
И мох был мягок там и колюч,
и сон мой ярок разворошенный.
И слог за слог подбирали ключ,
чтоб я ответил, завороженный.
[август 2015]
***
Кольский полуостров
От долины помех пробуждая рои,
веки лезвием снежного солнца паяя –
для немногих гостей в пол-лица отвори
пелену, покрывало огня приполярья.
Так до века железного заведено,
что на гибель течет и не помнит урока
жизни малая смазка, скупое зерно
под бессмертные шестерни солнцеворота.
Через путы древес, плавника белизну
и на гальке несчастные чаячьи перья
две фигурки бегут до дождя улизнуть,
от расправы уйти – но они не успеют.
Грозовой с беглецами захлопнется ларь.
Берега умывая от их головешек,
ты ревешь, не щадя их карбон и кевлар,
и затопишь глаза, и колени порвешь их.
И от воли протяжной, слепой, неживой,
что метала песок и трубила в ущелье,
телеграф обрывается сторожевой,
голубая юла обновляет вращенье
[до сентября 2015]