4. СОНЕТЫ, КАНЦОНЫ, РОНДО
Морозов Валерий Геннадьевич. Родился в г. Шадринске, Курганской обл. Окончил Высшую профсоюзную школу культуры (Санкт-Петербург). Дополнительно обучался на сценарном факультете ВГИКа (Москва). Публикации в журналах: «Москва», «Север», «Сибирские огни», «Московский журнал». «Русский Дом» и др. Лауреат международного конкурса «Русский Гофман» в номинации проза. Автор сборников прозы и поэзии. Член Союза писателей России. Действительный член ИППО. Живёт и работает в Ногинске Московской области.
Валерий МОРОЗОВ
Ч Ё Р Н Ы Й Л Е Б Е Д Е Н О К
В Е Н О К С О Н ЕТ О В
Что так болит в груди невыносимо?
В который раз обманутый судьбой,
распутицей, промеж хлебов озимых,
бреду один с поникшей головой.
Туда, где нескончаем птичий гомон,
где яблоневой кипенью укрыт,
одним лишь только тем и знаменит,
что числится моим родимым домом.
Всплеснёт руками мать: «О, Боже правый!»
Мой трижды перекрестит лоб упрямый,
как словно бы и не было кручин.
Не станет разбираться с укоризной,
что там не так у сына в личной жизни.
Особых нет для этого причин.
* * *
Особых нет для этого причин,
Чтоб год назад внезапно, безрассудно,
избрав побег в ряд первых величин,
покинуть дом с оказией попутной.
На бледно-голубом луче рассвета
и не сказавшись матери родной…
Качал, прощаясь, ветер за спиной
багряной шевелюрой бересклета.
Конечно, мать всё примет и поймёт,
а вот вернусь ли я в родной умёт,
хотя бы в перспективе обозримой?
Несокрушим, как ледяной торос,
орудьем пытки станет тот вопрос.
Словами эта боль невыразима.
* * *
Словами эта боль невыразима.
Впервые напоровшись на обман
безжалостный, тупой, неотвратимый,
я не заметил, как сломался сам.
Вдруг стал уметь с искусностью завидной
прикидываться рыжею лисой,
учился быть и волком, и овцой,
ранжироваться льстивым и ехидным.
Высокий кабинет открыть ногой,
на самый строгий наплевать устой,
«тюрьмы с сумою» мимо проскочить…
И было мне везение порукой.
Откуда эта гнусная наука?
Сокрыт её исток. Неразличим.
* * *
Сокрыт её исток. Неразличим.
Непостижим, неведом, непонятен.
По большей части мы о ней молчим,
любовь ведь тайна, а? Скажи, приятель.
А если вспомнить, как всё начиналось?
Среди гурьбы ровесников моих
в дырявых рукавичках нитяных,
она всерьёз почти не принималась.
Потом гуляли с ней до заряниц,
снимал губами снег с её ресниц,
зашторившись полою полушубка.
На поцелуй отважился впервой…
О чём теперь тоскую, друг ты мой?
Быть может, о любви той первой, хрупкой?
* * *
Быть может, о любви той первой, хрупкой,
что ранит душу через столько лет.
Смешная хохотунья-однолюбка,
её на этом свете больше нет.
Остра была в сужденьях непредвзятых,
идти хотела строго по прямой.
Наверное, сумела б стать ручной,
но, думается, только лишь гранатой.
Я слухами совсем не озабочен.
И так меня не смогут опорочить,
как сам себя могу я укорить.
Прямой вины за мною нет. Я знаю.
Зачем тогда, спокойствия лишая,
со мной тоскуют нудные дожди?
* * *
Со мной тоскуют нудные дожди…
(Водою пресной не разбавить моря).
Но вот сказать… Господь, не приведи,
о нашем с ней давнишнем уговоре.
В знак верности сажали бересклет,
мне этот день свербит больное темя.
И непонятно, как же лечит время,
коль излеченье взято под запрет?
Раскаянья давно принесены,
но лодку памяти, чураясь глубины,
влеку я посуху с удавкой на груди.
Оставить бы бесплодные подвижки,
но остановок нет для передышки,
и нет надежды встретить впереди.
* * *
И нет надежды встретить впереди
пристанища, где ждёт отдохновенье.
Давно себя пора бы убедить,
что не вернуть нам «чудное мгновенье».
Не встретиться, не пересечься взглядом.
Простить её. Себя и всех простить.
Незримых пут удушье распустить…
И хочется дождаться снегопада.
Метель укроет белой пеленой
Маршруты лжи, проложенные мной,
ухабы на тропе моей беспутной.
