красноярскому заводу «Сибсталь» посвящается
Зима в тот год выдалась суровая, столбики подкрашенного спирта в термометрах даже в полдень редко поднимались выше минус тридцати. Заброшенный парк на окраине города был укрыт снегом. Некогда он принадлежал большому заводу, теперь же от завода остались только мёртвые, выстывшие бетонные коробки корпусов с обвалившейся кровлей, глядевшие на мир пустыми глазницами окон. Парк разросся и одичал, деревья будто стремились прикрыть, заслонить собой погибший завод. Летом сквозь зелёную листву едва-едва проглядывали уцелевшие металлические буквы «Миру – мир» над крышей одного из цехов.
В дальнем, недоступном постороннему глазу уголке парка горел небольшой костёр. Близко к огню на куче ветвей сидел человек без возраста, закутавшись в ветхую, потемневшую от времени и дыма, телогрейку. Одной рукой человек помешивал какое-то варево в котелке, другой время от времени гладил большую чёрную собаку, что лежала у его ног.
-Холодно, друг? Холодно... А ты к огоньку поближе. Ничего, до весны потерпим, всё ж сибиряки. Так? А весной, глядишь, теплей будет. И с пищей полегче.
Рукой, обёрнутой в тряпицу, человек аккуратно стряхивал иней с шерсти собаки, заботливо укрытой куском мешковины. Когда пища была готова, он первым делом отложил половину в старую железную миску и поставил её в снег, чтобы немного остыла. Собака понимающе завиляла хвостом и выбралась из-под мешковины, но, хоть и была голодна, не притронулась к миске, пока человек не начал есть свою долю.
Человек и собака понимали друг друга с полуслова, полузвука и полувзгляда. Третью зиму уже коротали они вместе – днём обходя свалки в поисках пропитания и пустых бутылок или охотясь на редких теперь в этих местах голубей, а на ночь забирались в землянку, вход в которую был завешен тряпками, плёнкой, замаскирован ветками. Там, на подстилке из сосновых ветвей, накрывшись собранным где придется тряпьём, человек и собака лежали рядом, согревая друг друга.
В отличие от многих других людей в его положении, спиртного Андрей Иванович Семашко не пил. Он был инженером и до перестройки работал на том самом заводе, парк которого теперь приютил его и его четвероногого друга.
Завод работал на оборону. В перестройку его не раз пытались перепрофилировать, но высоколегированная сталь была не особенно востребована на рынке. Заказов становилось всё меньше, рабочих сокращали, зарплату не платили. Наконец, в один особо тяжёлый, кризисный год, было объявлено о закрытии завода. Андрей Иванович, как и многие его коллеги, не верил. В голове не укладывалось, что кто-то может решиться и одним росчерком пера вышвырнуть больше тысячи человек, приговорив уникальное в своем роде, действующее производство. Но оказалось, может. Директор и профсоюзные «боссы» в один голос обещали, что после «ликвидации» завода все рабочие получат долги по зарплате, а инженеры и другие квалифицированные специалисты будут трудоустроены. И люди поверили. Поверили и отказались от борьбы.
Завод остановили, станки и оборудование вывезли. Все, кто написал заявление «по собственному», получили по одной зарплате. Долги же так и остались – средств, вырученных с распродажи по бросовым ценам (дешевле металлолома) уникальных станков, кранов, технологических линий едва хватило, чтоб покрыть долги перед мифическими кредиторами. Андрей Иванович и сейчас ещё не понимал, как так вышло, что передовой, успешный завод вдруг, буквально в одночасье, превратился в никому не нужную, обременённую миллиардными долгами развалину. И как вышло, что рабочие вместе с ИТР не поняли, к чему идёт дело, поверили новым «хозяевам» и без сопротивления отдали завод, позволили его уничтожить?
