Иногда наступали те самые терпкие моменты, когда ей так сильно и много хотелось сказать ему, именно ему, Виктору.
И, спустя столько лет, многим бы показалось это глупостью, чего она стеснялась и знала, но она всё также и сильно любила его, иногда вытягивая из памяти те самые мгновения, что блистали лёгкостью и изяществом когда-то, что оставили сильные и дерзкие шрамы на её душе до сих пор. И в эти мгновения всегда приходили воспоминания от их первой встречи, садились с ней рядом и ласкали судорогу её души.
- А как вы думаете, в этом кофе какая температура? - он аккуратно подошёл, вкрадчиво улыбаясь, сверкая голубыми глазами и перламутровой обаятельностью молодости и отзывчивой нежностью.
- Не знаю, - слегка смущаясь от его наглости и уверенности в те обычные студенческие годы, ответила она, но едва заметно вздёрнула края губ в ответ.
- Градусов 50–55, - произнёс он, мешая пальцем свой пенистый напиток.
- С чего вы решили? – ответила она, пытаясь выказать хоть какую-то дерзость в ответ, но уже отдавшись его сильному и красивому взгляду.
Она влюбилась, так неожиданно и основательно от самого своего существа до самого своего смысла, жизнь заискрилась и засверкала какими-то слишком агрессивными и нежными красками одновременно, и возникло волнение, пытливость, романтика, желание и сахарная сладость чувств. И он, видимо, тоже, как она думала, как она тогда предполагала.
Они проживали дни в таком бархате ощущений и переживаний, что это, уже, наверное, вряд ли она сможет передать сейчас, ведь это было так давно.
Я люблю тебя, моя упрямая тигрица, - повторял он ей и всегда так чарующе улыбался, и почти смеялся глазами, что она таяла.
И я тебя тоже, мой дикий, дикий лев, - отвечала она раз от разу и падала в его объятия, забывая всё, затирая какие-либо сомнения напрочь.
Они несли в себе отношения настоящей страсти для искренней любви, и это видели все вокруг, и этим гордились они оба, едва замечая окружающих, проживая свои дни только вдвоём и только вдвоём.
И сказка растворилась однажды, ведь он так неожиданно и просто пропал.
Слёзы, дикие уставшие слёзы теребили её щёки ночью и днём, с утра до вечера, невзирая ни на что, не находя ничего, кроме обычной боли.
Жизнь падала в пропасть и щекотала разум до безумия. Разлюбил, разлюбил, решила она и легла в руки надёжного и уверенного в чём-то мужчины и началась семья, в образе прелестных детей и размеренного супруга.
Но иногда, чёрт побери, иногда она сверкала в улыбке сквозь пьяные слёзы, вспоминая о нём, взрослея всё больше и больше, грубея от жизни и банальной обыденности.
А потом, потом – это утро, утро, что она никогда не забудет, что изменило всё в её пятьдесят уверенных лет.
- Арсений, доешь, пожалуйста, яичницу, пока я бужу папу, давай, давай, - она поправила пояс на шёлковом халате и размеренно двинулась в комнату к мужу.
- Нет, не хочу, я не хочу есть, завтрак – это не моё, я так решил, - раздавался писклявый крик ей в ответ.
- Хорошо, хорошо, раз уж решил, то не ешь, может, Давид съест, - ответила она и улыбнулась про себя, заходя в комнату и уже почти крича.
- Ты собираешься вставать? – она ласково дёрнула мужа за ухо и улыбнулась.
- Да, да, сейчас, - он ответил и открыл глаза одновременно со звонком в дверь.
Она насторожилась и пошла открывать.
- Здравствуйте, вы же Кристина Велеева, верно? – один из двоих весьма неприятных и квадратных мужчин произнёс это, показывая маленькую книжечку с гербом страны, и продолжил, - можно мы зайдём, есть разговор?
- Да, хорошо, - слегка опешив, ответила она, впустив их внутрь.
Сначала было неопрятное и шершавое молчание, затем началось…
- А вы знали Виктора Перлеева? – резко и прямо начал один из них.
- Да, - произнесла она, мешая своё кофе дрожащей рукой.
- Ясно, - тихо прошипел квадрат в рубашке и упрямо уставился на неё, - тогда, я вас попрошу оставаться на кухне, ведь ваш муж, Сергей Каров, ещё спит, верно? – он привстал и направился в комнату.
- Да, - тихо ответила она, - но это следующая комната.
- Хорошо, спасибо, - он отпустил ручку двери и прошёл дальше, открыл новую дверь и растворился в тишине беззаботного и обычного утра.
Через десять, наверно даже, пять минут из комнаты вышел её муж в блестящих наручниках, подгоняемый хладнокровным полицейским, входная дверь открылась и закрылась.
Она зарыдала, уставившись на оставшегося представителя закона в фиолетовой рубашке, теребя его вопросительным взглядом. Он вздохнул и начал.
- Кристина Андреевна, мы нашли Виктора Пелеева, он был убит тридцать лет назад, и был убит вашим мужем, извините, ради бога, извините.
- Что? Витя? Лев? Как? Серёжа его убил, как? Как? Как это?
- Да, убил, - он встал, смущённо поправляя воротник и направился к двери.
- Не может быть, не может быть, - бормотала она в ответ, вытирая солёные капли со своих щёк, понимая теперь, куда он так пропал тогда и что сделала с ней жизнь теперь.
Арсений и Давид вошли и сели рядом, опираясь своими детскими глазами на скомканную мать, рыдая с ней в такт тишины прекрасного утра и не понимая ничего. Она прижала их к своей красивой и всё ещё пышной груди и молчаливо закачалась, отгоняя свои воспоминания и мысли, что подкрадывались всё ближе и ближе, нашептывая ей о том, как она любила одного, а прожила с тем, кто…
SH