Мишин Захар Владимирович
Рук. – Кулик Наталья Алексеевна
Ростовская область
Тоска
по мотивам одноименного рассказа А.П. Чехова)
Зима в городе N выдалась на редкость снежной и холодной - обычно здесь, на границе с южными широтами, осень плавно переходит в весну, незаметно минуя вьюги и метели, всякий раз оставляя позади себя разочарованную детвору и спортсменов-любителей, чьи лыжи, коньки и санки продолжают печально томиться в самых дальних уголках темных кладовых в ожидании новой зимы…
Но в этом году она, похоже, решила взять реванш за долгие годы бесснежного молчания и напомнить людям о своем непростом характере. Первый снег выпал еще в начале ноября - выпал и не растаял, вопреки несбывшимся «прогнозам» бабушек у подъездов и ожиданиям пассажиров «маршруток». А потом, день за днем, зима щедро осыпала город сверкающей звездной пылью, под тяжестью которой ломались ветки деревьев и обрывались провода электрических и телефонных линий. Жители, лишенные освещения на улицах и в домах, все чаще коротали неуютные вечера при робком пламени хозяйственных свечей, но тусклые огоньки в окнах домов, казалось, только раззадоривают Снежную Королеву – она с утра до поздней ночи водила бешеные хороводы с вьюгами и метелями, кружилась в безудержных танцах с пронзительными ветрами…
Сегодня, в канун Нового года, она особенно старательно укутывала город белой шалью снега и поливала дороги хрустящей карамелью гололеда. Обманчивый блеск бриллиантов под ногами людей и колесами автомобилей, таящий в себе одинаковую, порой смертельную опасность и для пешеходов, и для водителей… Улицы города быстро опустели, и только таксисты осторожно пробирались по обледеневшему асфальту вдоль тротуара – ничего не поделаешь, работа есть работа!
Таксист Саня Свиридов, водитель старенького, видавшего виды желтого «Рено», вышел на линию задолго до холодного свинцового рассвета и сейчас, припарковавшись к обледеневшей обочине, торопливо пил горячий чай, обжигая замерзшие губы, грея руки о пластиковый стакан спасительного эликсира. Чай был любимым напитком таксиста, он знал в нем толк, заваривал его с душой, по всем правилам, добавляя любимые травы, после долго смаковал каждый глоток, вдыхая аромат чабреца, мяты, смородинового листа… Но сегодня отдыхать было некогда – последний день уходящего года оставлял надежду на возможность, заработав еще немного денег, приблизиться к заветной мечте. А мечта у Свиридова вот уже почти десять лет оставалась неизменной: увидеть, наконец, своего единственного сына Ваську. Впрочем, он теперь Васька лишь для него, своего отца; все остальные, в далекой Америке, зовут Ваську Свиридова Бэзилом Джонсоном. Вот уже почти десять лет…
Убрав термос с остатками чая в бардачок, Саня повернул ключ зажигания. Остывший на декабрьском морозе «Рено» завелся не сразу: минут десять его мотор кряхтел и покашливал, затем выхлопная труба громко чихнула, выпустив кольцо черного дыма, и автомобиль медленно, но уверенно двинулся сквозь полумрак городских улиц. Саня одобрительно улыбнулся, «верный конь и единственный друг» снова не подвел хозяина – да, так уж случилось, что никого на свете дороже и ближе потертого «Рено» у Сани Свиридова не осталось. «Рено» и сына Васьки…
Саня не спеша вел машину и вспоминал снова и снова, как пятнадцать лет назад пришел на завод молодым неопытным токарем, как на танцах в летнем парке встретил Дашку, светловолосую медсестру с ямочками на щеках, как гулял с ней по ночному городу, наполненному золотом горящих фонарей, как Дашка прятала свои ямочки в охапки огромных розовых пионов; как скоро они поженились, въехали в светлую квартиру в новостройках, а через два года он со своей бригадой, счастливый, забирал Дашку из роддома с маленьким, но громкоголосым свертком на руках; как дружно растили Ваську, весело отмечали праздники, ездили в отпуск на море и в деревню к Саниной маме – тихой и доброй Анне Тимофеевне. Тогда, пятнадцать лет назад, Сане почему-то казалось, что так будет всегда…
