По материалам одного поэтического конкурса или Опыт неравнодушного прочтения № 1
Стихотворение №1. «Звери»
Можешь верить или не верить, может, правда, а может, небыль.
Просто шли по дороге звери, по дороге, ведущей в небо.
Котик, мишенька и зайчатка. Вдоль дороги росла просянка, и слова у них не кончались, и болтали о разном-всяком
звери плюшевые, живые, сны и ватное одеяло.
Даже волки на них не выли, даже солнце на них смеялось.
Бесконечно тянулись числа, города поднимались, страны.
Звери шли и добром лучились, и несли в мягких лапах странность.
Был зайчатка пушистым, белым, с носом розовым и цветочным. И навстречу беда болела в каждой клеточке, в каждой точке.
К ним беда — как старуха в чёрном, выжигая остатки счастья.
"Я же смелый", — сказал зайчонок.
"Я же справлюсь", — сказал ушастый.
Словно он не зверёк, а ветер. Окна хлопали как ладоши.
И не стало беды на свете, и нигде не болело больше.
Оставляли тираны троны, поджимали шпионы жала.
Просто шли по дороге трое, и усталость от них бежала. Падал с ветки созревший жёлудь.
Звери шли и сочились мёдом: котик, зайка и медвежонок, три довольных весёлых морды.
И любовь к ним спустилась плавно на серебряном парашюте.
Косолапый сказал: "Ну ладно",
"Я же сильный", — сказал мишутка.
И взвалил её на закорки, меж лопаток согрел ей норку. Холод треснул засохшей коркой, и любви сразу стало много.
Стало столько, что не измерить, не испить, не укрыть в застенках.
Просто шли по дороге звери: мишка, заинька и котейка. Понарошечные, смешные уши, души, хвосты и лапы.
Даже зубы у них не ныли, даже дождик на них не капал, деликатно вокруг мурашил.
Просто шли по дороге сказки. А потом повстречали в страшном, пустотелом и пустоглазом навьем царстве, в голодной бездне ту, что ходит бесцветной тенью. Ту, что в окна без спроса лезет.
И мурлыкнул друзьям котейка:
"Я ведь пуговка божьих судей. Оторвусь я — пришьют и вденут. У меня же их девять, судеб. А у вас вроде как не девять".
Стала шерсть у него из меди, стал он хтонью железной сборки. И не стало на свете смерти.
Просто шли по дороге боги.
А потом ты открыл им двери. Лунный луч был дрожащ и тонок. И вошли в нашу спальню звери, и сказали, что ты — ребёнок. Очень маленький, робкий, дивный.
Вот поэтому этой ночью они смерть твою победили,
и беду твою победили,
всех-превсех они победили.
И любви теперь сколько хочешь.
Наталья Захарцева
_________
Говоря о стихотворениях этой пары, я назову свой критический этюд «И любви теперь сколько хочешь». Это тот случай, когда не хочется разбирать строчки по ниткам, пусть даже совсем этого избежать не удастся. Тот случай, когда за прочитанными стихами вырастают тени твоих собственных воспоминаний...
Наверное, это знак, что мне выпали стихи «о животных», настоящих или игрушечных. Конечно, я понимаю, что все стихи всегда написаны о людях... Но я очень люблю животных, особенно собак и лошадей, очень их жалею, особенно голодных и тех, кто заточён в клетках. Я считаю, что человечество очень виновато перед ними. Наверное, поэтому придумало зверей игрушечных, которых не может мучить и убивать. Но мы не об этом... Мы о стихах.
В первом стихотворении мы видим тех самых, древних и «детских» зверей, плюшевых или тканых, которые первыми однажды встретили нас у колыбели, как встретили Младенца Иисуса волы, лошади и овцы... Зверей, ставших нашими первыми утешителями в минуты горьких слёз, ангелами-хранителями в дни наших болезней, самыми безотказными, самыми заинтересованными друзьями в часы наших игр.
Котик, Мишенька и Зайчатка просто шли по дороге, постепенно меняя свою игрушечную природу на какую-то другую, "понарошечные" и смешные, они оказались облечёнными древней, неодолимой властью. Я, давно не ребёнок, внезапно ощутила её на себе. И от меня отступили мои дела, и я на какое-то время тоже оказалась на этой дороге. Идти по ней совсем не просто, там нет детских городов и каруселей. На этой дороге случаются разные встречи. От этих встреч мы в реальной жизни теряем силы и даже плачем. Вот только наши первые звери, милые, замусоленные и постаревшие ангелы детской кроватки, уже давно оставлены нами, и не всегда рядом случается тот, кто может нас утешить или ободрить...
