Штукатурка сырая вблизи дышит зимней прохладой.
Я лежу на лесах. Затекает рука.
Кисти плавно летят в голубом, замирая под взглядом.
В седине, в седине заклубились мои облака.
И откуда-то люди зовут меня издалека.
То сулят защитить, то сулят пострашнее награду.
И считают слепцы, что нашли дурака,
Мне ни друга, ни женщин, ни славы, ни бога не надо.
Я все сам сотворил, даже с мифами Библии сладил.
Заливает плафон голубая река.
Я лежу на лесах и на роспись дышу сутки кряду.
Охра жизни цветет глубока и легка.
У меня этой краски в душе на века.
Вечный голод завидует вечному кладу,
А пока продолжает работу рука,
Мне ни женщин, ни друга, ни славы, ни бога не надо.
Я парю над прибоем из звездного чада.
Как бы ни был приют постоянства лукав,
Лести жалкой и зависти не замечаю.
От росы голубой влажен старой рубахи рукав —
Вымок в краске, когда кистью мир увлекал.
Луч вечерней зари залетел в лабиринт колоннады.
Кроме этого цвета, в котором сгорят облака,
Мне ни славы, ни женщин, ни друга, ни бога
не надо.
Ты прошепчешь сквозь время, а время не движется, нет!
Будут вечно завидовать вечному кладу.
Ты прошепчешь, когда ощутишь яркий свет,
Мне ни бога, ни славы, ни женщин, ни друга
не надо...