Тогда, Бог даст, я обрету покой,
с любовью встречусь новой, неземной…
Почти такой же. Светлой, неподкупной.
* * *
Почти такой же…Светлой… Неподкупной…
Да полноте! Лишь руку протяни –
та, что считалась раньше неприступной,
берётся в плен напором болтовни.
И вот уж кровь к вискам волной приливной,
теряешь волю сам собой владеть,
и недостанет сил преодолеть
желаний пыл и магии призывной.
Потом… влачить совместной жизни воз,
испытывая чувства на износ.
Без сна ночами замышлять побег.
Пылится где-то свадебный шифон.
Что связывает? Разве телефон…
А может мой уже «измерен век»?
* * *
А может мой уже «измерен век»?
(Как незаметно утекают годы).
Поможет ли очередной побег
приобрести желанную свободу?
На все вопросы есть свои ответы:
кривое лучше дерево спилить,
чем напрягаться тень его прямить
под ритмику возвышенных сонетов.
Сверкает город ёлочным нарядом,
кто ж виноват, что мы ему не рады,
что не по нраву грохот дискотек?
Ждать нечего из невозвратной дали.
во все века поэты утверждали –
любить не может вечно человек.
* * *
Любить не может вечно человек.
Но как же быть с той истиной простою –
Любовь, в своём бессмертна торжестве,
рожденья с Вифлеемскою звездою!
Бог дал Завет. Но человек не вечен,
земные чувства гаснут вместе с ним.
Тут феномен любви необъясним,
он соткан из одних противоречий.
По-разному страстей вздували свечи
Нарцисс и Квазимодо косоплечий.
Любовь с коварством вместе до сих пор.
С надеждой вместе, с верой, добротою,
с изменой, местью, жертвой, клеветою…
Не стоит длить бесплодный этот спор.
* * *
Не стоит длить бесплодный этот спор,
присвоить в нём победу волен каждый.
Но редко кто возьмёт себе в укор
беду любви, отвергнутой однажды.
Цитат Хайяма вязкая нуга
удерживает от признаний новых:
«Ты господин несказанного слова,
а сказанного слова – ты слуга!»
От слов пустых какой, скажите, прок?
И каждому дан овощу свой срок.
Растаял дым несбыточных амбиций.
Темнеют голубых небес шатры,
Листвой осенней скорбный холм укрыт.
Душа лишь не желает примириться.
* * *
Душа лишь не желает примириться –
вдруг встрепенётся, сердца не щадя,
и память возвращается, как птица,
гнезда былого там не находя.
И флейты плач в оркестре духовом…
Полуневеста и полуребёнок,
утёнок гадкий, чёрный лебедёнок,
заклёванный надменным шипуном.
Зачем воспоминанья дарит жизнь?
Что проку раз от разу ворошить
все то, что не смогло осуществиться?
Остановить? Вернуть? Переиграть?
Да снимки без конца перебирать,
покуда сердце не устанет биться?
* * *
Покуда сердце не устанет биться,
Тянуть не бросим этой бечевы,
фантазий из раздела «Небылицы» -
что было бы, да если, да кабы…
Как самую простую очевидность
необходимо трижды подчеркнуть -
в бесстрастии любовь не упрекнуть!
Хоть ей необязательна взаимность.
Она внезапна. Вот что ей присуще.
Как будто в полночь, в тишине гнетущей,
вдруг лязгает винтовочный затвор.
Когда поймешь душой окаменелой,
что у неё ты тоже под прицелом –
с судьбою не окончен разговор.
* * *
С судьбою не окончен разговор!
Мы заново начнем с ней пересуды.
Годам своим лихим наперекор
толкнём веслом свой берег безрассудно.
С надеждой тайной Пушкин предрекал,
Что «…может быть, на мой закат печальный
блеснёт любовь улыбкою прощальной»
В фаворе был ещё, а горевал.
Пора, однако, чувствам на покой.
Но кто спасёт от муки роковой?
Хоть поезжай к Савватию с Зосимой.
Ах, лебедёнок, что ж ты натворил?
Какую жаль во мне разбередил,
что так болит в груди невыносимо?
М А Г И С Т Р А Л
Что так болит в груди невыносимо?
Особых нет, казалось бы, причин.
Словами эта боль невыразима,
сокрыт её исток. Неразличим.
Быть может, о любви той первой, хрупкой,
со мной тоскуют нудные дожди?
И нет надежды встретить впереди
почти такой же. Светлой, неподкупной.
А может, мой уже «измерен век»?
Любить не может вечно человек.
Не стоит длить бесплодный этот спор.
Душа лишь не желает примириться –
покуда сердце не устанет биться,
с судьбою не окончен разговор!
Конец.