Она аккуратно сложила свои волшебные штучки в светло-розовую косметичку, опрокинула волосы, поправила улыбку и как-то слишком внезапно растворилась за дверью, оставив в самом центре прихожей свои изогнутые бежевые каблуки, нежно-фиолетовый пуховик и белую, пушистую шапку с огромным шелковистым помпоном.
Манипуляции, очередные манипуляции и концерт, подумал он, отвернувшись от лёгкой тени, что так по серому глубоко проникала в его душу и рассыпалась множеством вопросов, вопросов без ответов, вопросов, приводящих его в бешенство и неистовство, рисуя силуэт её вытянутых туфлей на едва освещённом полу и оставляя глупые мысли на самом пике их ожесточённой ярости. Измена, измена, шептал он сквозь зубы и едва ли понимал и осознавал всё то, что произошло, происходило и произойдёт. Сердце билось так непонятно и быстро, что дрожь ознобом спускалась на всё его тело, на всю его сущность. Было трудно и тяжело, но он схватил её пуховик, шарф, туфли и выбежал за ней вслед, что-то коробило внутри, что-то бесило и жаждало мести, но нежность к ней и настоящие чувства, что всегда жили в нём, побеждали уверенно и дерзко.
Она стояла у парадной, всхлипывая в забывчивости, не замечая колкого мороза и ухмыляющихся соседей. Что-то в ней надломилось, что-то окончательно рассыпалось, а потом восстало, определилось и испугалось, и зарыдало.
Он это понял, он это увидел, ибо слишком сильно он её любил. Шершаво улыбнулся, подошёл к ней, накинул гладкий фиолетовый пуховичок на её трясущиеся плечи, приобнял, поцеловал в шею и с шелковистой нежностью произнёс – Пошли домой, хватит, я тебя прощу, но никогда больше, слышишь, никогда!
Я не могу, не могу, я не знаю, - прошептала она, отвернувшись и замерзая всё больше и больше, - если я вернусь, то я тебя предам, предам, слышишь, я виновата, виновата, но я тебя не люблю, не люблю.
Я знаю, - ответил он холодно и уверенно, - я знаю, знаю, но пошли домой, а как и с чем мы хотим жить давай решим завтра, ладно? – он медленно и аккуратно надел её бежевые туфли на изящные щиколотки, стянул фиолетовый «монклер» на её груди и нежно коснулся вязаной шапкой с огромным помпоном её заплаканное лицо.
Она улыбнулась так, будто нашла в нём того самого родного друга, которого ей сейчас так не хватало, прильнула к нему и зарыдала.
Но он улыбнулся в ответ как-то криво и дико, прижимая её к себе уже как-то отдалённо и горько.
- Тебе нехолодно? —медленно спросил он, сверля взглядом упругую дверь парадной.
- Нет, вроде нет, - ответила она, не понимая его, испугано озираясь по сторонам, и уже почти готовая вернуться домой.
- Ну, и хорошо, езжай, я пошёл спать, удачи тебе, - он развернулся и растворился глупой тенью в холе среди лифтов.
И она уехала, а он ушёл спать…
SH