Постепенно у Андрея Ивановича вошло в привычку приходить на территорию завода, которую никто уже не охранял, и «следить за порядком». Почти ежедневно обходил он пустые цеха, когда-то наполненные мерным гулом работы, где лишь его шаги да цоканье собачьих когтей по бетону нарушали теперь могильную тишину. Собака была тоже заводской – на проходной их жило с полдесятка, каждое утро пять пушистых хвостов приветливо махали идущим на смену людям. Когда завод закрыли, собак стало некому кормить, они одичали. Однажды приехали какие-то парни на машинах и застрелили четырёх собак. Одну, уцелевшую, подобрал Андрей Иванович и выхаживал как мог. Тогда он ещё жил в общежитии, принадлежавшем бывшему заводу. Позже новый собственник – у всего теперь были «новые собственники», хитрые и жадные до денег – через суд добился выселения Андрея Ивановича «за долги по ЖКХ». Сначала, чтобы сделать эти «долги», он почти вдвое поднял стоимость аренды, а исправно поступавшие платежи от жильцов клал в свой карман, не передавая их поставщикам тепла, воды и прочего.
Родных у Андрея Ивановича не было, близкие друзья – коллеги с завода – один за другим умирали: кто-то запил, не в силах терпеть «новую жизнь», у кого-то не выдержало сердце. Денег на съём нового жилья не хватало, работу он найти так и не смог – производство в их городе было единственным, инженеры нигде не требовались, а впахивать сутками на неквалифицированной работе – грузчиком или уборщиком – не позволяло пошатнувшееся здоровье. Да и нынешние кадровики, сплошь молодые девицы модельной внешности, не очень-то жаждали принять на работу человека «предпенсионного возраста». До пенсии Андрею Ивановичу, после очередной реформы, надо было работать еще минимум семь лет. Ложью оказалось обещание про трудоустройство.
Идти было некуда, и Андрей Иванович, собрав кое-какие вещички, пришёл на завод. С юности работал он здесь, пришёл совсем мальчишкой из детдома. Здесь, на производстве, и вырос, от завода выучился на инженера, с красным дипломом окончив институт. Прикипел душой к производству – не зря, видно, шутили бывшие заводские, что Андрей Иванович сам себя нанял охраной завода. И в самом деле, начал он считать себя вроде как обязанным следить за порядком на брошенном производстве. Попробовал было жить в цеху, но там было слишком просторно, повсюду гуляли сквозняки и негде было укрыться от ночного холода. Тогда бывший инженер нашёл самое уединённое место в парке у завода и вырыл себе землянку. Так и приспособился жить, вместе со спасённой собакой, которую называл Другом, хоть и была она женского пола.
Однажды летом, во время обхода, Андрей Иванович увидел рядом с бывшей проходной чёрный «мерседес», а возле него – бывшего директора завода и какого-то ещё мужчину. Оба они были дородные, холёные, оба в дорогих костюмах. Андрей Иванович смело подошёл, поздоровался. Директор сделал вид, будто не узнал в оборванном и грязном бомже одного из лучших спецов завода. У директора с его гостем шёл серьёзный разговор. Как понял Андрей Иванович, мужчина этот – бизнесмен из столицы, хотел купить землю, занимаемую заводом, и построить на ней торговый комплекс. Андрей Иванович не стерпел, вмешался.
- Значит, окончательно завод убить хочешь, ты, сволочь? Мало ты нашей крови попил, мало денег наших, вот этими руками заработанных, себе в карман упрятал? – потрясая грязными, скрывающими мозоли кулаками, подступал к дельцам бывший инженер. – Не будет такого! Не отдам! Убирайтесь! Вот придут наши – всё вам припомнят!
Это было постоянным присловьем, навязчивой идеей Андрея Ивановича. Вот придут наши – бормотал он, размеренно шагая по бывшему заводу, – запустят производство, вернут машины... Скажут: молодец, Андрей Иванович! Сберёг, сохранил! Тогда снова я человеком буду, ¬– говорил он собаке, что внимательно слушала, насторожив уши. И казалось ему, что и впрямь придут когда-нибудь наши – хотя кто такие эти наши, когда и откуда они придут, он бы объяснить не смог – и восстановят заводы, фабрики, вновь устроят человеческую жизнь для миллионов, прозябающих в нищете. И уже не так было важно, чтобы он, Андрей Иванович Семашко, «маленький человек», нашёл своё место в жизни – важнее, чтобы сама жизнь изменилась, вернув рабочему человеку человеческое достоинство. Не понимал ещё Андрей Иванович, что человеческое достоинство своё рабочие могут вернуть только в борьбе. Что надо решиться вступить в эту борьбу против сильных, хитрых, жадных, хищных существ – «работодателей», «новых собственников» – вступить, а раз вступив, уже идти до конца, ни в чём не уступая врагу.
