1. Мысли
Когда они придут из пустоты,
Из адской темноты холодной ночи –
Не говори, что размышлять не хочешь,
Мечтаешь всё забыть скорее ты;
В пустые споры с ними не вступай,
Не слушай их безжалостных рассказов!
Гони их, как воронью стаю – сразу,
Пока не налетело много стай.
Сомнений щели, видимо – большие,
А может, залетают птицы в дверь,
Для паники распахивая шире.
Открыта, может, форточка – проверь,
Закрой её, чтоб вовсе не кружили
Мучительные мысли в голове.
2. Мечта *
Cнега и лёд.. стенает сила моря..
Аквамарин, белила - чистота?
Природа неприступна и горда
В извечном притяженье, мерном споре...
Безмолвной кисти хочется писать:
Бесстрастна холодность - стихия мира;
Седых волос расчёсывает прядь
Восточный ветер, молод и простиран.
Какая дикость на холсте осталась!
Неразличимо время и число.
Упрямо, словно вечности назло,
Художник молвит: ах, какая святость!
...В небесный парус ветер сеет ало
Зерно заката - значит, повезло.
* По картине Наталии Шишковой "Гренландия".
3. Росчерк
Алексею Фомину.
Под парусами лёгкого фрегата
Уходит от меня твоя печаль
Взлетая, чайка под лучом закатным
Тоскливый крик уронит невзначай.
Я не прочту твоих стихов и писем -
Зачем они, когда скорбит душа?
В вечерней пустоте вопрос повиснет,
Томится грудь, прерывисто дыша...
Ах, отчего любовь твоя не вечна?
Опять в альбоме не хватает слов -
Пусть лёгким слогом будет путь отмечен,
Удел твой - не окажется суров.
Я сохраню причуду встречи этой,
Как твой небрежный росчерк под сонетом.
4. Декабрь у Невы
Олегу Гаценко.
Течёт неслышно подо льдом Нева,
неведомые тайны сохраняя,
и отзвуки потерянного рая
под стылой твердью слышатся едва;
от злого ветра зябнут мостовые,
прохожие бегут, склоняя выи,
за ними вслед торопится молва.
Закутались артисты и писаки,
забыв про лоск, в свои воротники.
Кружа'тся перья ангелов, легки,
ложатся тихо на мосты и шапки,
стараясь убелить тоску и хмарь...
И только в небо устремясь, как встарь,
победно чист сияющий Исакий.
5. Воронеж воронеет в стороне
"В Воронеже не скрыться от дождей,
Как в темноте от собственного страха"
Аддис Абеба
Воронеж воронеет в стороне
моей железом пахнущей дороги…
Когда-нибудь ещё придётся мне
доплыть к его причалу на пироге:
в два рога – руль и ну! по небесам
ночным, пока в руках не стаял месяц,
пока ещё усталые глаза
не слиплись, значит в силах присмотреться,
пока ещё стихом уста искрят,
чужое отличают от родного,
пустое сердце встраиваю в ряд,
в следы и строки от Звезды до Слова.
Пока живу не ведавшей иного,
лечу мозги мозаикой утрат.
6. Успеть..
Успеть согреться, напитаться впрок
На будущую тягостную зиму
Медовым солнцем, нежным жаром щёк,
Пусть каждый луч не ускользает мимо.
С восторгом осознать, что мы вдвоём,
Под знойным небом зреют наши лица,
Набегаться под ласковым дождём,
До сладкой дрожи вволю налюбиться.
Собрать по аромату, по цветку
Себя как пазлы в новой ипостаси,
Услышать небывалую строку,
Что будет лишь сегодня очень кстати.
Пускай благоухает это лето
Букетом чувств усталого поэта.
7. Отпуск
Люблю я поутру' баклуши бить,
Пока погожий день из влаги соткан.
Мила мне лень – и как же не любить
Понежиться слегка… на то и отпуск.
Пускай начальник белкой в колесе
Падёт от соломоновых решений,
А я забила на проблемы все,
И мне за это не намылят шею.
Возможно, после дождичка в четверг,
Мы вскочим, как шальные, под будильник;
Ну а пока ты спишь ещё – поверь,
Меня не ма'нит даже холодильник.
Не волк работа – в лес не убежит.
Подушка, лето… рядом ты лежишь…
8. Ошибка
Чего-то жду… каких ещё плодов?
Летят слова – шуршащий ворох листьев,
Как пёс бросается к ногам, готов
Опутать взглядом, преданным и мглистым –
На поводке тоскливо, хоть и длинном…
Пресна реальность, как неверный сон:
Ты угощал клубникой и малиной,
Хотя в садах был яблочный сезон.
Уйдёт пора – и все дела не те.
Осенний саженец – он слаб и тонок.
Мечтай о нём – наперекор мечте,
Не выдержит февральской вьюги стонов.
Увянет цвет и плод созреет в нас –
Всему определён и срок и час.
9. От стона покаянья до стихов..
"Тебе ещё нет ста, но ты ослеп..."
Аддис Абеба.
От стона покаянья до стихов
Вращая стрелки, кажется – впустую
Хозяйка-время расстилает мох
И тропки неразборчиво тасует,
У рыбы веры чистит чешую,
Задумчиво колдует у камина…
И, зная суть незрячую мою,
С размаху варево плескает… – мимо!
То Зрение от Аз к Живот и Ять
Прольётся так, что нам не утереться.
Поворотись от видимого вспять:
Что мает око – не тревожит сердце.
Я слушаю и знаю чем согреться,
Смотрю – и начинаю прозревать.
10. Старая любовь не ржавеет?
Любовь и время.. что из них живее?
Ты скажешь – есть от прошлого ключи,
И старая – она же не ржавеет..
А значит впустишь – только постучи.
И снова страсти на высоком взлёте,
Как будто заново – мечты и боль;
Стальною птицей, цепкостью холодной
Берёшь на мушку.. Но прошу – уволь!
Мне свежих чувств милей коснуться края.
Рассвет выводит новую зарю.
Одно лишь то надежду оскорбляет,
Что я сейчас о старой говорю..
Остановись на этом вираже.
Так хочется: ну заржавей уже!
11. Своя порода.
Abeunt studia in mores -
Занятия налагают отпечаток на характер.
Публий Овидий Назон (43 до н.э.-17 или 18 н.э.), римский поэт.
У каждого видна своя порода:
Костляв один, в другом – полпуда сала.
Родиться от бродяги на свободе,
Чтоб стать свободным – несомненно, мало.
Мечтал побольше денег заработать,
Но музыка никак не отпускала –
У Бога для тебя иная квота,
Ты скроен, друг, по творческим лекалам.
Допустим, пахарь груб... у балерины
Случается – характер нежной лани,
А психиатр всегда немного сдвинут..
Не дай нам Боже сесть в чужие сани –
Ярмо не по плечу всю душу вынет.
Но кто мы есть – того не знаем сами.
12. Об искусстве
"Qui totum vult totum perdit
(тот, кто хочет всё – теряет всё)"
Публий Сир.
Искусство – словно Публий Сир сегодня:
Морока пантомим иезуитских,
Нелепый фарс навязан беспардонно
С гримасой то пророка, то блудницы.
Удачный фокус – на запрос народный
Есть рынок зрелищ, а мечтам не сбыться;
Свобода разных стилей – это модно,
У продавцов попсы довольны лица.
Уже без маски – танец на могиле
Традиций, ясных норм, что были здравы.
В бомонд культуры каждый бездарь лезет.
Распято всё святое, что ценили.
Иные времена – иные нравы…
Всё это – чтобы ты смеялся, Цезарь!