Звери шли так, что «даже волки на них не выли, даже солнце на них смеялось. /Бесконечно тянулись числа, города поднимались, страны». Да-да. Они шли куда-то очень долго, но во снах всегда иначе течёт время, и пусть «ватное одеяло» из стихотворения будет в том порукой...
И однажды, когда «на серебряном парашюте» вдруг спустилась любовь, Мишутка сказал: «Ну, ладно!» И взвалил её, косолапый, на закорки, и «меж лопаток согрел ей норку». И «холод треснул засохшей коркой, и любви сразу стало много». Её обязательно должно быть много, её должно хватить на целую жизнь, где у тиранов есть троны и шпионы, а у нас - только плюшевые лапы или руки, и наши сердца... А ещё – любовь – это не одуванчик, не кошачья шёрстка... Это часто очень больно и очень трудно, и всё время надо думать не о себе! И это подвиг большой и мужество – решиться на такую любовь, потому что она – до твоего предела и даже за ним. И обратного пути в такой любви нет, а если ты повернул и сдался – то будет плохо, потому что беда и смерть опять наберут силу. Но об этом – дальше. А пока автор выбрал этот глагол: «взвалил». И он прав.
И вот на их пути встала беда, и она «болела в каждой клеточке, в каждой точке» и стала выжигать «остатки счастья»... И Зайчонок сказал: «Я же смелый».
...Наши ассоциации идут своими путями. Поэзия трогает тайные струны внезапно. От неё не успеваешь поставить защиту...
Далёкий 89-й год, кромешная зима стояла уже с 21 ноября. Детская Морозовская больница, кислородная палатка с туманом влажного пара. Мой мальчик, лежащий в этой мгле по пояс, занавешенный от меня пелёнкой, его горячая ручка, втяжение и хрип при каждом вдохе. Моё отчаяние, глупость и молодость. Зайчатка, помоги!
Он помог.
"Я же справлюсь", — сказал ушастый.
Словно он не зверёк, а ветер. Окна хлопали как ладоши.(с)
Чтобы справиться в тот раз, зайке, мишке и котику пришлось собраться всем вместе в клеёнчатом пакете, в котором нам домашние передавали с больничной нянечкой провёрнутую еду и лекарства. И с каждой ложкой, проглоченной с большими уговорами, к моему мальчику по капле возвращалась жизнь.
«Просто шли по дороге сказки».
За каждым поворотом сюжета этого странного стихотворения меня подстерегают встречи с моей собственной судьбой. Причём это движение происходит вспять. Всё это было в моей жизни, и мне совершенно не надо объяснять, что стоит за словами: «А потом повстречали в страшном, пустотелом и пустоглазом навьем царстве, в голодной бездне ту, что ходит бесцветной тенью. Ту, что в окна без спроса лезет». Та, что ходит «бесцветной тенью», заглянула в дом маминой младшей сестры и увела за собой сразу четверых. Одним из этих четверых была шестилетняя девочка... Удивительно, но в этой, моей, истории нашлось место и «зайчатке». Ему больше пятидесяти лет, он жив и только сильно постарел, усох и провалился местами, захрустел поролоновым наполнителем... Нет-нет, да и глянет он на меня укоризненно строгими агатово-чёрными пуговицами глаз: не отдала меня, не подарила этой девочке... И таким запоздалым раскаянием зальётся сердце. Но не случилось в тот раз зайчатке встать в дверях, заградительно раскинув лапы перед бедой... Не случилось поблизости ушастого бога.
Наверное, когда тебе пятнадцать лет, и на тебя всей кромешностью обрушивается горе, тебе помогают уцелеть, совместить его невместимость с необходимостью каждый день вставать, чистить зубы, есть и ходить в школу, те токи любви и тепла, которыми с тобой щедро делились родители, бабушка и вся вселенная твоего детства. И, конечно, сказки, потому что в них всегда приходит помощь. Даже если навье царство пустоглазо уставилось тебе в душу.
Но я читаю стихотворение дальше....
И мурлыкнул друзьям котейка:
"Я ведь пуговка божьих судей. Оторвусь я — пришьют и вденут. У меня же их девять, судеб. А у вас вроде как не девять". (с)
Это не было жертвоприношением или исполнением обета – то, что сделали эти звери, встретив на своём пути беду и смерть. Это был акт любви, абсолютно естественное, радостное принятие на себя боли, страха, всего зла мира, лишь бы защитить, лишь бы своей безграничной любовью как облаком наполнить мир вокруг того, кого ты любишь, вокруг ребёнка...
