НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВ
ОЛЬГА КОРЗОВА
Сижу и листаю письма. Их у меня, наверное, около тысячи. Разные письма: серьёзные и шутливые, письма – короткие отклики и долгие рассказы или рассуждения, письма-исповеди и путевые заметки. Из разных мест России и не только России.
«Привет, Оля! Я за эту неделю совершил автопробег: Сербия - Хорватия - Словения - Италия - Швейцария и обратно, затем Вена - Минск - Москва самолетом и поездом.. Вчера вечером к маме добрался. Завтра в Задонск! На 2-3 недели... Бог даст, Марина приедет. Сына 5 лет не видел!!! [сын учился в Канаде* – прим. М.] Сегодня встретились. Выше меня на полголовы. Вернулся из армии, поступил на заочное отделение Финансового университета при Правительстве РФ… финансы и кредит. Еду на Родину... сил набираться».
Мне странно сейчас представить, что когда-то я замирала, заметив, что он заходил на мою страницу на Стихире. Замирала, потому что видела резкие – за словом в карман он никогда не лез – и дерзкие рецензии, написанные им на Стихире. Я тоже заходила на его страницу, читала сильные, чеканные стихи, откликалась иногда одним-двумя словами. Мне был интересен этот человек, скрывающий своё имя под псевдонимом, были интересны его стихи, его дерзость и ум. Неожиданно в своей почте я обнаружила письмо от него. Он назвал своё настоящее имя, рассказал о себе. Так началась наша переписка.
С ним было можно говорить обо всём. Сначала я немного побаивалась его реальной деятельности – Валера был исполнительным директором «Международного Христианского Фонда Десницы святого Иоанна Крестителя», человеком, истово верующим.
Но прежде всего он был поэтом: романтиком, мечтателем, фантазёром, поэтому разговаривать с ним было всегда легко. Его интересовало всё: и поэзия, и политика, и личная жизнь. Он умел сопереживать, был очень добрым и нежным, даже трогательным:
«Не грусти... Я вот сейчас уже понимаю – мир падает в бездну...но у нас есть ангелы, а у многих – нет».
Когда начались события на Украине, мы с ним не по одному разу в день обменивались новостями, он остро переживал происходящее:
«Отец моей мамы перед войной закончил фармацевтический ин-т в Харькове...после войны работал во Львове...маме было 3 годика (1947), когда на жителей Львова (отдыхали в выходные на природе) напали бандеровцы...и стреляли всех подряд - мужчин, женщин и детей...до сих пор помнит, как родители бежали по лесу, и отец нес её на руках....они хуже фашистов».
Он любил Россию, печалился о её судьбе, мечтал, что сможет что-то изменить. Писал статьи, придумывал различные проекты переустройства мира.
Он был на год старше меня, но часто казался мальчишкой, подначивал, придумывал, поддразнивал. Он навсегда так и остался молодым…
Валерий Новоскольцев
Последний парад
Наверх, вы, товарищи, все по местам!
«Варяг»
Над Россией кремлёвские звезды горят.
Выходите, солдаты, на последний парад!
На священный парад. На Победный.
Разверните знамёна, примкните штыки!
Долг последний – печатные ваши шаги.
И ударит вам колокол медный.
Звук его будет чистым, как имя страны,
Чьи герои когда-то вернулись с войны,
Опалённые и молодые...
Раз в полвека в России особый парад:
В бесконечных шеренгах солдаты стоят.
Здесь и мёртвые, здесь и живые.
Вы пройдёте парадом по горькой земле.
Вся дорога – в цветах, вся Россия – во мгле.
И бездарны правители ваши.
Но последний ваш Маршал ведёт вас туда,
Где сверкает последняя в небе звезда,
И победные слышатся марши.
И за вашими спинами солнце встаёт.
И петух, самый первый, вот-вот запоёт,
На полвека всего припозднившись.
На трибунах уже занимают места...
