Я уезжаю

Станислав Риччи
Рюкзак с тетрадями и папкой,
В которой полис, паспорт, СНИЛС,
Закину на плечо, схватив за лямку,
И по ступенькам ринусь вниз.

Поправлю куртку с капюшоном,
На ней все кнопки застегну,
И дальше молча, отрешённо
По мостовой вперёд пойду.

Засунул руки бы в кармашки,
Да, помешает телефон,
Откуда матом трёхэтажным
Польётся чей-то грубый звон.

“Ошиблись номером, быть может,
Ну, ничего, я потерплю,
Ведь сам порой неосторожно
Кому-то, что-то говорю”.

А где же деньги на билет?
Ах, вот они, лежали в джинсах,
Мне экономить смысла нет,
Ведь сэкономил я на жизни.

Купил её поношенной и грязной,
Сам отстирал в машинке с порошком,
Но мне никто и ничего здесь не обязан,
Ведь тут реальность – не ток-шоу.

Ещё курить вдруг захотелось..
Вон, впереди, какой-то смуглый паренёк,
И отыскав запрятанную смелость,
Я сам спрошу: “Найдётся огонёк?

А может быть ещё и сигаретка?
Премного вас благодарю”.
Под языком сглотну таблетку,
А после вздоха – закурю.

Дойду уже до остановки,
Усядусь тихо на скамью;
Желудок заурчит из-за готовки,
Ведь я готовить не умею, не люблю.

Лишь Доширак и пара бутербродов,
Две кружки кофе – вот мой рацион,
Я не скажу, что я голодный,
Но стейк и чувств бы съесть готов.

А вот и едет мой автобус.
Автобус номер двадцать два,
Что рассечёт на части глобус,
Да, так, что будет кругом голова.

И, вот, ступенька за ступенькой
Войду я в ПАЗика салон,
Там рядом с печкой-обогрейкой
Кондуктор смотрит в телефон.

Перебирает мелочь пальцем,
Рвёт сто пятнадцатый билет,
И просит на местах всех оставаться,
Ведь здесь заход, а выхода – тут нет.

Протягиваю смятую купюру:
“Без сдачи можно” - говорю
Такая вот моя натура.
Беру билет и даже прохожу.

Сажусь на место у окошка,
Упрусь в него бараньим лбом,
И станет холодно уже не понарошку,
Не понарошку я покинул дом.

Вперёд автобус двинется со скрипом,
Все двери же закроются за миг,
Усну, на телефоне глядя клипы,
Услышав напоследок тихий хрип.

Мне сниться будут реки и озёра,
Мне сниться будут океаны и моря,
Где я являюсь яблоком раздора,
Где всё вокруг – моя вина.

Проснусь, подпрыгнув вдруг на кочке,
Слюну размажу по стеклу,
Все запятые заменяю вдруг на точки,
И в жизни точно также поступлю.

Глаза прикрою, замечтавшись,
Увижу счастье, что забило вдруг ключом,
Но окажусь в своей же выстроенной башне,
В которой выход преграждает мне бетон.

Есть пара тряпок для каната,
Но это – половина высоты,
Поэтому полезу аккуратно
Смотреть на то, как жгут мосты.

“Передавайте за проезд” -
Развязным голос разбудит всех кондуктор,
“Кто много спит – тот много ест,
А мы приедем лишь по утро”.

Вздохну, смотря на потолок,
Покрытый ржавчиной и грязью,
Он как человек, который одинок,
Банально лечит душу красками и мазью.

Измазывает кисточками холст,
Но дыры в крыше ими ты не зарисуешь,
И не сотрёшь там заданный вопрос,
Из-за которого полжизни паникуешь.

“Я точно нужен?” – это без ответа
Оставят даже холода.
Покрепче стискиваю пальцами билет
И понимаю, мать была права.

Права, что вырос эгоистом,
Не лучший сын, не лучший семьянин,
Нельзя сказать, что с совестью жил чистой,
Но можно искренне сказать, что жил один.

И даже в это новогоднее мгновенье,
Сижу в автобусе практически один,
И вспоминаю, как когда-то кушал сладкое варенье,
На кухне с копотью из сталинских квартир.

Как лампочка трещала надо мной,
Как к ней слетались мотыльки,
И как соседи пели за стенкой,
Поджигая зажигалкой огоньки.

Бенгальским пламенем растопленные чувства,
Легко метелью резвой потушить,
Быть одиноким – целое искусство,
Но одиночество – болезнь,
Которую пора уже лечить.

Я слышу, как ударили куранты,
Как президент всех поздравляет по ТВ,
Как люди празднуют и рады,
Тому, что говорит им В.В.П.

Автобус проезжает пятисотый километр,
Водитель смотрит на салюты из окна,
Пока в душе моей гуляет тихий ветер,
Пока метель бежит по проводам.

Пора забыть – но я не забываю,
Пора бы вспомнить, но не в силах вспоминать,
Как сам себя довёл до края,
Позволив либо двигаться вперёд,
Либо с обрыва вниз толкать.

Но по итогу просто развернулся
И также медленно ушёл,
Не шелохнулась стрелка на тонометре от пульса,
Не “вау”-эффекта не было, не “воу”.

Я сел на рейс единственно-далёкий,
Чтоб позабыть все прошлые места,
Я сам себе поставил эти сроки,
Но по дедлайну их не сдал.

Я сам себе шарфом укутал шею,
Но по привычке завязал его в петлю,
Пока на фронте кто-то роет там траншеи,
Я в сердце рою яму и причём уж не одну.

Там как земля после бомбёжки -
Живое место сложно отыскать.
Таких никто не кормит с ложки,
Таких заставят с пола всё слизать.

Повторный бой курантов, праздничные песни -
А пассажиров дальше-больше на пути,
Не будь со мной предельно честен,
Но сам себе хотя бы правду говори.

Ты сел в автобус, чтобы не вернуться,
Чтоб позабывать из двадцать первого всех их,
Ведь те, кто нужен – сами остаются,
А те, кто нет – исчезнут ранее других.

Друзья все празднуют в кругу своих семей:
С мужьями, с жёнами, а кто-то и с подругой,
У кого-то родственники в качестве гостей,
Как жаль, что гостем никому из них не буду.

Вы дальше празднуйте, не буду вам мешать,
Продолжу молча ехать в горизонт.
И изнутри себя сжирать.
Вот так двадцать второй начнётся год.