Как известно Санкт-Петербург начал застраиваться от низменных берегов Невы, заполняя жилыми кварталами всю дельту большой разветвлённой реки с многочисленными протоками и каналами. Особенность его в том, что это возникал не просто новый город, но столица Российской империи, выведенная к северо-западным пределам с очень неблагоприятным климатом. Так или иначе город с самого своего появления на свет Божий окутан сетью тайн и противоречий, что не могло не сказаться на его жителях и гостях.
В Ямской слободе, в большом доходном доме на левом углу Кузнечного переулка и Ямской (ул. Достоевского) жил в разные периоды Фёдор Михайлович Достоевский. Сначала в молодости, зимой - весной 1846 г. (вероятно, здесь он окончил повесть "Двойник"), а во второй раз с октября 1878 г. до смерти 28 января/9 февраля 1881 г. (здесь он писал "Братьев Карамазовых"). С 1971 г. в части здания находится музей гениального писателя.
Когда-то через Ямскую слободу тянулась артерия новгородского торгового тракта, которая возникла ещё до основания Северной столицы, вдоль реки Лиги, от того-то и засилье ямщиков, да всякого работного люда. Ещё при императоре Петре I река была продлена каналом и тянулась на 23 км. Канал должен был обеспечить водой фонтаны Летнего сада. Здесь селились небогатые люди, здесь же в последствии при государе Николае I, невдалеке были проложены стальные пути «государевой дороги», упирающиеся в Николаевский (Московский) вокзал. Трудовой люд оседал здесь для обслуживания городской элиты, проживающей в другой части города, строения их возводились в основном без архитектурных излишеств, большей частью, как доходные дома. Господа редко заглядывали в это захолустье. Распивочные и трактиры были прибежищем грязи и завсегдатаев. Со стенографической быстротой менялось время, но обшарпанные дворы-колодцы будто бы и не просыпались эти два века, пропуская сквозь себя чехарду бед, революций и потрясений. Всё та же сырость, пронизывающий до костей балтийский ветер, те же согбенные фигуры, тенями ускользающие через проходные дворы и растворяющиеся в глубине тёмных арок. Город дважды отрекался от своего имени, как проигравшийся, возвращаясь к нему, словно бы покаявшись, примерял на себя иные названия улиц, среди коих застыла в изгибе и улица Достоевского, взамен Ямской. Впрочем, на Владимирской площади одна из станций метро тоже носит имя великого писателя и в створе Большой-Московской улицы возвышается ему памятник, подножие которого редко обходится без живых цветов. Это место не назовёшь безлюдным: выступления уличных артистов, место встреч влюблённых и деловых людей, наплывы туристов, корреспондентов и иностранцев, обиталище попрошаек и бомжей…
В своём творчестве и воображении Достоевский рисует Санкт-Петербург в качестве мистического города-призрака. Тщательно описывая "общение" города с человеком, писатель искусно переплетает вымысел и реальность. Достоевским была создана хорошо узнаваемая, мифологическая обстановка Петербурга, что повлияло на творческое восприятие и отражение города на Неве некоторыми писателями, его последователями.
Петербург?! – построенный на костях и социальных противоречиях, где писатель пережил самые ужасные душевные муки в 1849 году, ожидая неминуемой казни по делу Петрашевцев, будучи заточённым в Петропавловской крепости и чудом избавленный от гибели зимой 1850 года.Все десять лет каторги Евангелие оставалось с писателем и, по словам Достоевского, именно оно помогло ему выжить в тех нелёгких условиях.
После возвращения из ссылки с 1859 года Ф. М. Достоевский жил до конца своих дней в Петербурге. Но собственным жильём он так и не обзавелся. Ему постоянно приходилось снимать квартиры. За годы своей жизни в тогдашней столице он успел сменить до 20 адресов. Отчего в Петербурге осталось немало мест, связанных с именем великого писателя.
Петербург, здесь он нашёл своё земное счастье 1867 году в лице своей второй жены – Анны Григорьевны Сниткиной, верного друга и соратника, которую он называл «Солнцем своей жизни». Через её любовь, трудолюбие и самоотверженность были созданы гениальные произведения писателя «Игрок», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы».