Стала шерсть у него из меди, стал он хтонью железной сборки. И не стало на свете смерти.
Просто шли по дороге боги.(с)
Потому что иначе не может быть, потому что вытеснившая всё зло из души Любовь делает нас невероятно сильными! Такими сильными, что это не может продолжаться долго, потому что на этой высоте сложно устоять взрослому человеку. Ведь даже самому сильному нужна помощь. И она иногда приходит, и происходит чудо. А иногда не приходит, и это чудо, хочешь-не хочешь, надо совершать самому.
Но она, эта высота, легко берётся маленькими детьми, потому что им помогают Мишка, Заинька и Котейка... Господь Бог и наша любовь.
А потом ты открыл им двери. Лунный луч был дрожащ и тонок. И вошли в нашу спальню звери, и сказали, что ты — ребёнок. Очень маленький, робкий, дивный.
Вот поэтому этой ночью они смерть твою победили,
и беду твою победили,
всех-превсех они победили.
И любви теперь сколько хочешь.(с)
Крошечный, прозрачный со стороны освещённого коридора и соседних палат, бокс в Морозовской. У меня теперь тоже есть койка, правда, очень короткая, детская, а не просто одеяло на полу. В окно смотрит зимний день. Мой мальчик играет, сидя в кроватке. Просто будний день...
А это – просто поэзия. С чудесными находками: деликатно «мурашащий» вокруг дождь, «серебряный парашют», на котором «плавно спускается» любовь, «пустоглазое» навье царство. С особым ритмом, с паузами и подъёмами на новый эмоциональный уровень, с этим потрясающим переходом: «Просто шли по дороге боги», отвечающим на все вопросы, собирающим в фокус все волшебные лучи, такую надежду дарящим...
Я знаю только одно стихотворение, написанное по такому внутреннему проекту, в чём-то эти тексты перекликаются и сюжетно, и детской темой, и темой постижения божества. Это шедевр Тимура Кибирова «Их-то Господь вон какой...». Он и завершается сходными словами:
Но наш-то, наш-то — не плачь, сынок —
Но наш-то на ослике — цок да цок —
Навстречу смерти своей.
На встречу со страшною смертью своей,
На встречу со смертью твоей и моей!
Не плачь, она от Него не уйдет,
Никуда не спрятаться ей!(с)
Два этих стихотворения роднит и притчевый универсализм, и мотив путешествия со знаковыми встречами, и присутствие ребёнка в сюжете.
У Кибирова это – символическое кочевье по разным сакральным «инстанциям», обозрение основных существующих «божеств», «господ», включая князя мира сего. Оно сопровождается рефреном и сюжетным повтором, как бы возвращающим героев, отца и сына, в исходную точку поиска именно «нашего» Бога. «Их-то Господь — вон какой!» - удивляется герой Кибирова, «А у тех-то Господь — он вон какой!», «А у этих Господь — ого-го какой!/ Он-то и впрямь владыка земной!/Сей мир, сей век, сей мозг головной/ Давно под его пятой». Так и в «Зверях» рефреном звучит мотив встречи «понарошечных» героев — с любовью, бедой и смертью.
И вот в конце философской притчи-обозрения Тимура Кибирова происходит узнавание «нашего» Господа: «А наш-то, наш-то — увы, сынок —/ А наш-то на ослике — цок да цок...», который сам едет навстречу смерти... чтобы победить её навсегда. Сходство финалов двух этих стихотворений – поразительно.
Наверное, не стоит объяснять, почему «Звери» стоят для меня в этой конкурсной «программе» на особом, совсем отдельном месте. И, пожалуй, в чём-то они больше, чем стихи.
Стихотворение № 2 "Пёс, которого разлюбили"
День короткий осенний скатился пылающим шаром,
Укрываясь от мира в бескрайних багряных лесах.
Пёс лохматый опять, примостившись на коврике старом,
В полудрёме мечтал о заботливых нежных руках.
На собачьем веку не видал он больнее потери,
Чем отобранный мяч и шутливое милое: "Кыш!"
И тихонько скулил от тоски под закрытою дверью
Тёплой спальни хозяйской, где вдруг появился малыш.
Старый пёс заболел. Покидали последние силы.
И в собачьей душе вдруг пошли проливные дожди.
