Ягода сладкая губы красила,
Проливалась нектаром в рот.
Она его в тот вечер сглазила,
Он очистил вакханку наоборот.
После свободная и бесстыжая
В мяторой рубашке его на голо
Чайник ставила рыжая-рыжая,
Не понимая как ей повезло.
Пар вылетал из свистящего носа,
Чайник скакал на плете и звенел.
Но в это время решеньем вопросов
Вновь занялась канцелярия тел.
Вскоре тушили плиту и лампы.
Он одеялом мечту укрывал.
Ночь к ней тянула чёрные лапы,
Но обнимал, охранял и шептал.
Ягода сладкая стала проклятием,
Словно навеки пришитый душой.
Страсть оставалась карманным распятием,
Раной в душе непомерно большой.
Рыжая пляшет, увы, но не с тем,
Вновь носит чьё-то на голое тело.
В разности междусердечных систем
Ей до него больше не было дела.
Только однажды за весть скучный год
Ей на порог приносили подарок -
Скромный букет, что она не возьмёт,
Чтоб не оставить от пальцев огарок.
В этот особенно сложенный день
Курит она слим до горькой бумаги.
Кто она? Рыжей бесстыдницы тень.
Жить с нелюбимым не хватит отваги.
В этот особенно пасмурный вечер
Он видит как она курит в окне,
В мрачном углу ею был незамечен
Принц нежеланный на чёрном коне.
Долго льёт дождь на покатые плечи.
Свет не погаснет в окне до зари.
Только бы знать, что ему станет легче.
Рыжая, лучше убей иль умри.
Утро настало. Седой и простуженый
Встретил её на блестящем крыльце.
Пусть не любимый проклятый не суженый,
Но предложил брак в руке и кольце.
Стройная тонкими дерзкими пальцами
Цепко взяла за сырой воротник.
Будут отныне на пару скитальцами:
Рыжая дева и юный старик.
Вновь она станет играть и плясать,
Вновь будет бунт поднимать и каяться.
Он верен ждать, согревать, спасать.
Терпит она, он же в ней так нуждается.