Сорок седьмая глава. Муравейник Хэллстрома.*
"И откуда у людей берётся то, что у них есть?" - недоумевала Галя. Она никак не могла представить, что можно столько заработать, чтоб покупать такие дорогие вещи, дома, квартиры. Олигархи - другое дело, и с ними всё ясно. Но люди, живущие вокруг неё, как они умудрялись?
Она осматривала танину новую квартиру. Обстановка была типичная: мебельная стенка, кресло, телевизор. Тумбочка, кровать, светильник. Холодильник, стол, плита. Зеркало, стиралка, ванна.
- А мне не нравится моё имя, - сказала Анна.
- А мне наоборот, я думаю, что это прекрасное имя. Когда я крестилась, то хотела его взять вторым**. Но рядом крестили младенца, Анечкой, я постеснялась. И совершенно зря.
- Меня мама всегда только Анной зовёт. И не зовёт Аней, Анечкой. Или Энией – как ты – вовсе ненавидит это имя.
- Вырастешь и поменяешь.
- Это можно?
- Да. Можно многое. С родителями развестись, например.
- Значит, ещё долго. А сейчас-то мне как жить?
- А ты представь, как было трудно королеве, Австрийской Анне, испанской уроженке при дворе, во Франции, в четырнадцать лет? Ни мамы рядом, ни близкой подруги, ни даже тёти Гали. Плохо знала язык, от свекрови терпела, подверглась консуммации…
- Что такое консуммация?
- Ну, ты сама уже должна догадаться. Хотя бы из контекста.
Анна зарумянилась, но лишь слегка.
- Тише, твоя мама идёт.
- Расставляй фигуры! Типа мы в шахматы!
- Так… убирайте шахматы. Генеральная уборка!
Галя была больна.
Она не могла быть самостоятельной, решать решения, отвечать ответы. Не умела владеть вещами, держать в руках одновременно столько разных вожжей. «Всё это – нити управления, и я запуталась в них». Если у кого-то обставленная целая квартира разной мебелью, она не понимала – как в этом можно жить? И у неё всегда был минимум – посуды, мебели, одежды. Был бы жив Гоголь, - думала она, он и про неё бы написал какую-нибудь шинель, только это были бы кроссовки и джинсы. И даже велик, который всё же нужен, и в первую очередь как транспорт – и тот был бременем, и чувствовался как не свой. Все вещи ощущались не своими, а будто она в гостях, и не только в квартире, но и в теле в этом – и даже не в гостях, а в дешёвом хостеле.
Она шла и думала, почему люди так жадны, почему им важно неважное и нужно не нужное. Почему они едят до сытости, а потом ещё снова едят. Для чего они копят то, что не делает их счастливыми, а того, что может осчастливить – боятся?
Галя шла, и не думала, что она сама - эти люди.
- Что сегодня так плохо спала? Заболела? – спросила Таня, стыдясь своей вспышки гнева.
- А разве плохо? По-моему, здорово, всем бы так спать.
- Нет, не надо, ты кричала во сне. Наверное, снились кошмары.
- Что кричала? – Галя насторожилась.
- Что-то из «Мюнхаузена»***. Что-то из сцены казни. А, вот: «Они украли твой посох, Карл!»
*Герберт Фрэнк.
**Мария.
***Олег Янковский.