Там снарядов, разрывных, осколки
Режут тело, гимнастёрку рвут,
В грязь лицом, скатился он за холмик,
В "путах" ноги, дальше ни бегут.
Кто хлебнули лиха, перед боем,
Говорили про животный страх,
Страх как у овцы, перед забоем,
Как бывает в самых жутких снах.
Вот в грязи, невспаханного поля,
Вёрст, две тыщи, до родных ворот,
Через ужас неподвластный воле,
Всё ж встаёт он сам на "эшафот".
Но за что, скажите? Что он сделал?
Ведь он честно, без лукавства жил,
В тридцать третьем - да, пшеницу прятал,
Только чтобы голод не убил.
А когда, в колхоз переводили,
Всё нажИтое туда отдал.
Выжил, новый дом поднял, и...
Даже, в поле бригадиром стал.
Никогда, не верил он Советской власти,
Ни троцкистам, ни большевикам.
Кто, поступком - раньше, был запачкан,
Не вернёт и веру, всем своим словам.
Так и жил он, сидя, на двух стульях,
И, с трудом, держал свой паритет,
Но, когда "нацист" напал в июне,
То сказал: "Хуже фашиста - нет".
В сентябре, в резерв, его призвали,
В батальон из трёх Сибирских рот,
А весной, приказ на наступленье дали,
Выгрузив, под Новгород, на фронт.
За деревню Стрелицы, в атаке,
Встал он, по приказу, в полный рост...
Дед погиб - остался только факел,
Миллионы их взошло на "эшафот".
Неопознанные боевые жертвы,
Продолжают в полный рост стоять,
Потеряли жизнь, нет доказательств смерти,
Горько плачут, и вдова, и мать.
Реки слёз текут не замерзая,
Памятью, ушедших, солоны,
Грязь и бойня - без конца и края
Вот чудовищный итог любой войны.
17. 01.2022