Как бы ни закончилась эта байда на Украине, а она все-таки закончится, и, кто бы ни был тут виноват, вернутся наши внутренние проблемы: нищета и бедность, долбанные пенсии, неактивное замученное деградирующее население, пандемия с разваленной медициной и сокращающимся финансированием, шагающее по стране мракобесие, коррупция, уничтожение судебной системы и невероятно выросшая популяция чиновников и силовиков. Все эти штучки с Украиной - просто отвлечение внимания населения от надвигающейся внутренней катастрофы. Да, НАТО не осознает, что нельзя загонять никого в угол, но с моей точки зрения, это не главное на сегодняшний день, выходит, что 30 лет смотрели, как военная машина подбирается, а потом говорят: А теперь – стоп, вот вам красная линия. Да вы Португалию догоните для начала. Но в основном я о другом. Понимаете, тот уровень отношений и общая ситуация с Украиной сейчас – это то, что не могло присниться мне тогда в самом страшном сне. Я думаю, и не только мне. А уж создание боевых дружин для защиты от «врага» и бабушки, протирающие ржавые АКМы – просто истерика и тупое оболванивание голов, почище и потупее нашей. Я собрал и дописал фрагменты о своей службе на Украине, УССР (часть фрагментов публиковалась)
Забирали меня осенью 1978-го, был недобор и гребли всех подряд. Я-то на втором году аспирантуры был, да и мелкой год ещё не исполнился. Мы с Валеркой (мой университетский однокашник) попали в один день и на один призывной пункт. Настроение было поганое, выпил я как следует, посидел с семьёй, ну и поехали. Я жил в Ясенево, а Валерка - на улице Строителей. Договорились, что я за ним заеду, и вместе двинем. Приезжаю – а там пир горой, ничего он не собрался, даже и конь не валялся. Еще дернули и погнали. Опоздали не меньше чем на час, лейтенант нервный попался, начал что-то орать, ну я его и приостановил малость. Взревел весь как конек-горбунок, отправлю тебя, говорит, узнаешь у меня. Валерка-то молча стоял, он и попал в Климовск, собственно, обычно наши там и служили. Три дня на пересылочке – в принципе можно потерпеть, спать только приходилось на лавках. Но работа шла, шныряли прапора и выторговывали, кого по приличней, вот и попал я в учебку, в город Остёр, потом уже оказалось, что знаменитая на весь Союз, между прочим, любимая дивизия Гречко (Звенигородская дивизия), на тот момент учебкой знаменитая.
Остёр
В Остре меня научили красить известью землю, чтобы она была побелей перед проездом начальства, тереть стеклышком паркет в учебных корпусах, конечно, ти-ти-та-та, короче – свободу любить. А ехали мы сначала поездом до Киева, тоже откуда-то нашлось и спиртное, Валерка (другой, не из универа) рассуждал, что ничего, мол, страшного, теплая укрАинская зима, дальше линейка и домой (укрАинская – все так тогда говорили). И тут он ошибся, зима была очень холодной, говорят, в 78-м и в Москве тоже было холодно. В Киеве нас перегрузили на баржу, зрелище было печальным: полная баржа оборванцев. Одежду-то всё равно приходилось выкидывать, ну и одевали всё, что не жалко. У причала в Остре стояла такая же баржа, как наша, полная закончивших учебку, в форме и сапогах, но точно таких же, как мы. И такая тишина тягостная повисла, и вот один отбывающий выкрикнул: «Вешайся!» Ндас! Отличная встреча.
О самой учебке: вот эти полтора года – полностью потерянное время или может нет? Научился я, к примеру, набивать тексты десятью пальцами и знаю азбуку Морзе. Первое, пожалуй, полезная вещь. Знаю, что такое офицеры наши доблестные, которые дома такие учтивые и интеллигентные, а в казарме дерьмо собачье, не все конечно, но есть. В общем-то, без таких знаний можно и обойтись. Так что, полностью потерянное время, разорвали аспирантуру, напрягли семью, результат – несколько бордюрных камней, уложенных в городе Коммунарске, фактически – за границей.