И уходит, под тяжестью страшной Креста,
Век Двадцатый, ни с кем не простившись.
***
До осени что-то осталось...
Две стирки субботних белья,
Да книжки, да самая малость –
Высокая милость Твоя.
Пока не пришло всё в движенье,
Не рвётся наружу листва,
Есть время готовить сраженье,
Искать под ногами слова.
Войти, не моргнув, в состоянье
Высокой своей стороны...
Измерить рукой расстоянье
До новой далёкой страны.
Пусть август глухим камертоном
Пройдётся по чувствам пяти,
Осенним моим эшелонам
Недолго стоять на пути.
К серьёзным моим перепадам
Готовится сердце во сне...
И к этим цветным листопадам,
Обратным зелёной весне.
К тяжёлой невидимой брани
Готовится сердце моё...
И если зима будет ранней,
Мы как-то дождёмся её.
***
С кем говорить – как не с Тобой…
Из проса слов непросолённых
Не выбирая путь иной,
Как сумасшедших и влюблённых.
Да – не от мира мы сего!
Чем дальше путь – тем тяжелее…
Но мы-то знаем, для чего
Ходил Христос по Иудее.
И, начиная путь в Дамаск,
Мы завершим его не раньше,
Чем обменяет Небо – нас,
Непомнящих – на настоящих.
Марине
Посмотри в окно – в морозной дымке,
На краю земли,
Новый дом на розовой картинке,
Пчёлы и шмели.
Сад цветёт, сирень струит свой запах,
Гуси на пруду…
Сенбернар стоит на задних лапах,
Ждёт свою еду.
Виноград и голубые ели,
Ивы у воды…
А в углу, в твоей оранжерее,
Райские плоды.
Белая мощёная дорожка,
Кухня и ледник.
И тобой закрытая сторожка,
А за ней – родник.
И густой, как мёд, весенний воздух,
И ребёнка плач.
И для нас рассыпанные звёзды,
И в печи – калач.
Посмотри в окно – в морозной дымке,
В зеркале твоём,
Мы на этом вечном фотоснимке,
Навсегда вдвоём.
Марине
Два разных полена в печи...
Одно пересохло до звона,
И жаром, в ноябрьской ночи,
Себя отдаёт неуклонно.
Другое, сырое совсем,
Горит кое-как, неохотно...
Но их положили затем,
Что вместе им будет – комфортно.
Иначе – дрова не горят.
Иначе – сгорают, как порох.
А так, оптимален заряд,
И путь прогорания долог.
И я, вороша кочергой,
Подумаю: странное дело,
Я сам, как полено, сырой.
И ты – до сих пор не сгорела.
***
Ночь подула на ресницы.
На столе – цветы.
Я хочу тебе присниться
Так, как снишься ты.
И боюсь, что ты устало
Встретишь этот сон.
Ничего. Начну сначала.
Я в тебя влюблён.
Спи и слушай... Очень-очень.
Словно зодчий – в храм.
Не отправлены по почте
Сотни телеграмм.
Помещу, пока я точен,
На один листок.
Спи и слушай... Очень-очень.
Как пчела – в цветок.
Мир без слов моих непрочен
Для тебя самой.
Спи и слушай... Очень-очень.
Как никто другой.
Ночь подула на ресницы.
На столе – цветы...
Я хочу тебе присниться
Так, как снишься ты.
Шаль царевича Алексея;
Марине
Кони спят с открытыми глазами.
Я, похоже, даже так не сплю...
Как ты там? Окончила вязанье?
Уложила столбик и петлю?
Вот и я, как шерстяная нитка
Или рыбка, сел на тот крючок,
Где вся жизнь – звонок или открытка,
Где волчок кусает за бочок.
Рассказала мне одна синица,
Что вот так, сидела, cher ami,
И вязала шаль Императрица,
С четырьмя своими дочерьми.
А потом куски той белой шали
Были разом соединены…
И родился мальчик, чтоб скрижали
Удержать большой своей страны.