Тогда, летом, Друг пришла на помощь хозяину. Не стерпел Андрей Иванович, не вынес наглости господ-бизнесменов. Видя, что его не понимают и не слушают, он вдруг схватил обломок ржавой трубы, валявшийся в траве, и, замахнувшись им, хриплым от вечной простуды голосом закричал:
- Уходи-и-и! Порешу-у-у!
Тут выскочила из кустов чёрная лохматая собака, с громким лаем и грозным рычанием бросилась на чужих.
Вспомнив, как удирали тогда «бизнесмены», усмехнулся Андрей Иванович. Теперь, зимой, смешно было вспомнить, как бежал «господин директор» к своему мерседесу, как рванул с места машину, чуть не оставив своего спутника. Вспомнив всё это, Андрей Иванович снова погладил собаку, и Друг доверчиво прислонилась к нему.
Неожиданно послышался шум автомобильного мотора. Андрей Иванович на слух определил, что кто-то подъехал к бывшей проходной. Сквозь деревья по ту сторону парка можно было разглядеть тёмный силуэт автомобиля и двоих мужчин, вылезавших из него.
Андрей Иванович торопливо поднялся, приказал собаке: «Друг, прячься!» – та послушно юркнула в землянку. Стараясь не шуметь, приглядываясь и прислушиваясь, человек направился к незнакомцам.
Переступая по снегу дорогими ботинками, два парня лет тридцати в кожаных куртках и меховых шапках – ни дать ни взять «братки» из девяностых – разглядывали бывший завод и что-то обсуждали вполголоса.
- День добрый, молодые люди. Не угостите ли сигареткой? – начал Андрей Иванович. Один из непрошенных гостей сразу буркнул: «Отвали» – другой же, поколебавшись, протянул бомжу сигарету и поднёс зажигалку. Поблагодарив для виду, Андрей Иванович продолжал:
- Что это вас занесло в эти края? Путь-то, поди, неблизкий, хоть и на машине.
Сердитый покосился недобро.
- Слишком любопытный, старик! Какое твоё дело?
Другой, тот, что угощал сигаретой, оказался более разговорчивым.
- Мы приехали имущество смотреть. Стройка тут скоро будет, понимаешь, торгово-развлекательный центр.
- Что?! – переспросил, потрясённый, Андрей Иванович. Парень истолковал вопрос по-другому.
- Строить здесь будут. Центр большой, торгово-развлекательный. Много магазинов, кино, парикмахерские. Кафе, ресторан, дискотека. Красота! Вот тут, – показал рукой на парк, – парковка будет на три тысячи мест. Понял?
Сердитый парень сплюнул под ноги и оборвал разговорившегося спутника:
- Не трепись. Мало ли чужих ушей. Сам-то ты, дед, откуда?
- Я тут, неподалёку, живу... – уклончиво ответил бывший инженер.
- Ну придётся тебе другое жильё искать, – усмехнулся недобро парень, – завтра сюда машины приедут место расчищать. От всякой грязи. – и снова сплюнул. – Поехали!
- Копеек не найдётся у вас, ребята? – сам не зная почему, заискивающе спросил Андрей Иванович.
- Нет, дед, извини. Налички не держим. – презрительно ответил сердитый, захлопывая автомобильную дверцу.
Андрей Иванович медленно шёл к своему жилью. Внутри всё кипело. Снести завод, его завод, в который вложено столько человеческого труда, сил, веры в будущее? Это казалось невыносимым кощунством. Сперва уничтожить завод, а теперь – самую память о нём!