Фигня всё это, нормальный человек всегда и при любых обстоятельствах найдет чем заняться, а вот тупое государство, неумно и пренебрежительно относящееся к своей молодежи, сгинет, и останется от него рожки да ножки, и еще ностальгия о былом величии. В учебке я регулярно читал Morning Star, правда с опозданием, но письмами приходило, и я знал раз в десять больше, чем люди, слушающие в Ленинской комнате «Утреннюю почту» и еще что-то обязательное. Это и недоверие, и унижение, что же вы ждали, когда в 1991 никто защищать Союз не вышел? Нечего было это яму копать. А сейчас роют просто какой-то котлован, учитывая другие возможности по обмену информацией. Ну да бог с ней, с современностью. Наш учебный взвод был большой, 27-28 человек, в основном москвичи, были армяне, причем частью из Еревана, а частью из Калужской области, было несколько человек из Воронежа (лингвисты), был Заур (осетин ростом до потолка), и был Боря, который закончил Бухарестский политехнический институт. Муштре мы совершенно не поддавались. Однажды мл.сержант Боцул на морозе под сорок на плацу разучивал команду «Ружье!». Это была особая команда, по которой на три счета на себя вы одевали автомат. А «Ружье снять!» тоже на три счета вы автомат снимаете. Ну, просто же как бином Ньютона! И вот мы час тренировались до такой степени, что сам мл.сержант Боцул стал околевать от мороза. Главное в этой истории то, что при такой температуре в сапогах и портянках вы чувствуете себя будто босиком на льду, так что стимул у всех был, конечно, эту экзекуцию закончить поскорее. И вот проходит час, и мы наконец начинаем в такт, с помощью почти балеринских движений, отточено, эти команды производить: снимать и одевать через голову автомат. И наконец мл.сержант Боцул торжественно объявляет, всё, последний раз вы мне показываете исполнение команды и идем в казарму. Ветер завывает. Колючие снежинки впиваются в лицо. Мы на плацу. Команда «Ружье!!!»
Минутная тишина. Никто ничего не делает. Вдруг возглас: «Чего ружье?»
Пацан Боцул был в отпаде, орал что-то насчет верхнего образования. Сказал, что завтра нам достанется. Но, правда – находиться на улице было больше невозможно. А потом мы долго, до конца учебки, цитировали «Чего ружье?» Это был высший пилотаж.
Был у нас один прапор, то бишь, прапорщик, пожилой уже мужик, войну прошел, да вот на старости лет попал в учебку солдатиков обучать. У нас во взводе он был через день, а взвод был трудный для него: почти 30 человек с высшим образованием, у которых давно есть свои мнения и ценности, к тому же половина взвода была москвичей, последнее было трагедией не только для него. Он был злобным типом, я бы сказал – ненормальным человеком, часто приставал по пустякам, пытался умствовать, устраивал шмоны в казарме, а один раз просто сдурел: из «Солдатской комнаты» пропала сапожная щетка («Солдатская комната» - это выставка для начальства, там всё было: и набор иголок, и воротнички, и сапожные щетки с гуталином, в общем, всякая мутота. Только вот пользоваться этим нельзя было, а приезжают начальники с проверкой – вот, пожалуйте, это у нас для тех, кто что-нибудь забыл или потерял!). И тут началось: сержанты копаются в тумбочках, а у прапора - обычное любимое построение, равняйсь-смирна, «Расстегнуууть шенэлЯ», ну и т.д. Потом оказалось, что он сам куда-то эту щетку засунул. Я его вспомнил потому, что снова у нас дедовство и соответствующие обсуждения в сетях, так вот, этот прапор разок сказал правильную фразу сержанту, который что-то орал на солдата: ты, говорит, на пять минут больше прослужил, а уже орешь на него как на преступника!
Вся дедовщина у нас от двух вещей: офицеры не исполняют своих обязанностей, и часть из них выполняют старослужащие, особенно ночью, офицерам не выгодно, и они не прекращают это безобразие, а могли бы. И два: в обществе нет уважения к личности, и этот тип отношений в умноженном виде переносится в казарму, поэтому и нет дедовства в действующих частях, точнее есть, но там специфика. Всё, что я сейчас читаю на эту тему, просто на сто процентов совпадает с тем, что было в 1978 году, и издевались с разной степенью креативности, и избивали до госпиталя, и вешались у нас ребята, правда в соседнем взводе. Но вот что я скажу, самое трудное в учебке тогда было то, что твоего собственного личного пространства там не существовало, ни одного сантиметра. Вы не можете спрятать шерстяные носки нигде, или, скажем, гражданские перчатки, нет такой возможности. В госпитале, в городе Киеве (Госпитальная, 18) был книжный магазин, и я купил там «Черви» Роберта Флэнагана об американской учебке, слушайте, как только там над новобранцами не издеваются, но, при этом, у каждого свой сундучок, и личный ключик от него на шее болтается. Почувствуйте разницу.
