Что ты делаешь?
«В остывающем после католического Рождества хлеву вот-вот околеет последний телёнок-декабрь. Тяжело ему без мамкиной любви. А кто его доверчивая мамка, а когда она сгинула, а кто такой-с-копытами-и-колечками-шерсти-на-белом-лбу он сам?». Даже представить не умею, к чему подумалось об этой несуразице, видимо, так просто захотелось повздыхать над где-то услышанной невсамделишной придумкой вместо вечерней зевоты у роняющего зимние слёзы окна. Пожалуй, затоплю печь — самое время погутарить с выползающими из углов тенями минувшего.
*
Мы с тобой счастливые люди, правда? — по вечерам ты лупишь по клавишам своего пианино, а мне — выбора никакого никогда не было, нет его и в эту минуту — воленс-ноленс приходится терзать альт (а ведь какой из меня альтист? — живи мы в угрюмом углу заповедного Сихотэ-Алиня — едва завидев меня, бежали бы в сторону китайской границы табуны ошалевших гималайских медведей, на бегу стряхивая с белой груди остатки дикого мёда из разорённого улья и обгоняя на три четверти корпуса своих бурых сородичей… Милая, ну, пожалуйста, не лукавь: где чёрные ноты, где белая музыка и где — твой сумасшедший я?). Что ты делаешь со мной…
«Что ты делаешь! Что! Ты! Делаешь?!» — не умея совладать с нежностью, придавленная к мятой простыни моим ритмом кричишь ты позже — после своего святого пианино, после моего истеричного альта, после уже не наших, а забугорных медведей и чужого никому не нужного декабря. И я, не умея отвести прыгающего взгляда от твоих влажных глаз, не нахожу ни одного достойного твоей красоты слова, во всей родной славянской грамоте не вижу ни единой буковки для тебя, я — немею, беспомощно немею тобой, над тобой. Мы отражаемся в плывущих по стенам зеркалах, мы хорошо изучили друг друга, мы прекрасно усвоили нехитрые правила этой вечной взрослой игры, я вижу — ты счастлива, я чувствую — счастливы мы. И именно поэтому я никогда не расскажу тебе, как долго до тебя у меня никого не было, ни за что не расскажу, какой утомительно долгой была жизнь до тебя.
*
Если предаться сопливому отчаянию и, оставив близких и дальних наедине с их вечными неурядицами, рвануть на север с выползающего из Японского моря острова Русский — сначала в город воинской славы Владивосток, а затем дальше и дальше — за десять часов куда-нибудь непременно доедешь. Даже на сто раз пережившей ремонтные страдания старенькой тойоте. Доедешь. Непременно. Я проверял не единожды.
*
Если бы ты могла оглянуться: в тесной кухоньке всюду жжёные спички, милая. И в этот вечер никто никуда не поедет.