ИЗ КНИГИ «АБРИСЫ»
«По ГЛАВНОЙ СУТИ...»
(Лирика Василия Фёдорова)
Для кого как, но лично для меня близкое знакомство с современной русской поэзией началось со стихов Василия Фёдорова.
А было это в начале шестидесятых годов. Я учился тогда в старших классах и к словесности проявлял повышенный интерес. Но вот новейшей поэзии фактически не знал. Хорошей, разумеется, поэзии, подлинной.
Программная школьная поэзия ограничивалась в ту пору классиками XIX века, страшно р-революционным Маяковским (даже как-то не верилось впоследствии, что он не только «партия и Ленин — близнецы-братья», но и «Облако в штанах» написал) ну и избранными местами из Твардовского. Есенина в правах окончательно ещё не восстановили, с Пастернака, Ахматовой, Цветаевой клейма «литературных лишенцев» пока тоже не сняли, а напористые голоса Евтушенко, Рождественского, Вознесенского только-только начинали доноситься до наших провинций, далёких от столичных эстрадных подмостков.
И вот однажды наша учительница литературы, зная о моей склонности, принесла в школу скромный, я бы даже сказал, невзрачный стихотворный сборничек и порекомендовала: «Почитай. Настоящий поэт».
Я раскрыл тоненькую книжечку и начал читать:
На родине моей
Повыпали снега,
Бушует ветер в рощах голых.
На родине моей,
Должно, шумит пурга
И печи топятся в притихших сёлах.
Приветом детства
Встала предо мной
С годами позабытая картина:
Горит луна,
И смутно под луной
Поблескивает снежная равнина.
Отбушевав, снега притихли — спят.
Среди снегов, запорошивших вербу,
Полозья одинокие скрипят,
Как будто жалуются небу.
Сместилось всё
В сознании моём:
Как будто брезжу дальними огнями,
И в полушубке стареньком своём
Шагаю за скрипучими санями...
Учительница оказалась права: поэт был настоящий. Почему я так решил? Вряд ли я мог бы себе тогда это объяснить. Наверное, потому, что поэт заражал меня своим чувством, и я, недеревенский вовсе, хорошо понимал тоску автора по малой своей родине, которая была, в сущности, и моей тоже, а вместе с поэтом мы являлись частью того, что зовётся Сибирью, а если ещё шире — Россией.
Как я сейчас понимаю, В. Фёдоров разбудил во мне то имеющее огромное значение для каждого русского человека чувство, которое зовётся чувством Родины.
В самом-то Василии Фёдорове оно было развито чрезвычайно, светилось всегда в полный накал, оставаясь при этом нераздражающе-ровным и естественным. Позже, после одной из заграничных командировок, В. Фёдоров с гордостью напишет, обращаясь к высокомерной даме Европе:
Стройным
Хвастая станом,
Высотою груди.
Очень уж иностранно
На меня не гляди.
Моё имя Василий
И должна понимать, —
Моё имя с Россией
Хорошо рифмовать.
И здесь не квасной патриотизм, не апология русской исключительности. Поэт прекрасно видит, как непрост и драматичен путь России в историческом пространстве, как тяжело приходится ей, когда начинают её пришпоривать жестокие и недалёкие седоки:
О, Русь моя..
Огонь и дым,
Законы вкривь и вкось.
О, сколько именем твоим
Страдальческим клялось!
От Мономаховой зари
Тобой — сочти пойди —
Клялись цари и лжецари,
Вожди и лжевожди.
Ручьи кровавые лились,
Потоки слов лились,
Все, все — и левые клялись,
И правые клялись.
Быть справедливой
Власть клялась,
Не своевольничать в приказе.
О, скольких возвышала власть
И опрокидывала наземь!
Написано более тридцати лет назад, а как современно звучит! Но в том и свойство настоящей поэзии, что она всегда современна. Не в последнюю очередь оттого, что держится на тех или иных извечных мотивах. В этом плане В. Фёдоров не составляет исключения. В его стихотворных исповедях звучат и покаяние, и любовь-сострадание, но особенно, пожалуй, настойчиво звучит в них мотив прощания и вины:
Горько мне оттого,
Что ещё никого
На земле я
Не сделал
Счастливей.
Никого!
Ни тебя
За большую твою доброту,
И ни тех, что любил я
Любовью земною.