Ваське исполнилось три года, когда на заводе сначала стали задерживать зарплату, а потом и вовсе завод закрыли. Саня безуспешно искал в городе работу, Дашка нервничала, превращаясь из милой хохотушки в недовольную, истеричную, измученную бытом и безденежьем, чужую, прежде не знакомую ему женщину…
Однажды жена просто поставила его перед фактом: она познакомилась с успешным предпринимателем, который сделал ей предложение, и вместе с Васькой они навсегда улетают в Америку. Саня даже не искал повода оставить сына на Родине – он понимал, что вряд ли даст ему достойное образование и беззаботную жизнь… Последняя ночь у изголовья Васькиной кроватки, дорога в аэропорт, прощальное прикосновение теплой щеки сына, его некрепкое детское объятие – все, как в дурном бесконечном сне…
Навигатор на панели такси вел Саню Свиридова по седым лабиринтам предновогоднего города. Поворот – и Саня оказался у крыльца ресторана «65 параллель», места, где с одинаковым размахом и широтой обедали в будни и ужинали в праздники самые известные и столь же богатые горожане. Сегодня редко кто вспоминал о том, что когда-то, много лет назад, в этом вычурном здании с высокими ступенями и коваными перилами, с тяжелыми бархатными шторами на окнах и почтительным швейцаром у входа, с дорогим меню и неприлично щедрыми чаевыми ютилось семейное кафе, куда жители города N приходили летними вечерами с детьми и пожилыми родителями, чтобы за круглыми деревянными столиками насладиться невероятно вкусным мороженым и прохладной газировкой. Свиридовы тоже любили бывать здесь, и Санино сердце встревоженной птицей забилось в груди от нахлынувших воспоминаний о счастливых днях…
Тем временем клиент, грузный, розовощекий, гладко выбритый мужчина средних лет в расстегнутом кашемировом пальто оливкового цвета поверх итальянского костюма и небрежно повязанном вокруг шеи полосатом шарфе, с шумом плюхнулся на заднее сиденье старенького «Рено» и, громко хлопнув дверцей, скомандовал:
- Гони на Парковую, шеф, да побыстрее, Кремлевские куранты ждать не будут!.. Пошевеливайся, я по твоей милости не собираюсь встречать Новый год между Садовой и Пушкина… Меня дома жена ждет!
Глядя в зеркало заднего вида на умиротворенное лицо пассажира, Сане вдруг захотелось поведать ему о своей беде: праздник ему встречать не с кем. После отъезда Дашки с сыном он всегда проводил первые дни наступившего года в деревне, у своей мамы Анны Тимофеевны, которая любила и жалела сына, слушала его долгими зимними вечерами за вязанием, тихо постукивая спицами. В такие моменты Свиридов словно возвращался в прошлое и был почти счастлив… Но три года назад Анны Тимофеевны не стало, и теперь у таксиста не было никого на всем белом свете, кроме «Рено» и Васьки-Бэзила, ради которого он «мотался» по городу дни напролет, приближая с каждым новым заказом заветный миг долгожданной встречи…
Всем этим Саня спешил поделиться с сытым и довольным клиентом, выплеснуть накопившуюся тоску, увидеть сочувствие и понимание в глазах незнакомца, но тот достал из внутреннего кармана пальто внезапно зазвонивший мобильник и, совершенно не стесняясь таксиста, начал громко обсуждать детали предстоящего праздничного ужина:
- Курочку в духовку уже поставила?.. Поторопись, дорогая, смотри, майонеза не жалей и сыра побольше для румяной корочки… Бутерброды с икрой не забыла приготовить?.. Заливное, «Оливье», крабов?.. Я в «65й» Петрова со Скрипкиным встретил, к нам пригласил… Смирнов тоже придет… Конечно, все с женами… Так что все должно быть на высшем уровне… Я уже подъезжаю, скоро буду!..
