По иронии проказницы-судьбы
Степанов познакомился с человеком,
из-за которого попал в СИЗО в 2005-м году,
только через два месяца после своего ареста.
Солнечным июльским утром его вызвали на суд,
Степанов привычно нырнул в душный автозак,
битком набитый товарищами по несчастью,
устроился в углу и даже было задремал,
как некто заросший волосами на манер Робинзона
начал усиленно делать Степанову непонятные знаки,
радостно улыбаясь во весь свой рот.
"Псих. Или провокатор," — решил Степанов,
к тому времени насмотревшийся в СИЗО такого,
что давно жил по принципу "в очках не слышу".
Мир Зазеркалья был полон странных персонажей.
Попадались откровенные клиенты психиатров,
опасные провокаторы с изощрённой фантазией,
забитые жизнью бедолаги с потухшим взглядом,
молодые горячие бандиты с шальной отвагой,
пытавшиеся для куража "вскрыться на приговоре" —
в знак протеста принародно резануть себе вены
тайно пронесённой в зал половинкой лезвия,
биться потом в кровавой истерике и блажить.
В пути нелепый патлатый сиделец немного поутих,
а в суде попал со Степановым в одну "клетку",
снова обрадовался и что-то горячо залопотал.
Оказалось, что это тот самый пристав Афонин,
благодаря сбивчивым показаниям которого
Степанов и попал неожиданно в Энское СИЗО.
Афонин оказался простым симпатичным парнем,
который случайно попал в жёсткий переплёт.
Будь бы он немного более крученым или твёрдым,
то давно легко оказался бы на воле, но...
Власть имущие наконец-то приняли решение
банкротить Энский комбайновый завод,
по которому уже много лет работали приставы.
Совещание с участием самого полпреда округа
избрало не совсем законный, но правильный путь.
Инвесторов, как и ожидалось, не нашлось,
поэтому Степанову разрешили выкупить завод
по сути за бесценок, но — в полной тишине.
Приставам отводилась в схеме важная роль,
они должны были арестовать комбайны Степанова,
причём оценить их по минимальной стоимости,
чтобы Степанов мог тут же выкупить всё назад,
стремительно перепродав раза в три дороже.
Таким образом он получал деньги для того,
чтобы аккуратно выкупить завод на торгах,
на которых не должно было оказаться соперников.
Если бы Степанов не видел сам лично людей,
принимавших это противоправное решение,
то вряд ли решился бы когда-нибудь
провернуть такую операцию самолично.
Но в зале совещаний сидели губернатор, прокурор,
председатели обеих судов, приставы,
куча налоговиков во главе со своим генералом,
милицейский генерал, федеральные советники...
В общем, Степанов был уверен, что всё схвачено.
Задача была выполнена красиво и в срок.
Возникла лишь одна небольшая заминка —
начальство приставов потребовало "бакшиш",
пришлось отправить в столицу некоторую сумму,
на что Степанов получил добро на всех уровнях.
Никаких тайн не было — деньги отвезли Афонину,
тот передал их начальству, арестовал комбайны —
всё было сделано легко и технично.
Через год губернатор поссорился с Дегтярёвым,
владельцем завода и работодателем Степанова,
слово за слово — нашла коса на камень,
Дегтярёв отчаянно рванулся в политику,
решив избавиться от губернатора путём склок,
но ресурса у провинциального олигарха не хватило,
а вот губернатор вышел сухим из воды,
и посыпались на завод и Степанова проверки,
закрутились странные уголовные дела.
Иной бы давно внял доводам рассудка и покаялся,
но только не Дегтярёв, покинувший армию капитаном,
военный — это не профессия, а состояние души.
Поэтому замес пошёл всерьёз.
Вот тут и появился на свет пристав Афонин,
которого прижали к стенке злобные опера —
на свою беду Афонин оказался в прошлом их коллегой,
душевная организация у пьющего человека никакая —
Афонин быстро потёк, дал странные показания,
деньги он получил, а потом они куда-то разошлись,
всё было понятно — подставить начальство он не мог.
Опера расцвели и запахли от счастья —
теперь можно было арестовывать всех причастных.
Приносил юрист деньги — позвольте Ваши ручки.
Перечислили Вы юристу эти деньги за услуги —
пожалуйте в СИЗО под арест за компанию.
Когда дана команда "фас", особо не раздумывают,
пусть даже дело будет шито белыми нитками,
тут важно проявить рвение и лояльность.
Слава Богу, что Степанов быстро просчитал ситуацию,
договорился со Следственным комитетом,
расплевался с нанятыми Дегтярёвым адвокатами —
он единственный и вышел тогда из дела
с самыми минимальными потерями на домашний арест.
Дегтярёва поймали в Москве и водворили в СИЗО,
он читал Гарри Поттера и готовился к большой войне,
так и случилось — суд шёл долгих два года.
Но всё это должно было случться потом,
а пока Степанов разглядывал виновника своих бед,
небритого и нестриженного, как многие б/с,
"бывшие сотрудники", жившие в СИЗО обособленно.
Афонин сжимал в руках какую-то книжку-фэнтези
с драконами, волшебниками и прочей мурой —
интересно, какую пружинку нашли в его голове опера,
заставив написать собственноручно полную ерунду?
Степанов уже многое понимал, побывав в СИЗО,
он сам видел, что вытворяют здесь с теми,
у кого слабая психика, кто не может отбиться.
Его вывели на суд, где заменили меру пресечения,
отправив под "домашний арест" — опера уверяли,
что он второй такой арестант на всю Россию,
не было ещё тогда ни браслетов, ни практики,
первый месяц Степанова охранял дома СОБР.
А вот Афонину продлили содержание в СИЗО,
в автозаке он пригорюнился, глаза его заблестели,
но Степанову было уже не до страданий пристава,
он рвался на волю, забыв про всё на свете.
Потом они целых два года просидели с Афониным
бок о бок на судебном процессе по уголовному делу,
Степанов таскал приставу детективные романы,
распечатанные на домашнем принтере,
Афонин будил Степанова, когда тот засыпал —
в итоге дали приставу всего-то четыре года,
освободив его практически в зале суда.
А Степанова по взятке, наоборот, оправдали.
Через пару лет Степанов встретил бывшего пристава
рядом с авиакассой — Афонин развозил рыбу
на своём потрёпанном замызганном "микрушнике",
а Степанов улетал в Москву на новую работу,
что-то связанное с какими-то нанотехнологиями,
он сам толком не понимал тогда, что это такое,
но зато хорошо знал, чем будет там заниматься —
себестоимость, затраты, риски, инвестиции.
— Уезжаешь? — горько спросил исхудавший Афонин,
обременённый семейством, рыбой и "микрушником".
— Уезжаю, — легко согласился весёлый Степанов,
в душе которого пел Витя Цой — про пачку сигарет,
про билет на самолёт с серебристым крылом.
— Ерунда, мы тоже прорвёмся! — нахмурился Афонин.
И добавил:
— А знаешь, мне было так хорошо сидеть в СИЗО…
Кормят, гулять водят. Ни забот тебе, ни хлопот…
Степанов увидел у него под локтем потрёпанный том,
на обложке которого щерился очередной дракон,
почему-то вспомнил о том, как тогда, в июле 2005-го
афонинские начальники переделывали показания пристава,
чтобы вытащить свои шкуры из уголовного дела,
вспомнил, как горько рыдала жена Афонина в суде,
пытаясь убедить судей, что её Владик ни при чём,
и судьи это прекрасно понимали сами.
Он хотел сказать Афонину на прощанье что-то важное,
но понял, что это ничего не изменит, и передумал.