Я был противным ребёнком (из-за сложившихся жилищных условий приходилось спать на отцовском рояле).
Но за вредность родители мне не платили, раскусив в огольце натуральный продукт прогнившего общества.
Ничего удивительного, что в школьном спектакле мне досталась с верхней полки роль подопытной морской свинки.
С той поры хрюкаю нечто несусветное.
Так из гадкого утёнка в очках меня превратили в оборотня, в эмигрантском будущем подвязавшегося в открытом радиоэфире.
Яркие криминальные годы пролетали трассирующими пулями, поражающими больное воображение.
Заскорузлая карьера напоминала продвижение по выдвижной пожарной лестнице в заоблачное пространство.
Посещаемость стоящих идей в голову в блудние дни заметно упала.
Меня охватывали непоТОПОЛЬяемые чувства в аллее праздношатающихся берёз.
Я больше не принимал скоропалительных решений, боясь обжечься, и беспепельно сгорал от любопытства, прикладывая к обожжённому месту мясную вырезку из жизни.
Я всё чаще пребывал в угнетённом состоянии из солидарности с народными массами.
Хотелось позолотить ручку цыганке, очернить репутацию негру или согрешить с кем-нибудь, да подходящих кандидатур не подворачивалось.
И вдруг меня осенило, что в ряду ухоЖОРОВ я представляю собой явление незаурядной обезлички.
К тому же из меня обильно посыпался словесный серпантин, сдобренный перемежающийся хромотой знаков преПИРАНИЙ.
Полноводная речь, обращённая преимущественно к себе, бурным притоком впадала в панику.
Я начал заговариваться по всем правилам обеднённого языка, на котором общаются юные последователи моих сверстников.
Оставалось найти лазейку, чтобы доживать положенное в собственное удовольствие.
Вот я и занялся не один, а с предрассветным туманом над Гудзоном пересказывать заложенное в глубоких извилинах.