С утра не родил ни единой строки –
одежда мешает писать стихи.
Одежда мешает писать стихи –
долой пуловер и портки!
И вот обнажённый скребу пером,
как-будто раскачиваю паром.
Над старым двором крылатая комната идёт в облака,
и нет притяженья земного!
Пока брат, пока!
Звучит босанова, впиваются губы в бокал.
Холодные раковины белых калл
в винтажных кувшинах.
Вершина! Вершина! Вершина!
Такая, что виден Париж!..
А ты говоришь!..
И вот карнавал, фестиваль, фейерверк.
Внизу на скамьях, и за столиком,
(медь раскидав и стольники),
кухарки и алкоголики, задравшие головы вверх!
Оставьте борщи и наволочки,
оставьте стаканы с ершом,
мы будем летать... Ой, мамочки!
Мы будем летать нагишом!
И пусть из полёта вернутся не все,
но, завершая полет,
нам машинист непременно нальёт
из кофемашины гляссе,
и публика будет так рада...
Пускай из полёта вернутся не все –
ведь кто-то же должен остаться висеть
луной голозадой...