И ни тех, что несли мне
Свою красоту,
И ни ту,
Что мне стала женою.
Никого!
А ведь сердце весёлое
Миру я нёс,
И душой не кривил,
И ходил только прямо.
Ну, а если я мир
Не избавил от слёз,
Не избавил родных,
То зачем же я, мама?..
Этим же снедающим душу поэта ощущением глобальной вины, усиленным обострённой совестливостью и чувством личной ответственности за всё происходящее в мире, проникнуты и стихи В. Фёдорова, посвящённые родной земле и природе.
Надо сказать, природа для В. Фёдорова не была просто темой или поводом для поэтического разговора, а являлась всегда чем-то очень важным и болевым. Не случайно, когда В. Фёдоров заговаривает о взаимоотношениях человека и природы (в современных условиях чаще всего ненормальных, противоестественных), голос его поднимается до трагедийных высот:
О, мы творим,
Преображаем!
Но почему ж
Врага грубей
Мы поминутно угрожаем
Извечной матери своей?!
Чтобы себя и мир спасти,
Нам нужно, не теряя годы,
Забыть все культы
И ввести
Непогрешимый культ природы.
Однако в творчестве своём В. Фёдоров поклонялся не одному этому культу. В равной мере поклонялся он ещё двум богам, тесно, впрочем, между собой взаимосвязанным: красоте и любви.
Красота в понимании В. Фёдорова не есть что-то плоское и одномерное, похожее на лебедей, намалёванных на клеёнке. Она многолика, бесконечна в своих проявлениях, хотя и имеет две главные ипостаси своего существования: космическую и земную. Космогонизмом, замечу попутно, проникнута весьма значительная часть поэзии Фёдорова (прежде всего философская лирика). Однако приоритет всё-таки за красотой земной.
В одном из стихотворений В. Фёдоров пишет, что он не завидует орлам, потому что там, на громадной высоте, какой бы пре¬красный ни открывался вид, всё земное мельчает, сливается. «Земной не видя красоты, я, верно, умер бы с тоски, — признается поэт и добавляет: — Земной — с земли не убегу».
«Земной»... Именно так! И высота, с которой В. Фёдоров лучше всего мог разглядеть и почувствовать красоту и величие родной земли, вершиной своей упиралась отнюдь не в заоблачное поднебесье.
«У каждого поэта, — писал В. Фёдоров в одной из статей, — должен быть некий фокус-красоты, то есть место, откуда красота видится наиболее ярко. Для меня это Назаркина гора около Марьевки (родная деревня поэта, где нынче проводятся ежегодные «Фёдоровские чтения»), С неё я часто смотрю и не могу насмотреться на знакомые с детства картины природы. Они для меня, как простой хлеб, не сдобренный лишними пряностями... Марьевка с её людьми и природой мне никогда не надоедают. Она возвращает мне чувство первичности».
Когда ты
В Марьевке живёшь,
Обхаживая грядки,
Мне кажется, что мир хорош
И в мире
Всё в порядке.
И рад я,
Что тебя привёз
К земле первично-личной;
Первичных дел,
Первичных слёз
И радостей первичных.
Чувство «первичности» постоянно возвращало В. Фёдорова к вечным темам, из которых самая для него устойчивая и желанная — любовь. Вполне понятно отсюда, почему один из лучших лирических сборников он так и назвал — «Книга любви».
О любви в мировой поэзии сложены Эвересты стихов и поэм. И сказать здесь что-то совершенно самобытное очень трудно. Но В. Фёдорову удавалось сие с лёгкостью, казалось, необычайной.
И вот что интересно. Лирику В. Фёдорова не спутаешь ни с чьей другой, однако стих его никакими особыми изысками не отличается и даже напротив: он прозрачно-ясен, лаконично-точен и прост по рисунку. (В. Фёдоров вообще не любил затейливости и цветистости.) Но, может быть, эта классическая «разборчивость» и ясность поэтического почерка, с помощью которой достигалась точность в передаче поэтической мысли, и помогала ему находить кратчайшие пути к сердцу читателей?
Если б
Богом я был,
То и знал бы,
Что творил —
Женщину!
Если б
Скульптором стал,
Высек бы из белых скал
Женщину!
Если б
Краски мне дались,
Рисовала б
Моя кисть
Женщину!
