Белый лист лежит на столе, зовёт вымарать чистое, я пишу тебе, как пистолет, захлебнувшийся выстрелом, я пишу тебе странно, как узник в своём обиталище, что мне снятся барханы и снег ледовитый нетающий. Я пишу, как спокойно в Нигде, как ничто со мной ласково, но мне хочется вычесть людей и умножить подсказки, я пишу, как дышу в строгих дозах, ползу с шагомером, как поэзия душится прозой и тянутся нервы. Чёрный лист лежит в моём сердце огнём не сжигаемый, я пишу тебе, что из него не сложить оригами, не пустить по восточным ветрам, что над ним не колдуется, как обходят и Один и Ра эти чёрные улицы. Я пишу, что мне нужно уехать - звезда восходящая, что какая-то сила меня обнимает и тащит к неизвестному адресу, тропке, развилке сознания, как забытое чудо на робком сигналит "узнай меня", как блестят океановы слёзы - во сне я расплакался, а в изнанке меня нежно-розовой боль пишет ваксой, нечитаемой скарификацией своё исчисление; и весна пахнет марганцем. Ответь мне, прошу, пожалей меня. Пожалей меня, выведай, вычисли это бессилие - наблюдать, как звезда укатилась за груды постылые этих скомканных криков, оформленных и маркированных. Пожалей, напиши-ка: "Звезда твоя - вон она, вон она! Я поймал её и продержу сколько нужно тебе ещё". Подпиши "Всё ещё тебе друг, всё ещё прибежище".
Белый лист истончился в лучах беспощадного времени. А звезда умерла.
Ты смолчал,
ты опять пожалел меня.