- Вот придут наши, – в сотый раз повторил Семашко. И вдруг понял, что к завтрашнему утру никакие наши не поспеют. И защитить завод – хотя бы то, что от него осталось – может только он, Андрей Иванович. И собака Друг. И он пошёл в завод.
Внутри, несмотря на разграбление прошлым «эффективным собственником», ещё кое-что оставалось. И Андрей Иванович до поздней ночи, выбиваясь из сил, таскал, двигал, перекладывал, тщательно заваливая все входы и выходы. Хотел было остаться внутри, но понял, что в мороз, без воды и огня, в бетонном склепе ему не выжить. И остался снаружи. Он сознательно лишал себя возможности пройти внутрь завода, служившего ему неким «подсобным хозяйством». Зато и чужаки-разрушители не смогут в него попасть. Напоследок Андрей Иванович протянул повсюду, где смог и насколько хватило, проволоку и обрывки проводов, а завалявшимся кусочком мела размашисто написал возле каждой баррикады: «ЗАМИНИРОВАНО». И ещё одно сделал Андрей Иванович: поднявшись уже в сумерках на уцелевшую заводскую трубу, так высоко, как хватило сил, он крепко привязал на ней флаг. Вылинявший, уже больше оранжевый, чем красный, этот флаг он нашёл в бывшем заводоуправлении и бережно сохранил. Почему-то это казалось особенно важным именно сейчас.
Ночью, лёжа в своей землянке, дыша на обмороженные пальцы, бывший рабочий представлял, как в морозном воздухе, подсвеченный луной, вьётся на ветру красный флаг, а полустёртый рисунок серпа и молота отчётливо виден.
Ранним утром Андрей Иванович занял позицию недалеко от главной баррикады. Первыми явились вчерашние парни, представители бизнесмена, купившего землю. Увидев перегороженный обломками бетона и железа проезд, надпись «ЗАМИНИРОВАНО», они в растерянности стали озираться и полезли за телефонами. Тут из укрытия выскочил на них небритый, грязный человек в рваной телогрейке и тяжёлых болотных сапогах. Размахивая куском ржавой трубы, с хриплым воплем: «Уходи-и-и! Порешу-у-у!», он бежал навстречу «захватчикам». Рядом неслась, утробно рыча, огромная чёрная собака.
Незваные гости в панике отступили. Тот, что накануне угощал сигаретой, теперь верещал в телефон:
- Шеф, на нас напали! Шеф, этот старый придурок тут всё заминировал!
Взвизгнув тормозами, подняв снежную пыль из-под колёс, «гости» в спешке ретировались. Андрей Иванович устало присел на бетонный блок, торчащий из устроенного им завала. Чёрная пелена, застившая глаза при каждом приступе ярости, понемногу рассеивалась. Заболела голова – со вчерашнего дня он ничего не ел, но не чувствовал ни голода, ни мороза, ни боли в обмороженных руках. Знал – это только начало. Захватчики вернутся.
Тяжело поднявшись, Андрей Иванович скомандовал собаке: «Друг, прячься!» (она беспрекословно повиновалась), а сам отправился искать укрытие.
Спустя час приехала полиция. Несколько патрульных машин, многоместный автозак, микроавтобус с надписью «разминирование» и автобус «ПАЗ» с наглухо тонированными стёклами. Из него торопливо высыпали спецназовцы в бронежилетах и шлемах, вооружённые автоматами и дубинками. Они начали выстраивать оцепление.
Начальник полиции, одетый по всей форме, вышел вперёд и произнёс в сторону завода:
- Вы окружены. Сопротивление бесполезно. Сдавайтесь без сопротивления.
Его голос, усиленный мегафоном, разносился по всему парку.
Вдруг из-за сугробов поднялся во весь рост человек в старой, грязной телогрейке. Махнув рукой, он хрипло крикнул:
- Уходите!
- Какие ваши требования? – спросил начальник полиции.
- Пусть уходят и оставят завод! Завод должен работать!
Заместитель начальника полиции показал вверх – на заводскую трубу.
- Так я и думал, – произнёс его шеф. – Это чёртов старый коммунист. Он присобачил свой чёртов флаг.