Петербург всё тот же - дома, дома, дома… они теснятся один к другому, с редкими островками пыльных сквериков. Там, за камнем стен, втиснуты узкие пролёты мрачных чёрных лестниц. Такие же мрачные лица горожан, которые при первом удобном случае готовы поделиться с вами самым наболевшим. Это ли не образы «униженных и оскорблённых»? Выщербленные ступени и кривые, погнутые перила будто бы нарочно извиваются из мрака куда-то ввысь, к пыльным чердакам… – Дворник, дворник, где тебя носит? – Ах, да, мы же в двадцать первом веке и нет теперь дворников!.. Сама питерская непогода распоряжается теперь состоянием городских мостовых и панелей, разве что изредка подключая случайных уборщиков. Всё недоубранное скоро скроется под спудом снега, как недовыполненная работа души, сражённой грехом. Предзимье – время подвести черту, время смириться с неизбежностью зимы, как маленькой смерти. А черта – тот страшный приговор и уже такая близкая неизбежность казни. И помилование с отбыванием в каторге, как весна, как пробуждение к новой жизни, той, которая прославит имя Достоевского на весь мир.
Как будто нарочно, даже дата рождения будущего великого писателя выпала на ту пору, когда всё уже опустошено в природе и ждёт либо кончины, либо обновления. Полумрак и безысходность осенних вечеров, словно расплата за беззаботное время белых ночей, зачастую подталкивают к сумасбродству, либо глубокой депрессии. Петербург жёстко «вычитал свой процент», через поломанные судьбы тысяч простых, бесправных людей. Эти люди жили рядом с Достоевским, страдавшие, измученные, изверившиеся. Даже долгожданные реформы шестидесятых не принесли утешения ни дворянству, ни интеллигенции, ни простому народу. Как всё это похоже на нашу современность! «Без веры в свою душу и ее бессмертие, - писал он, - бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо»
Петербург в предзимнюю пору и тогда, и теперь невыносимо тосклив, впрочем, писатель её предпочитал душному и пыльному лету Северной столицы. Город буквально изводил Фёдора Михайловича противоречиями, мучая его непреодолимыми недугами. Они сильно мешали писателю в работе над произведениями, отодвигали столь ценное время на восстановление сил.«Фёдор Михайлович был человеком беспредельной доброты. Он проявлял её в отношении не одних лишь близких ему лиц, но и всех, о несчастии, неудаче или беде которых ему приходилось слышать. Его не надо было просить, он сам шёл со своею помощью. Имея влиятельных друзей (К.П. Победоносцева, Т. И. Филиппова, И. А. Вышнеградского), Достоевский пользовался их влиянием, чтобы помочь чужой беде. Скольких стариков и старух поместил он в богадельни, скольких детей устроил в приют, скольких неудачников определил на места. А сколько приходилось ему читать и исправлять чужих рукописей, сколько выслушивать откровенных признаний и давать советы в самых интимных делах. Он не жалел своего времени, ни своих сил, если мог оказать ближнему какую-либо услугу».
Современники писателя вспоминали его, как человека, который любит вкусно и сытно поесть, при этом не привередливого. Равнодушный к кулинарным изыскам, он с радостью перекусывал кофе с бутербродами и фруктами.Пирожки и булочки были любимым лакомством Достоевского, и в их выборе он был довольно требователен и капризен.Не отказывался при возможности полакомиться тульским пряником или пастилой. Мог забежать в кондитерскую лавку с вывеской, разрисованную по-восточному, где в красивых коробках уложены ряды шоколадных конфет от Елисеевых или Ландрина за одной из таких коробок, лакомился сам и с жаром угощал всех своих домашних. Достоевский, почти не прикасался к горячительным напиткам, разве что несколько глотков зерновой или коньяка, но ценил хорошие папиросы, либо табак, какой сам набивал в папиросные гильзы. В моменты своей творческой активности писатель мог запаливать их одну за другой. Достоевский работал, как одержимый, заключив унизительный контракт со Стелловским Ф.Т., дабы развязаться с многочисленными долгами, к которым добавились векселя, доставшиеся от покойного брата Михаила и первой жены. Когда бы не титаническая поддержка стенографистки Анны Григорьевны Сниткиной, будущей жены писателя, Достоевский мог оказаться без средств в долговой тюрьме. Нужда и безденежье преследовали его на каждом шагу так, что приходилось иногда закладывать личные вещи, но стоило появиться гонорарам за изданные произведения тут же «вырастали» многочисленные родственники, которым Фёдор Михайлович не мог отказать в помощи. Деньги немедленно «таяли» на глазах. При неимоверно стеснённом достатке Достоевский был ярый противник стяжательства и ростовщичества, что подтверждается в образе Раскольникова. Там была раскрыта идея утопической борьбы с этим человеческим пороком. Мы помним, что Раскольников даже не захотел воспользоваться «кровавой добычей», он, как и сам писатель, искал непреложных истин, что «жизнь человека — это великое благо, которого никто не имеет права его лишать, самая большая ценность в этом мире».