Но
Не бывшую со мной
И не ставшую женой
Женщину!
В этом прекрасном стихотворении смущает поначалу финал: поэт как бы отделяет, жестко разграничивает женщину реальную, земную и образ, созданный художником. Правда, в другом стихотворении В. Фёдоров идёт ещё дальше и заявляет: «У поэта нет жены, у поэта только Женщина» (с большой, разумеется, буквы).
Однако если чуть поразмыслить, то всё встанет на свои места. Дело в том, что выделенная в отдельную величину и вынесенная поэтом за скобки реального бытия Женщина есть не что иное, как поэтический символ красоты и гармонии, божество, культ с соответствующим к нему отношением и выделением из мира сущего.
И это, замечу, вполне в русле коренной поэтической традиции, к которой несомненно принадлежал и В. Фёдоров. Вспомним хотя бы Блока с его Прекрасной Дамой. Только в отличие от последнего, который так и оставил свой обожаемый идеал на заоблачных высотах в непоколебимой уверенности, что всё земное ему противопоказано, В. Фёдоров, в согласии с космогоничной сущностью своего поэтического мироощущения, стремится в своей Женщине соединить оба начала — возвышенно-космическое и земное: «В ней — всё чудо, всё моё. Но тебя люблю ведь тоже я, потому что на неё ты немножечко похожая». Хотя, наверное, говорить надо не о каком-то механическом соединении-сращивании, а скорее о своеобразной художественно-эстетической эволюции в сознании поэта.
Любил,
Как сон,
Прелестную,
С мечтой
И грустью в облике.
Любил полунебесную,
Стоящую на облаке.
Не видел,
Как менялася
С бедою неутешною.
Не видел,
Как спускалася
С небес на землю грешную.
Не тихою.
Не слабою,
Но рано песню спевшую,
Увидел просто бабою
Уже отяжелевшею.
Такая и встречается.
Такая мне и любится.
Мой вкус
Перемещается
От Рафаэля К Рубенсу.
«Перемещение вкуса», как видим, происходит совершенно естественным образом, по неумолимой логике круговорота земного бытия. Для поэзии же оно, это «перемещение», скорее исключение, чем правило. Однако для любовной лирики В. Фёдорова оно как раз характерно.
Я сказал «любовной», но точнее, видимо, было бы говорить о любовно-философской лирике этого поэта, пронизанной главной мыслью о том, что стержнем и, одновременно, движущей силой мирового бытия является изначальное, Богом в человечество заложенное, чувство Любви. Но и опять же, верный себе, не отрицая космической всеобъемлющностн этого чувства, В. Фёдоров видит его исток, начало в естественных человеческих отношениях мужчины н женщины:
По главной сути
Жизнь проста:
Её уста...
Его уста...
Она проста
По доброй сути,
Пусть только грудь
Прильнёт ко груди.
Весь смысл её
И мудр и прост,
Как стебелька
Весенний рост.
А кровь солдат?
А боль солдатки?
А стронций
В куще облаков?
То всё ошибки,
Всё накладки
И заблуждения
Веков.
А жизни суть,
Она проста:
Её уста...
Его уста...
Так же внешне предельно проста, тем не менее проникающе-глубока подлинная суть лирики В. Фёдорова.
В небольшом этом этюде я не стремился представить поэта во всём его творческом многообразии. Он ведь, помимо стихов, написал несколько поэм, в том числе и такие широко известные, как «Проданная Венера» и «Седьмое небо», две повести, ряд очерков и статей, с некоторыми из которых, кстати, он в конце сороковых годов дебютировал в «Сибирских огнях». В общем, как с усмешкой писал он сам о себе: «Я и эпик, я и лирик, я могу и на трубе...».
Я выбрал Фёдорова-лирика. И потому, что лирическим началом проникнуто фактически все его творчество. И потому, что с лирики Фёдорова началось моё практическое познание современной русской поэзии. И очень хотелось бы, чтобы и сегодняшнего читателя лирика Василия Фёдорова взяла в свой сладкий плен так же решительно и бесповоротно, как когда-то меня.
Алексей ГОРШЕНИН
Журнал "Сибирские огни" №1-6 за 1995 год. с 232-237.
*
Новосибирский
Краеведческий портал
Горшенин Алексей Валериевич
Дата рождения: 18 Мая 1946г.
