Просыпаюсь ночью от скребущего стука,
Бреду в коридор, открываю двери,
Все засовы сняты, и свет еле мерцает -
Слабый и с синевой,
Как в старых фильмах,
Жанра хоррор, или в нуарном стиле...
На пороге он - как всегда, без шляпы,
Без подарков или цветов,
Но с сигаретой.
И в глаза, конечно, опять не смотрит,
Притащил разве что дурные вести,
Но молчит...
Привыкла тянуть клещами...
А сказал бы хоть раз:
"Здравствуй, дочь. Ну, как ты?
Поболтать я с тобой не прочь, как раньше,
Перемыть бы косточки всем соседям,
Понаехавшим после
Переворота..."
Но я знаю, пройдёт, не снимая обуви,
И на стуле сгорбится,
И заплачет,
Как тогда, в бреду полусонном, пьяном,
Подмечая, что я вовсе и не дура,
Понимаю всё,
И сама догадаюсь...
Дежавю почему-то не происходит,
В коридор ужом, а за ним - девчонка,
Косы в бантики
Заплетены любовно,
Прёт как танк, будто она здесь дома,
На ковре без спроса садится,
Шепчет...
И они вдвоём обсуждают что-то,
Подхихикивают, жуют орешки,
Я стою как столб,
Потолок гуляет,
А в глазах пелена, туман и сырость.
И вопросы вертятся,
Но не решаюсь -
Ускользну, прикрывая неплотно двери,
Чтобы не мешать
Их семейной идиллии,
Ждать и тихо злиться, что не уходят.
И что эта дочь для него важнее,
Интереснее, лучше, чем я,
Кто знает?
Только вот откуда она взялась-то?
И какое на всё имеет право?
Но, смекнув, усмехаюсь:
Тут что-то другое...
Какая-то выгода, не иначе,
Он не стал бы так просто, из ничего,
Появляться,
Любезничать,
Грызть орешки...
Ведь ему всегда было по барабану -
Связи родственные, жизни поломанные.
На его счету лишь засохшие раны,
В восемнадцать последнее "с днём рождения".
Так какого же чёрта,
Какого дьявола
Они сидят как хозяева в этой комнате?
Я бросаюсь туда, с твёрдым намерением
Поскандалить, прогнать, возмутить спокойствие...
Только след простыл, на ковре - ни шороха,
И на кухне никто не всплакнёт за кофе,
Я брожу и заглядываю
В пыльные окна.
В надежде, что кто-нибудь мне ответит,
Что, мол, не было, и нет его.
И вряд ли предвидится.
Но с чего-то же
Мне это всё
Приснилось...