Проходил мимо работающего телевизора. И уловил. И зацепило… Там Кормухина, что поёт, не считаясь с возможностями микрофона, то есть душой, безоглядно, на церковном канале «Спас» провещала: «Вот живёшь, и словно пелена вокруг… Ну получилось так… настроения давно нет, проблемы одна хуже другой обступили… А тут батюшка на заутрене отозвал и тихим голосом на мои жалобы заговорил. И опять словно одно, потом другое из тьмы безнадёжной выступило, проблеснуло, открылось».
Слушать далее её не стал, потому как по делу шёл, а телик моя вторая половина смотрела. Внимала, едрия корень. Но какая-то мысль остановила. И почему-то знакомец вспомнился… из давних, отошедших в невозвратимое прошлое лет. Парторг местного совхоза Подсальцев Вячеслав, по отчеству Михайлович. Он ещё по поводу своего имени любил пошутить: «Вячеслав Михайлович, совсем как у Молотова».
Так вот, память моя услужливо подложила, как парторг работал с подведомственным контингентом. Парторг – это тоже, как посмотреть, ведь по работе вылитый поп в идеологическом смысле, только светского характера. Сам он был довольно молод для своей важной должности – всего только четвёртый десяток распечатал.. Но внешность завидная: высокий, соразмерный в кости при длинных руках, лоб высокий с зачёсанными назад волосами. Очки в темной оправе делали его взгляд мудрым, внушительным, очень серьёзным, даже когда стопарик водки в компании поднимал. Да и не глупым был. Опять же при двух высших образованиях: историка и в догонку ВПШ (высшая партшкола). Он не оглядывался на свою молодость и застойные времена, о которых тогда никто не знал, что они застойные, и особенно под зорким нажимом жены чётко решил для себя, что «жить надо так, чтобы»… сделать карьеру.
Так вот… Вячеслав Михайлович, ой, извините, парторг (как его прозвали рядовые подведомственные коммунисты местной коми национальности) обыкновенно отсиживался у себя в партийном кабинете. Скучал, но со стула не поднимался. Перебирал партийные документы. Ждал директив... по телефону. В массы ходил неохотно. Он человек заведомо городской, к тому же начитанный, не надо забывать, с двумя образованиями, а тут, к примеру, хлев… Нет, конечно, не хлев в его мизерном значении, почти передовой комплекс животноводческий. Просторный! С бесконечными двумя рядами бурёнок совхозной тощей консистенции. Ведь один только запах там, в передовом помещении… Такой запах не каждый горожанин выдержит. Там ведь постоянно то ли линия, к примеру, выносящая навоз на улицу, забьётся, и он, благоухая, будет доказывать, что не догнала деревня город и не догонит никогда, пока будут доить молоко от этих чёртовых коров. То этих самых доярок, точнее животноводов, не отловил бригадир для назначенной им встречи с высоким партийным просвещением. То … Трудно, очень трудно, не смотря на высокую идеологическую подготовку, было работать парторгу с людьми. И главное, он то шёл им навстречу, героически, превозмогая тот же запах, но были они все недоразвитые, второго сорта. А навоз… Не станем живописать его возможности, пусть горожане поверят на слово: запах этот вполне был способен скрутить уши в трубочку.
Так вот … Парторг всё-таки по работе с людьми, простыми совхозниками, особенно с коммунистами был на хорошем счету. По утвержденному в райкоме плану чётко в срок проводились партийные собрания на животноводческих фермам и с механизаторами, и общие… по утвержденными выверенным темам. Мужественно парторг ходил в массы. Хотя общего языка с массами достигать не хотелось, достигал редко. Только, когда случалось изрядно принять на грудь, бывали у него такие случаи хождения в народ, парторг напрочь сливался с массами. Вот тогда … исчезала черта, отделяющая учёного парторга от работяг и доярок, счастливо избежавших образования. Тогда все вокруг казались милыми, своими в доску и пребывали таковыми, пока его не отлавливала жена. Жена уводила его из масс и восстанавливала семейно-партийный порядок в отведённой им жизни.
Однажды у парторга-тёзки с Молотовым случился рядовой разговор с парторгом же местного крупного леспромхоза. Этого второго парторга из леспромхоза (их на село было всего два: совхозный и леспромхозовский) связывала с первым профессиональная дружба. А чего? Общая судьба. Одно село. И ещё эта необходимость работать с людьми. Оба были на передовом посту. Оба за этот пост держались. И всё бы ничего, как всегда там, где процветает утверждённое в райкоме партии единомышление, но забрёл к ним журналистом местной газеты. Литсотрудников же ноги кормят. Вот и шляется они в поисках злободневного материала. И заносит его, журналюгу, в такую высшую сферу, как совхозный партийный кабинет.
И разговор-то был ни о чём, невыразительный. Два брата по идеологии трепались, коротая насыщенное партийное время, а третий, лишний, как-то никак не мог включиться, врезаться в беседу. Пытался переключить на себя высокое внимание, да где ему, мелюзге. Эти-то были при деле. На своём обычном троне, простите, рабочем месте. И что, что говорили про баб? Мало ли злободневных тем, требующих пристального партийного внимания. А газетный, хоть и был знаком, так сказать, с землёй (то есть с местной нравственностью), зачем-то тужился спросить нечто ему интересное, не по теме. И спросил, внутренне замирая от собственной смелости: «Вячеслав Михайлович, вот я не пойму никак, как вам удаётся руководить, да что там, воспитывать, да нет… направлять по жизненному пути ваших подведомственных людей, коммунистов, прежде всего? Вам же, если не ошибаюсь, всего три десятка от роду, а им … в подавляющем числе гораздо более, зачастую под шестьдесят! Что вы со своим житейским багажом можете предложить им, битым производственными передрягами и бытовыми обстоятельствами людям?»
Переглянулись два идеолога заурядной коми деревни между собой. Вопрос представлялся далёким от производства, как совхозного, так и леспромхозовского. И нигде в партийной среде подобных вопросов не задавалось, не ставилось – вообще не предусматривалось! Ведь как всё хорошо и продуманно мудро велось по выверенной десятилетиями и райкомом жизни. С утра, к примеру, пришёл на работу парторг, сел на своё рабочее место - к телефону. И всё, как всегда! И всё в должном образе: не опоздал, трезвый, готовый к труду и обороне. Если чего надо, позвонил в райком по указанному номеру. Припал к трубке. Выслушал! И … пошёл, куда угодно, хоть каких по возрасту героев или лоботрясов совхозного или леспромхозовского труда учить. Учить!!! Ну и что, что тому, к примеру, шестьдесят, и за плечами у него жизнь, нелёгкий опыт и даже заслуги какие-то? Или вот у этого своя простая и мудреная в душе выстраданная проблема? Выстраданная и непонятная, против выверенных правил. Ничего! Припал к трубке парторг-молокосос, причастный и причисленный за партийную преданность к высшей касте, испил из неё потребную на данный момент истину… И ходи себе, просвещай! Учи разуму заблудших, в темноте своей погрязших.
Что-то похожее перекликнулось в словах Кормухиной с экрана для проходившего мимо по делам человека. И тут мрак, видите ли, рассеялся после вразумления священника, и там похожий мрак (А что? мрак и есть мрак – темнота) исчезал, как туман по утру, от слов всего-то тридцатилетнего, хотя смышлёного и пробивного, но ведь жулика.