Мне ничего тогда не оставалось -
такая стынь была на Покрова...
Поймать себя, такая мело–малость,
и заключить в красивые слова.
"Научим за каких-нибудь лет триста, -
шептала неземная благодать, -
искусству настоящего бариста
заваривать и ловко подавать
явление божественно неправых
в кофейной гуще сотен тысяч лиц.
Ни имени, ни памяти, ни славы
у персонажей кофе–небылиц,
по–своему изысканная сладость
по–черному досужего вранья:
любовь без края, жизни эльдорадость,
и в центре, как оса в сиропе – я"
Но я–то знаю – преданные жены,
разглядывая в чашке не–как–все
невидимую из–под капюшона
в исконно среднерусской полосе
совместную жилую площадь мира,
не напевают «новый поворот»,
а все творят, творят себе кумира
с подарками под елку в новый год.
А в новый год пальнут как–все–хлопушки
из, на стене висящего, ружья –
и навсегда в неметеной избушке
останутся неверные мужья.
Лет триста – и не вспомнишь прошлой боли.
Но сколько ни держи и ни лови –
нет ничего вольнее ветра в поле,
и ничего надежней нелюбви,
когда созвучны вечеру–сапфиру
мерцаниетворящий стробоскоп,
бариста–блюз и вид на площадь мира,
всемирную, как некогда потоп.
Картинка позаимствована у бариста. В каком-то смысле бариста.