Недавно вспомнился мне Боря Зазулин (условно), он окончил Бухарестский Политех, поэтому по возвращении моментально попал в армию, а именно, на соседнюю койку рядом со мной. Мы часто болтали в узком коллективе, и Боря всегда участвовал, хотя был тихим и довольно молчаливым человеком, но про тогдашнюю Румынию было интересно послушать от очевидца. Понимаете, будь ты студентом, да хоть прачкой, если ты в стране, тебе много чего видно. Он рассказывал про семейку Чаушеску, Николае и его жене Елене. Так вот, пожалуй, у них тогда было хуже, чем в Союзе. Ну, правда, всё было в руках нескольких человек, это был настоящий культ личности. Елена эта самая возглавляла Академию наук Румынии и крупнейшую химкомпанию страны. Чем всё это кончилось – мы знаем, а причина понятна: централизация власти, тупая закостенелая структура и увлечения культом личности. Но вот Боря… интересно, как он это перенес?))
Раз в неделю нас водили строем на почту, это за посылками. Посылки были настоящие, не то, что сейчас – бандерольки несчастные. Такие ящики из фанеры, обмотанные веревкой и скрепленные сургучом. Присылали всё подряд: еду, лекарства, книги. Я ждал и тоже получал, в основном книги заказывал и газеты, Morning Star, в частности, это чтобы язык не забыть. Армянам и Зауру (осетин) присылали царские посылки, полные всякой восточной едой. Открывали и делили всем взводом, у нас была практически демократия, в соседних взводах открывали сержанты, как бы проверить, нет ли чего запрещенного, забирали что им надо, а дальше отдавали получателю. У нас первая посылка пришла Зауру, а он был необычайного роста и телосложения, ну и вот, мл. сержант Боцул попробовал сам вскрыть, тогда Заур пригрозил ему, что ночью отрежет ему уши, причем глаза вытаращил в качестве доказательства. Так что мелкий прыщавый Боцул прикинул и ушёл, не солоно хлебавши. Присылали и спиртное в грелках, и доходило же! Так что, в учебке дедовства у нас практически не было, зато уж когда я приехал в часть, насмотрелся выше крыши.
А вообще, по степени тупизма, вряд ли тогдашняя армия отличалась от сегодняшней. В Остре по утрам после зарядки выгоняли нас в любую погоду на уборку территории. Взвод, как я писал, у нас был необычный – все с высшим образованием и половина – москвичей. И вот любимый до слез прапорщик, ныне такого знания и нет вовсе, смотрит мрачно на нашу группу в «шэнэлЯх», показывает нам мусор всякий под деревьями: целлофан, окурки, пачки от сигарет, обертки от конфет, фантики всякие. Это все повылезало сразу же, после того, как снег стал таять. Ну, прапор приказывает: «Видите это? Чтобы через час на земле ничего не было. Выполнять!» Ну, территория вокруг штаба приличная, морозно и страшно неохота в этом во всём копаться. Тогда Марик говорит «он же сказал, что на земле». Всё было закончено за пять минут, и мы забились греться в предбанник штаба. Через час является этот крендель, ус наматывает так, смотрит на «территорию» и молчит, потом долго грязно матерится. Мы весь мусор подвесили на деревья, навтыкали на ветки, и стоят они типа как новогодние ёлочки разукрашенные. А на земле – ни одного окурка, и всё граблями вычищено. Народ был смекалистый и юморнОй.
А то, помню, купили мы радиоприемник «Урал» в складчину для Ленинской комнаты, так замполит, мелкий такой злобный грузин, плоскогубцами вырвал переключатель «Средние волны», чтобы мы, не дай бог, Голоса разные не услышали. Но, братцы, это же смешно, мы все были его возраста или старше и каждый день пользовались радиостанциями средней дальности, обслушайся всего, чего хошь. Глупость и желание запретить – это плохой признак, что мы и имеем сейчас в полной мере. Верной дорогой двигаемся, товарищи.
А замполит этот, прости Господи, поймал меня на политинформации за чтением Morning star, газеты английских коммунистов. Скандал был – до небес, и «тумбочка» (внеочередное дежурство по роте). Вообще-то, учебка эта гремела по войскам, в наш призыв этажём ниже – один повешенный и двое комиссованных после избиения. До сих пор помню шершавый холодный воротник шинели.