Показалось ему, что хозяйка его разлюбила,
Прижимая теперь только свёрток орущий к груди.
У собачьих богов было глупо молить о спасенье.
Он тихонько привстал, невзирая на холод и мрак.
И шагнул за порог, исчезая в ненастье осеннем,
Уходя за звездой Одиноких Забытых Собак.
Марина Терентьева
_______________
Мотив животных, их отношений с людьми ожидает нас и во втором стихотворении конкурсной пары.
Здесь не происходит никаких фантастических трансформаций, стихотворение земное, реальное, что совершенно не означает, что с ним всё ясно и просто, то есть – говоря о поэзии – скучно.
Этот сюжет тоже хватает за сердце. Но иначе.
Старый пёс, всю свою жизнь проживший в доме, вдруг оказывается перед закрытой дверью в хозяйскую спальню. За дверью теперь поселилось некое новое существо, которое, по мнению пса, полностью вытеснило его из хозяйских сердец. Пёс заболел от тоски, скулил, лёжа на старом коврике, и последние силы стали покидать его.
У собачьих богов было глупо молить о спасенье.
Он тихонько привстал, невзирая на холод и мрак.
И шагнул за порог, исчезая в ненастье осеннем,
Уходя за звездой Одиноких Забытых Собак.(с)
Всё. Очень короткий текст, рассказавший о финале очень счастливой и очень грустной истории.
Все друг друга любят. Любят ли хозяева своего пса? Очевидно. Любит ли он их? Не подлежит сомнению. В их любви возникает новый объект – Ребёнок. И здесь происходит удивительная вещь: оказывается, что эта всеобщая любовь имеет границы! Хозяевам не хватает чуткости и такта заметить переживания собаки и познакомить с Ребёнком хотя бы издали, дать лизнуть кончик одеяльца... Лишний раз её приласкать... Поиграть с ней! Собака уходит, так и не попросив помощи у «собачьих богов», уходит гордо за звездой з а б ы т ы х собак, то есть унося в своём сердце не любовь и всепрощающую привязанность к хозяевам, пусть даже уже и не нужную им, а обиду.
Поставленное в пару первое стихотворение вдруг открывает нам в этом тексте, что любви-то оказывается не «сколько хочешь», а столько, сколько ты готов дать... У бескрайней любви вдруг выступают берега, на которых живут эмоциональная глухота, эгоизм, неумение прощать... Вместо бесконечной радости самоотдачи, дарения себя без остатка, любовь становится источником пронзительного несчастья собаки, а потом и оставшихся без неё хозяев с их чувством потери и вины. И никакие «собачьи боги» не вмешиваются, не согревают для любви «норку между лопаток».
Грустный сюжет. Я не исключаю, что для кого-то он покажется надуманным, сделанным, "давящим слезу". Вот и нет. Всё это очень жизненно и укоренено в психологии братьев наших меньших.
Дело в том, что собаки считают себя нашими детьми и страшно ревнуют к появлению малышей. Множество печальных историй тому примером. Им вообще очень свойственна ревность.
Я расскажу один случай, бывший на самом деле.
В одном доме жили две собаки, одна, постарше, жила в будке. У неё родились щенки. Дело было в приморском городке. Хозяйка, приходя с работы, имела обыкновение гулять у моря с обеими собаками.
И вот она возвращается и собирается на прогулку. Собака-мать тоже покидает ложе со щенками и хочет присоединиться.
- А ты куда? Иди к своим щенкам!
Хозяйка со второй собакой скрываются из виду.
Так было и раз, и два. И три. Ни единого разочка собака-мать не была приглашена вместе со всеми! Хотя её и кормили, и гладили.
Наконец, отторгнутая в очередной раз, она передушивает всех щенков и последнего, полуживого, бросает к ногам своей вернувшейся хозяйке.
Этот - страшный рассказ. Но он говорит нам о том, что нельзя отталкивать просьбы тех, кто нас любит...
[...]
Напоследок добавлю. Когда-то, очень давно, восемнадцатилетняя девочка-мудрец, моя соученица по литературной студии, прочитав первую мою институтскую курсовую по «Жанне Д’Арк» Ж. Ануйля, сказала поразившую меня фразу. «Критику надо писать, как прозу», - сказала она. Я всю жизнь старалась научиться это делать. Но, кажется, в этот раз у меня изменился вектор.
То, что я написала, больше похоже на исповедь. Ничего не поделаешь. Ведь этого потребовали стихи.