Такси свернуло во двор элитного района города и притормозило у двухэтажного коттеджа. Солидный пассажир молча бросил смятую купюру на сиденье рядом с водителем, кряхтя выбрался из тесного салона автомобиля, снова хлопнув хлипкой дверцей и, с трудом балансируя на скользком тротуаре, боясь упасть, нелепо засеменил к воротам коттеджа. Он торопился встретить Новый год с семьей и друзьями, а Саня Свиридов поспешил на поиски новых клиентов.
Между тем Ее Снежное Величество разошлась не на шутку: тяжелые белые хлопья, кружась в морозном воздухе, огромными бабочками опускались на промерзший асфальт, крышу и капот автомобиля, густым тюлем занавешивая лобовое стекло так быстро, что уставшие «дворники» едва успевали разрывать плотную снежную ткань…
У мигающего бледно-оранжевым глазом светофора Свиридов заметил трех молодых, одетых по последней моде людей, отчаянно «голосовавших» изредка проезжавшим мимо машинам. «Студенты», ; догадался таксист, осторожно останавливаясь рядом с парнями, зябко кутавшимися в воротники щегольских дубленок.
- Куда ехать, ребята? - спросил Саня, приоткрыв дверцу.
- В центр, в «Сахару», на новогодний party, - троица без промедления запрыгнула в машину, словно опасаясь отказа водителя.
Всю дорогу эти трое, два высоких худых брюнета и низкорослый рыжий очкарик, без конца смеялись, болтали взахлеб, перебивая друг друга, с каким-то необъяснимым упоением пересыпая свою речь английскими словечками: до Сани то и дело долетало «crazy», «awesome», «noproblem»… Слушая их, Саня с грустью думал о том, что и его Васька Свиридов все больше становится Бэзилом Джонсоном - настоящим американцем, с легкостью заменяющим в редких телефонных разговорах некогда родные мелодичные русские слова бездушными и сухими «wonderful», «easy», «noworries»…
Не попрощавшись, парни выскочили из такси и, продолжая беззаботно шутить и смеяться собственным шуткам, уверенным шагом двинулись в сторону «Сахары» - самого популярного ночного клуба города, из распахнутых дверей которого доносилась оглушительная музыка. Добродушный Санька понимающе улыбнулся вслед студентам: молодые, самое время гулять и веселиться, проблемы и неурядицы подождут…
Всю ночь Саня колесил по городу, так и не услышав сквозь исступленный вой новогодней вьюги полночный бой Курантов, канонаду хлопушек и фейерверков, выстрелы откупоренных бутылок шампанского… До самого утра он развозил по домам пассажиров - уставших, счастливых и совершенно равнодушных к его, Сани Свиридова, горю и тоске…
Утром первого января Саня открыл низкие двери темного холодного гаража, аккуратно загнал внутрь машину, заглушил уставший за долгую бессонную ночь мотор, достал из бардачка мягкую фланелевую тряпку и принялся заботливо вытирать стекла и зеркала старенького желтого «Рено»… Он и сам не заметил того, как тоска, разрывавшая исстрадавшееся за эти десять лет сердце, неудержимым потоком вырвалась, сметая привычные, деланные спокойствие и невозмутимость, и бескрайней рекой разлилась по оцарапанному желтому капоту «Рено».
- Вот пройдут заморозки, и мы с тобой на мойку поедем… Потом непременно масло заменю, резину новую купим, пусть подержанную, но так, чтобы дорогу держала… Ты же у меня один остался, четырехколесный мой… Ты да Васька еще… Васька… Он завтра точно позвонит – у него-то, в Филадельфии, Новый год не наступил пока… Будет со мной по-английски говорить, а я с ним - по-русски… Бабушку вспомним, море, мороженое… А потом мы с тобой денег заработаем, и я к нему полечу Новый год встречать… Обязательно… Наверное… Эх, дружище, тебе бы так: единственного сына, плоть и кровь твою, да в Америку навсегда…
…А в полусонных окнах продрогших домов города N, одна за одной, растерянно и неуверенно, загорались лампочки…