Ещё не создана «Мадонна в гроте»,
Давно покинул мир поэт-беглец,
А юный мастер, сын Буонарроти,
В руках сжимает глину и резец.
Ему к вершинам мастерства и славы
Указывает путь великий Дант.
Презрел тосканец детские забавы,
И, словно мирт, растёт его талант.
Поэт и зодчий, скульптор и художник,
Стремится всё познать, всё воплотить,
Ведь божий дар отвергнуть невозможно,
И дух пытливый – не остановить.
Ему подвластны охра, умбра, сурик
и мрамор – снега белого белей.
Взлетают, словно поднятые бурей,
Фигуры обнажённые людей.
Глядит на мир Сикстинская капелла:
Адам и Ева, мудрый взор сивилл
И Страшный Суд… О, как художник смело
Божественное в образах явил!
Помазанник и царь, пастух и воин,
Тот, кем филистимлянин был убит,
На площади стоит, нахмурив брови,
Прекрасный в наготе своей Давид.
А в глубине соборного ненастья
Во тьме сияет белая плита.
Здесь места нет ни радости, ни счастью,
Здесь тихо плачет скорбная Пьета.
И не поднять ей сомкнутые веки,
И эту скорбь вовек ей не избыть…
Всё создано руками человека!
Как смог он это чудо сотворить?
Я всматриваюсь в каменные лица.
Они молчат. Но кажется – вот-вот,
Ещё лишь миг, и что-то вдруг случится:
Веками спящий камень оживёт
И будет в тишине музейной залы
За мною взглядом пристальным следить...
Но белый мрамор шепчет мне устало:
«Прошу: оставь, не смей меня будить».