«Человек, болезненно самолюбивый, имеющий приятелей, но не подлинных друзей, съёживающийся от постоянных столкновений с людьми, но вместе с тем ищущий любви и ласки, нередко удовлетворяет эту потребность своей души путем общения с детьми. Достоевский особенно нежно любил и понимал детскую душу».
Совершая поездку за границу, в Западную Европу, Достоевский пристрастился к игре в рулетку, порой закладывались вещи по прихоти неуправляемой страсти и копились долги. Периодами ему всё-таки удавалось склонить фортуну на свою сторону, полагая таким образом разделаться с долгами. Через психологию игрока он пытался разглядеть саму суть этой пагубной страсти и пути избавления от неё. Запад не жил, он играл, и эта игра была Фёдору Михайловичу омерзительна, его тянуло к России, его неотвратимо тянуло на Родину, только там он мог полноценно думать и творить.
Он опять в Петербурге, старается рассмотреть как можно больше контрастов. Достоевский признается, что «боялся города с детства, многое казалось ему не совсем понятным и даже странным. Ему хотелось постичь тайну города и понять, как живут обитатели самых нищенских кварталов».
Проходя мимо нищих и побирушек, каких меньше не стало и в наши дни, у того же Кузнечного рынка или на Сенной, он делился порой последним, спеша домой, подстёгиваемый новой литературной идеей, чтобы с головой нырнуть в неё, запивая крепким чаем своего приготовления. Персонажи к своим произведениям выдумывать не приходилось, они вокруг, как горошины, рассыпаны по всем уголкам Северной столицы: жадные и коварные, великодушные и простоватые, отвергнутые, запутавшиеся и изверившиеся. Через них Достоевский рос, укрепляясь в вере, вырастая в великого мыслителя и гуманиста.
Вон, в глубине С…го переулка того и гляди пронесётся пролётка с Парфёном Рогожиным или, скажем, господином Сведригайловым, скользнёт в проулок нескладная фигура Раскольникова, кандалами цепей громыхнёт Чернышёв мост на Фонтанке, заполненной почти до краёв осенним наводнением, как кабальный контракт со Стелловским… Низкие, серые тучи чуть не скребут по крышам и грохают по ночам кровельной жестью, не давая уснуть. Впрочем, сон в Петербурге в эту пору тоже безнадёжно-серых тонов, как и лица жителей, которые невыгодно отличаются от приезжих. Те же орды кошек - по дворам, скопище щипаных голубей - по карнизам домов и почти слышен всхлип Сонечки Мармеладовой в одном из подъездов…
До сей поры Ямской округ города малопривлекателен для зрелищного туризма. Вклинились множественные гостиницы и хостелы, вместо доходных домов, с кафешками и «забегаловками», с учётом близости вокзалов.Особняки, мало-мальски интересные в архитектурном плане, здесь – на перечёт. Почерневшие брандмауэры затянуты баннерами реклам, либо пестрят лихими росчерками художников-граффитистов. Нужда и отторжение городом здесь явственней и острее, как и во времена Достоевского. Это окраинный центр, лежащий в двух шагах от Невского проспекта. Там, чуть поодаль, к Неве красуются богатые особняки, словно господа из высшего сословия. Им ли не веселиться и шиковать за счёт трудовых окраин, погрязших в своей несостоятельности и блёклости.Но стоит преломиться солнечному лучу в просветах наползающих туч – вспыхнет радуга, как знак той неистребимой свободы к справедливости, за которую ратовал и боролся Фёдор Михайлович. Тогда уже самые потерянные личности находят душевное утешение, ибо «красота спасёт мир, она не имеет конца – это и страшная, и таинственная вещь, где дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердце каждого человека», - так мыслил великий писатель в отношении к покаявшейся, преображённой душе, которая оживает и прозревает через страдания.
Но вот уже зазвонили к заутренней со стороны Владимирской церкви и ноги сами несут туда помолиться за душу Фёдора Михайловича Достоевского, как некогда молилась за него Анна Григорьевна Достоевская (в девичестве Сниткина), да будет ему вечная память.
29 ноября 2021 г.
картинка из ИНТЕРНЕТА