(нечто в духе чистописания доброй [или недоброй ] старой Англии времён Диккенса)
***
Вытягивая длинную строку,
как сухожилия еретику,
что прикреплён заклёпкой к верстаку,
я,
словно неподкупный инквизитор,
а не какой-нибудь никчёмный солиситор тупого уголовного суда Олд Бейли,
что жизнь свою проводит в тощем теле, чтоб заработать лишний жалкий пенни
и, руку предложить красотке Энни,
связать с ней жизнь свою на долгие года,
чтоб их законный брак не разлучило
ни тёплое разбавленное пиво,
ни голос петуха,
что так звучит фальшиво
в курятнике за домом
в глубине двора,
напоминая всем охрипшее «ура»,
когда угрюмый угольщик-разносчик,
такой же как и я,
сутулый,
угловатый,
тощий,
что постоянно роется в золе,
что в августе, что в ноябре, что в феврале,
плетётся к нам, пересекая площадь,
чтоб старую служанку повидать,
а оная в чумазом пердуне души не чает,
и он ей также,
тем же отвечает . . .
Да … , кстати …, так с чего я начинал строку,
которую я никак не изреку,
вытягивая жилы мужику как долбанный примерный инквизитор …?
Да, ладно!
Я всего лишь солиситор,
немало повидавший на своём веку!
Придурок!
Что я накропал …
Опять в конце строки мышиный кал ...
Ах, нет, ... какашки.
О, Господи!!!
Бумажки, всё бумажки ...,
всё бумажки ...
***