Командир группы разминирования доложил, что его сотрудники проникли на территорию завода с обратной стороны и не обнаружили взрывных устройств. Обследование с воздуха показало, что других людей, кроме бомжеватого старика у входа, на территории нет. Начальник полиции отдал приказ о штурме, распорядившись взять «террориста» живым. Но выполняют далеко не все приказы...
Андрей Иванович из последних сил отбивался обрезком трубы. Но силы были слишком неравными, и его всё же схватили. Долго били – дубинками, потом ногами. Когда опомнились и поняли, что человек без сознания, просто швырнули на снег.
Солнце клонилось к закату, когда из землянки выбралась Друг и направилась на поиски человека. Андрей Иванович всё так же лежал на снегу, раскинув руки, в одной из которых остался окровавленный обрезок ржавой трубы, другая была сжата в кулак. Собака подошла, обнюхала его залитое кровью лицо и, скуля, осторожно стала слизывать кровь. Потом легла на грудь человека и замерла, безуспешно стараясь согреть его своим теплом, как делала это каждую зимнюю ночь.
***
Прошёл год. Летним вечером по аллее парка шагала юная девушка. Лето в этом году выдалось жаркое, и на ней было лёгкое светлое платье, на плече покачивалась небольшая сумочка. Девушка шла от остановки трамвая к новому микрорайону, чьи недавно построенные дома были видны за деревьями.
Девушке казалось, что кто-то идёт за ней, но, оборачиваясь, она никого не видела. Вдруг какой-то парень, в куртке, несмотря на жару, преградил ей дорогу. Девушка шагнула в сторону, и в этот момент чья-то рука рванула с её плеча сумочку, другая рука вцепилась в волосы, ей зажали рот и повалили на землю.
Внезапно раздалось леденящее душу рычание, а вслед за ним послышались тяжелый топот и хриплый крик: «Уходи-и-и! Порешу-у-у!»
Бандиты, напавшие на девушку, увидели что-то неописуемо страшное: из-за кустов на них надвигалась человеческая фигура, сотканная, казалось, из ночной темноты. От неё веяло холодом самой суровой сибирской зимы. Рядом четвероногая фигура поменьше, с горящими злыми глазами, исходила грозным рычанием. Бандиты, оставив свою жертву, бросились бежать в ужасе.
Девушка, не сразу понявшая, что случилось, медленно села в траве. Она хорошо знала этот парк, с детства любила гулять в нём. Раньше здесь поблизости стоял завод, где работал её дедушка Иван Николаевич. Но дедушка умер, завод закрылся. Правда, он и сейчас еще стоит – днём из-за деревьев видны бетонные стены и ветхая надпись «Миру – мир» на одной из крыш. Что же она сидит и о чём она думает? Надо скорее бежать домой, пока эти не вернулись.
Девушке показалось, что в кустах кто-то стоит – в сгущавшейся темноте она с трудом различала мужчину без возраста в старой телогрейке и огромных болотных сапогах, одетого жарко, не по сезону.
- Спасибо, Вы меня спасли! – поднявшись и отряхнув платье, сказала девушка. Человек ничего не ответил.
Кусты зашевелились, оттуда вышла большая чёрная пушистая собака, приветливо помахивая хвостом.
- Ты тоже меня спас, друг? – девушка наклонилась погладить собаку. Та радостно пискнула и подставила уши.
- Это Ваша собака? – спросила девушка, поднимая голову. И вдруг поняла, что рядом никого нет. Человек в телогрейке и сапогах словно растаял в воздухе. Почудится же такое! Но собака была.
- Ты чья? Наверное, потерялась. Голодная? Пойдёшь пока ко мне жить?
Собака всем своим видом показывала: ничья! Голодная! Пойду!
Девушка засмеялась, протянула руку, чтобы потрепать собаку, и вдруг заметила, что шея животного аккуратно повязана свёрнутой тканью – еще более выцветшей, скорее оранжевой, чем красной. Под слоем грязи с трудом угадывался тот самый, всем известный рисунок.