Московский ипподром делили все:
элита, работяги и студенты.
Вникая невнимательно в суть дела,
ты ставил оглушительные суммы.
Ушли и портсигар, и демисе-
зонное пальто; питался супом,
на праздники - картошкой из духовки.
По пьяни бросил Пушкинский музей -
отечество стабильного дохода -
и преданно ходил на ипподром.
Бывало восседал на ипподроме
сам Брежнев с дочкой Галею: подобно
фабричному работнику, вождь ахал.
Ах, Брежневы - бедняги: их подъём
не рос с приходом. Шумная ватага
скандировала редкостные клички.
С бегов, сопровождаемых питьём,
ты шел, шатаясь, к чёрту на кулички.
Немногим удавалось на бегах
за лето приумножить капиталы.
Знавал ты отставного капитана,
что некогда выигрывал пять тысяч,
но думал про такого: наглый бай,
рассказывай фантазии потише!
Наездники-скоты не брали взяток.
Москва шипела: "Мишенька, гудбай!" -
но ты на всё смотрел стеклянным взглядом.
Невесту Надю часто заставлял
просить взаймы у близких и знакомых.
Отец её, истерзанный саркомой,
напрасно тараторил: "Плохо кончит.
Пускай же - он сегодня, завтра - я!
Эх, вырвать бы подонку позвоночник!"
О знало б сердце будущего тестя,
что ты задушишь вскоре - за трояк! -
его Надюшу мокрым полотенцем.