Писатель, критик, литературовед, публицист.
Родился 18 мая 1946 года в Ульяновске, но почти вся его жизнь связана с Сибирью. Окончил историко-филологический факультет Томского государственного университета. Работал в проектных, научно-исследовательских и учебных институтах Новосибирска. Был журналистом, редактором. Более двадцати лет (с 1979 по 2002 год) трудился в журнале «Сибирские огни», возглавлял отделы поэзии и прозы, входил в состав редколлегии. Член Союза писателей и Союза журналистов России. Лауреат премий имени В.Я. Зазубрина и Н.Г. Гарина-Михайловского.
Литературную деятельность начинал в середине 1970-х годов, выступая с рецензиями и книжными обзорами в новосибирских СМИ. В 1978 г. дебютировал в «Сибирских огнях». В дальнейшем публиковался в журналах «Октябрь», «Молодая гвардия», «Сибирские огни», «Волга», «Дальний Восток», «Литературное обозрение», в газетах «Комсомольская правда», «Известия», «Литературная газета», «Литературная Россия» и других. В 1990-х годах восемь лет вёл на новосибирском радио популярную литературную передачу «Слуховое окно».
Алексей Горшенин работает во многих жанрах. Пишет прозу, выступает со злободневной публицистикой. Он – автор предисловий к двум десяткам книг, многих статей «Исторической энциклопедии Сибири», очерков в научно-популярных изданиях: «История города. Новониколаевск – Новосибирск», «История промышленности Новосибирска», «Вековой путь на службе Отечеству», «Магистраль» (книги об истории Западно-Сибирской железной дороги) и др. Наконец, в его творческом багаже – четырнадцать авторских книг различного содержания.
Творческая многогранность А. Горшенина держится на прочном стержне. Уже несколько десятилетий он трудится на ниве сибирской культуры. А литература и писатели Сибири, история и современность сибирской литературы становятся магистральной темой его творчества. В очерках и эссе сборников «Беседы о сибирской литературе», «Абрисы», «Лица сибирской литературы» даётся представление о сибирской словесности двадцатого столетия, создаётся своеобразный её портрет в «лицах» наиболее интересных представителей. Книги эти стали востребованными пособиями по истории сибирской литературы.
Тему продолжило вышедшее в 2012 году издание «Литература и писатели Сибири». Появление этого капитального труда продиктовано, главным образом, стремлением автора восполнить информационный пробел в области знаний о словесности Сибири и её литературной жизни. В энциклопедической форме писатель масштабно и объёмно представил читателям сибирскую литературу. «Литература и писатели Сибири» – первое издание такого рода как в Сибири, так и во всей России. Книга вбирает в себя и сохраняет для потомков целый пласт культурной жизни гигантской территории от Урала до Тихого океана, поэтому трудно переоценить её историко-культурную ценность.
А. Горшенин и сегодня продолжает активную историко-литературную и литературно-краеведческую работу. Об этом говорят как его новые книги, в частности, очерки творческой судьбы поэтов Н. Закусиной («Вечные рифмы судьбы») и Е. Мартышева («Притяженье любви»), так и участие в новых издательских проектах. Таких, например, как «Хрестоматия» произведений писателей Новосибирска XX века разных поколений и серия книг-миниатюр «Забытые литературные имена» (уже вышли А. Ачаир – «Дорога к дому»; В. Итин – «Искатель чудес»; «Венок героям», собравший поэтов Сибири, погибших в Великую Отечественную войну).
Горшенин Алексей Валериевич. 70 лет // Календарь знаменательных и памятных дат по Новосибирской области, 2016 год.
ЛИТЕРАТУРА
ГОРШЕНИН А.В. Литература и писатели Сибири : энцикл. изд. – Новосибирск : Новосиб. отд-ние Союза писателей России, Ред.-изд. центр «Новосибирск», 2012. – 569 с. : портр. – Библиогр.: с. 5–6.
ПЕРВАЯ за Уралом энциклопедия писателей Сибири // Рекорды и достижения Новосибирска (Новониколаевска). – Новосибирск, 2013. – Вып. 2. – С. 233.
ГОРШЕНИН Алексей Валериевич // Журналистская энциклопедия Новосибирской области. – Новосибирск, 2008. – С. 81–82 : портр.