И, когда из-за болезни крови,
Он не спал и плакал по ночам,
Эта шаль лежала в изголовье,
Прижималась к худеньким плечам.
А потом, в ипатьевском подвале,
Расстреляли всю Семью, а шаль
И другие вещи, что собрали,
Увезли в заведомую даль.
В Лондоне, у Ксении и Ольги,
У сестёр последнего Царя,
Эта шаль хранилась, как в неволе,
Но хранилась, видимо, не зря.
Путь её, как путь любой святыни,
Завершён был – в Храме-на-Крови…
Там она в музее и поныне –
Символом расстрелянной любви.
У меня она лежала дома,
Впереди – был чёрный юбилей,
Вместе с ней и Боткина икона,
Безделушки тех далёких дней.
Перелёты, речи и награды,
Всё вернулось на круги своя.
И у Ямы Ганиной ограда,
В месте том, где сожжена Семья.
Жив народ. Он ходит на могилы,
Молится, встаёт на Крестный ход.
Где-то спят нетронутые силы.
Он не умер – всё произойдёт...
Так что продолжай своё вязанье,
Словно Александра с дочерьми.
Мир не спит. Он замер в ожидании.
Полон нерождёнными детьми.
г. Белград, Сербия
Шаль царевича Алексея, икона доктора Боткина и другие личные вещи царской семьи, найденные следователем Соколовым в доме Ипатьева, в июле 1918 года, были переданы матери последнего царя в Данию, хранились в Лондоне, а потом – в Австралии. Хранительницей была г-жа Тамара Вентура-Ладуска. Мне довелось заниматься вопросом их возвращения в Россию в царские дни 2008 года.
***
Исполнять своё предназначенье
Вопреки и вопреки всему...
Где-то зарождается движенье:
Свет небес распутывает тьму.
Нити света, словно ниоткуда,
Новый мир с настойчивостью ткут,
Создавая видимое чудо,
И всего за несколько минут.
Мир проявлен, но ещё безмолвен,
Старое лишилось языка.
И теперь, без грома и без молний,
Не понять его наверняка.
Страх – начало долгих восхождений,
Мелкая монета для еды,
А другой монетой – платит гений
Или тот, кто выкупит труды.
Знак другой, не денежный, а срочный
На небесном выткан полотне.
Мне-то что – я лишь чернорабочий
В Богом позабытой стороне.
Я лишь жду, что камертон рассвета
Звук мне свой невидимый подаст,
И, быть может, на исходе лета
Расшифруют ангелы приказ.
Новоскольцев Валерий
Родился 28 января 1964 г. Окончил Ленинградский электротехнический институт связи им. М. Бонч-Бруевича, курс банковского дела в Плехановском университете (Москва). Заочно обучался в Литературном институте им. М. Горького. Участник 9-го Всесоюзного совещания молодых писателей СССР (1989 г.). Участник ЛИТО поэта Виктора Сосноры (Ленинград). Печатался: «Смена», «Нева» (Ленинград), «Парус» (Минск), «Дружба», «Юность» (Москва).
Официальный представитель «МФРП-IFRW» (Лондон).
С 1986 г. работал инженером в КБ ПО «Большевик» (Ленинград); с 1991 г. — председатель правления Фонда творческой молодёжи России; 1992 г. — директор издательства газеты Верховного Совета РФ «Федерация»; 1993–1995 гг. — председатель правления «Евросиббанка» (коммерческий банк); 1996–1998 гг. — директор представительства в Югославии «Юганскнефтебанка» (коммерческий банк); 1998–2003 гг. — координатор от России в проекте «Русско-Балканский Мост»; с декабря 2003 г. — председатель правления Международного Христианского Фонда Десницы святого Иоанна Крестителя (Черногория, с 2009 г. — Сербия) и тд. и тп.
М
* приехал в Россию, отслужил в ВМФ, женат, работает.
Будь счастлив, Олежек!
Дочкам – покров, благословение.