Светочке Перминовой
У одной девочки из нашей школы, у дочери одной из преподавательниц английского языка, были необыкновенно красивые тёмно-рыжие волосы. Лица её я совсем не помню, оно ускользает из памяти, выскальзывает как золотая рыбка из рук; но и сейчас я вижу, как она идёт передо мной в светлом плаще, а может, это я в светлом плаще иду за ней; она, наверное, жила где-то рядом со школой, а мне надо было на автобус. И вот мы идём, и глаза мои не отрываются от великолепия ее волос, влюбленные в это великолепие и густоту, и блеск - влюбленные до сих пор.
Ни как её звали, ни какая она была я сейчас совсем не помню… но ведь главным действующим лицом была не она. Магнитом, удерживающим всё мое внимание, был цвет её волос. Словно тёмный шоколад смешали с огнём, шоколад расплавился и стал огненным. И за этими кудрями, за этим огнём я в тот день шла, шла - пока она не свернула, или пока я сама не свернула, дойдя до автобусной остановки. Мы расстались, тот цвет и я. Но расстались ли мы на самом деле, если девочка все эти годы шла передо мной и её кудри отсвечивали красным в темноте моей памяти?
И если подумать, вернее, как-то по-другому это увидеть, то огненный цвет был не просто цветом волос, покорившим моё сердце, моё воображение. Мне кажется, он был чем-то гораздо большим, неким знаком, факелом, одним из тех указателей на пути, которые мы расставляем в своей жизни ещё ДО жизни.
«Ищи ту, у которой рыжие волосы, ищи».
Вот что говорил мне тот цвет волос и моя им очарованность.
Что-то внутри меня знало, хотя я сама не знала. Что-то внутри меня помнило, хотя я сама не помнила.
«Ищи ту, у которой рыжие волосы, ищи!»
Да-да, именно так. Я верю в то, что ещё до того, как сюда прийти, мы расставляем на своём жизненном пути вот такие красивые, яркие указатели. Расставляем их или развешиваем, или как-то по-другому старательно располагаем, чтобы самим себе помочь. Помочь потом, но заранее, ещё ДО; помочь оттуда, откуда все видно наперёд; помочь, пока ещё можно помочь.
Это как наполнить невидимый воздушный шарик своим дыханием, смешанным с любовью, и оставить его висеть в определенной точке пространства и времени; оставить его танцевать в небе там, где мы посчитаем нужным. Мы не будем знать, где он висит, но когда мы будем под ним проходить, мы обязательно что-то вспомним. Вспомним не что-то конкретное. Всё конкретное к этому времени мы напрочь забудем. Мы вспомним как раз что-то очень неясное, а потому очень томительное, волнующее, мы вспомним изначально-любимое.
Так мы можем узнать нужный дом, нужные двери, нужную ситуацию. Мы можем узнать нужного нам человека или, вернее, нужную нам, родную нам душу. Спустя годы, спустя десятки лет - мы их узнаем, потому что мы их любили ещё тогда, до этой жизни, мы изначально их любили - дом, ворота, ситуацию, цвет глаз или цвет волос. Мы наполнили шарик своим дыханием и своей любовью и - помните?- оставили его там, высоко в небе, танцевать.
В тот день, когда я шла за девочкой с рыжими волосами, в небе надо мной и в сердце моём танцевал и рвался с веревочки именно такой воздушный шарик.
И я в тот день УЖЕ знала, хотя пока ещё ничего не знала. И я всё помнила, хотя думала, что ничего не помню. Я думала, что и вспоминать-то нечего. Вернее, я и об этом пока не думала. Я просто шла, влюблённая в жизнь и в цвет чьих-то волос.
И в небе надо мной танцевал и рвался с веревочки воздушный шарик - рыжий-рыжий.