***
Лет гоу*, год прошедший! Баста!
Печальная его стезя,
Уже покрылась тонким настом
И возвратить его нельзя.
И честно скажем, неохота.
Хотя грустим, что год прошёл,
Ведь даже в это время, что-то
Случалось доброе ещё.
Себя немного жаль. И всё же,
Все лучшие свои мечты
Мы, как всегда, под ёлку сложим.
С корявым почерком листы,
Отправим почтой детским феям
Фантазий наших неземных –
Мы не хотим и не умеем
Жить без прекрасной веры в них.
Жить безнадёжной и высокой
Любовью к сказочным словам,
Что нас питают тёплым соком,
Так нашим свойственно умам.
Так здравствуй, юный и несмелый,
Ещё не вставший на дыбы,
Грядущий новою новеллой,
Год будущий! Мы не рабы
Своих тщедушных вожделений!
Стяжаем счастья как и все
Из предыдущих поколений,
Катавшихся на колесе
Истории. Года теряя,
Мы верим в новые года.
И «с Новым годом!» поздравляя,
Нам жить не страшно никогда.
*отпусти(анг).
_
ЩЕЛКУНЧИК
_
В декабре у Щелкунчика снова блестят глаза,
Зажигают ли свечи, включают ли свет поярче.
Что дрожишь в ожидании встречи счастливой, старче?
Разве можно судьбу повернуть на сто лет назад?
Едут санные тройки, звенят бубенцы в ушах.
Шубки, муфты, сапожки из мягкой лиловой лайки.
Рождество в голосах и в звуках, в простых вещах,
В пирогах-расстегаях и в щедрых руках хозяйки.
Наливают вино в бокалы – шипящий брют,
А в лафитнике сладко томится мускатный шерри.
В небе громко стреляет искрами в ночь салют
И поют где-то ангелы благостно в атмосфере.
Но среди этих радостных, добрых, счастливых лиц,
Не узнаешь любимых, знакомых до боли черт.
Сгинул, где-то на фронте в Эльзасском Бельфоре, Фриц
И Мари, постарев, повстречала в Потсдаме смерть.
Только добрый крёстный их, гер Дроссельмейер –
Staat советник, писатель-сказочник, часовщик,
И поныне жив, управляет судьбой и временем,
Как деньгами, алчный и опытный ростовщик.
Не горюй, о герой, победитель писклявых свор!
Ты сумел защитить Петербург от Мышиного короля.
Все красавицы мира, в тебя влюблены до сих пор
И старик Дроссельмейер оплатит свои векселя.
Как брильянты гирлянды сверкают на ёлке и ель
Вся в шарах драгоценных, и в бусах, горой трёхметровой,
Словно чудо из дальних, уютных германских земель,
Возвышается гордо в хозяйской парадной столовой.
А под деревом царским, стоит на посту гренадер –
Сабля в ножнах и штык на ружье оловянный,
Воплощение чести, великой любви и пример
Благородства и веры в наш век никудышный и странный.
***
Загорается рампа небесная,
Как окошечко в тёмном ларьке.
Повисает Луна полновесная,
Словно праздничный шар на шнурке.
Пьют поэты, аэды и барды
От Британских морей до Курил
И, как Пушкин, свои бакенбарды
Дед Мороз в светлый праздник не брил.
Но подкрасив серебряной краской
И завивкой усы подбодрив,
Разродился рифмованной сказкой
На рождественский добрый мотив.
Чуть прибавив тепла в холодильник,
Пух в подушках сугробов сменив,
Отключил надоевший мобильник
И поехал на корпоратив.
Пейте вволю друзья по несчастью,
Графомании дивной князья,
Души белой горячкой и страстью,
Как в аду, нестерпимо казня.
Всем разгульное пьянство простится,
Святость мудрым похмельем придёт,
Когда ночью Спаситель родится
И поэтов от ада спасёт.
***
И вот, мы разбираем ель –
Волшебный сад разочарован,
Допит рождественский кисель
И детский умолкает гомон.
Ты повзрослел сегодня, брат.
Чудес, уже не ожидая,
Подаркам праздничным не рад.
Зачем поэту меч джедая?
Какой из плаксы самурай?
Ты – бесполезная обуза,
Неисцелимый шалопай,
Чьи спутники вино и муза.
Снимаешь с веток мишуру,
И видишь тонкий свет с Востока
Краснее смерти на миру.
И лишь вздыхаешь одиноко.