Когда спускался я по рекам Отреченья,
Свободу ощутил от лямки бурлаков,
Индейцы-крикуны их выбрали мишенью,
Нагими привязав у радужных столбов.
Я не заботился о судьбах экипажей,
Я вёз фламандцев рожь и хлопок англичан,
Когда бурлацкий вопль рассеялся миражем,
Река помазала мой августейший сан.
Под плеск приливов и штормов зимой суровой,
Глухой как детский мозг, я нёсся – скоморох –
И полуострова, отдавшие швартовы,
Победоносней не терпели суматох.
Мой ренессанс морской благословила буря!
Я десять дней плясал, как пробка на волнах,
Трассировал блином, с селёдкой балагуря,
Забыв о менторах трусливых – фонарях!
Вошла волна в мою еловую скорлупку,
Как детям яблок сок зелёных говоря,
Омыла палубу от рвотных незабудок,
Раздрабливая руль, срывая якоря.
И окунулся я в Поэму Моря. Звёзды
Цедили ЛСД для жёлтых субмарин,
Где, жабрами маша, утопленник тверёзый
Угнал у мафии стиральный полк машин;
Там, где амбассадор танцует босанову,
Пока жандарм глядит на них сквозь жалюзи,
Где бродят, как цыган вкруг табуна ночного,
Волнушки горькие отвергнутой любви.
Я знаю, как гроза бросает ногу в стремя,
И мчит во весь опор, швыряя искры с шпор,
Зарю, как голубей восторженное племя,
И время, чья сопля перешибёт топор.
Светило на заре мистические взоры
Бросало на сирень. – К нам едет ревизор! –
Стоят, разинув рты, античные актёры,
Редеет в уксусе жемчужиной суфлёр.
Я прыгал с айсберга, познав восторг пингвина!
Я жадный, как раджа, пил жидкий изумруд!
Я растлевал как джаз, как оттепель невинных
Тунцов. Затылки брил, как хвойный Голливуд.
Я наблюдал, как зыбь в припадке истерии
Идет на приступ скал, как на буфет скоты,
И не надеялся, что светлые Марии
Могли бы обуздать одышливые рты.
Открытия Флорид идиосинкразия,
Где кожей дикарей цветут глаза пантер:
Мучительная смерть, гангрена, малярия,
Как радуга висят для узников галер.
Я видел в тростниках бескрайние болота,
Где разлагается в садках Левиафан,
Я видел, как шутник, восхитив бегемотов,
На стогнах городских просыпал ураган.
Брильянтовый ледник, волна из перламутра,
Лагуны смуглые, где мели сторожат,
Гигантских анаконд с клопами камасутру
Ласкает бурелом, струящий чёрный смрад.
Я б детям показал лазури позолоты,
Рыб золотых дорад, певучих рыб дорад,
Салютовали мне цветами кашалоты,
И ветром сказочным я был порой крылат.
Младенец царственный, измученный рыбалкой,
Дарил мне с жёлтыми присосками коралл,
И я, как женщина за бирюзовой прялкой,
Мальстрёма колыбель скрипучую пинал.
Монументальную качая пропаганду
Базара птичьего, я плыл как эмигрант
От крематория кленовых листьев. Жадный
Утопленник в мой трюм ложился – сикофант.
Но я корабль в кудрях кислотных бухт затерян,
То выброшен грозой превыше птиц – в эфир,
Я, чей каркас бухой, пробивший в хаос двери –
Купцы-ганзейцы взять не смогут на буксир.
Свободный, в пелене фиалковых туманов,
Я небо штурмовал кровавых диктатур,
Как стену, что несёт отраду графоманов:
Лишайник солнца и сопливую лазурь.
Безумная доска с морских коньков эскортом,
Бежавший, вспышками покрыт электролун,
В то время, как июль дубиной ратоборца
Крушил ультрамарин в воронки пёстрых юл.
Я, тот, что трепетал за сто узлов почуя
Как, спариваясь, ржут с Мальстрёмом Бегемот,
Паломник Синевы, что царствует, врачуя,
Заностальгировал от средиземных вод?!
Червонных птиц милльон – Грядущая Отвага
Из разорённых гнёзд сбежит в конце концов
На острова из звёзд, огней архипелаги,
Чей небосклон открыт для проклятых пловцов!
Паршивых душ Шарко, расцветы душ пропащих,
Рассвет закатных душ, чешусь как псориаз,
Из рыбьей чешуи я в дамки ход прошляпил,
Пусть мой взорвётся киль – ко дну идти приказ!
Из европейских вод единственный прельщает
В бальзаме сумерек бегущий ручеёк,
Где меланхолии воспитанник пускает
Кораблик хрупкий свой как майский мотылёк.
Я больше не могу, встречая волн кинжалы,
Идти в кильватере хлопкоторговцев здесь,
Где каторжных галер глядят глаза-фингалы,
И гордых вымпелов невыносима спесь.