Мне нынешнее насаждение патриотизма и милитаризация всех федканалов не нравится, тем более, что ясно же всем, что это в основном должно решать внутриполитические задачи, и совсем не наши с вами.
В январе ко мне приехала жена, привезла еды и еще чего-то, но главное, меня три дня отпускали из части, с 6 вечера до 8 утра. В первый вечер мы встретились на КПП, вышли из части и пошли через Десну в деревню Выползово. Деревня эта выглядела очень недружелюбно: вся она была занесена снегом, из труб кое-где курился дымок, на перекрестках стояли указатели «Осторожно танки» (Дивизия была танковой), но ночлег мы нашли сразу: выбрали самый приличный дом и попросились. Хозяева, старик со старухой, видимо пускали на постой не в первый раз, уступили нам горницу и дали белье. Жена стала готовить ужин, а я сбегал в магазин: непременным условием хозяина была бутылка водки ко всему прочему. Погода была ясная, жуткий мороз и черное небо с яркими звездами. Надо сказать, что я такого ночного неба больше не видел, так бывает на Кавказе в горах: яркие, словно пришпиленные к небесам, звезды. Хата наша была намного меньше той, где ночевали Гурченко и Басилашвили, но жена сразу как-то сделала горницу уютной. Мы посидели, она рассказала о жизни в далекой Москве, о дочке, о том, как ходили на каток, в общем – печки-лавочки, но я вот думаю, ну что мы стоим без женщин, без любимых женщин? Да ничего, ровным счетом.
Утром мы тоже проспали (как в «Вокзале для двоих»). Главное, и будильник ведь звенел. Так, что я оделся и побежал в часть. Не хотелось даже думать, что со мной сделают, если я опоздаю на построение, да еще на мне был штык-нож, он тяжелый и неудобный, кроме того, бутылка для ребят. Бежал я не очень быстро, мороз просто обжигал всё, да еще упал на бугре перед самой частью; лежу и думаю: разбилась или нет? Но обошлось. В роту я вошел за минуту до построения. В строю Марек говорит, ну ты даешь! Мы уж думали, ты в Москву подался.
Вечером я пошел в Выползово, жена купила новый будильник, а хозяйский я отдал. За всю армию это было самое счастливое моё время.
Коммунарск
Был тут сериал про Власика, для чего это и кому? Я выдержал минуты две, Сталин – очень симпатичный. Но, я совсем о другом. Просто вспомнился мне сержант Пальчик, тоже бульбаш, в названии ничего обидного не было, а сейчас – даже и не знаю. Пальчик был настоящей грозой дивизиона, всем помазкам и черпакам доставалось – не дай бог. Творился настоящий произвол и дедовство. Я-то только что после учебки, так что не особо волновался насчет дедовства, но я сейчас о свободе, точнее, о чувстве свободы.
Привезли меня после учебки в линейную часть, в город Коммунарск Ворошиловградской области (ныне Луганской, не знаю, кем контролируется), как раз к этому самому Пальчику. В обед он меня отозвал и предложил помочь ему дембельский альбом оформлять, это было понятно в частях: москвич – значит умеет рисовать. Я ему объяснил, что этой мурой заниматься не буду. Почему, спрашивает? К тебе же никто близко не подойдет. Не буду, говорю и всё. Сказал только: Понял тебя. И стали мы с ним как бы друзьями. Альбом я не рисовал, но дедва ко мне не приставала. Раз один крендель вякнул что-то про койку. Пальчик говорит: «Стеша, на свою глянь». Посмеялся, вот и весь инцидент. (Стеша – Стефанов)
Ну и бог бы и с ним. А тут как-то говорит мне Пальчик: а пойдем пивка врежем. А пойдем, говорю. Как тут откажешь: субординация. Перелезли мы через забор из технопарка в городской парк, и прямо-таки по тропинке подходим к кафе «Лето». Буфетчица симпатичная такая, с Пальчиком болтает себе. Ну, взяли мы по пиву и соленых сушек. Стоим, разговариваем, анекдоты всякие рассказываем. И вдруг, прямо по той самой тропинке идет старлей, прямо к нам идет. Ну, думаю, вот и привет, гауптвахта пожизненно. Он же нас размажет сейчас. Подходит, мы козырнули. Он спрашивает у Пальчика рубль до вечера. Пальчик ему отвечает, что и был бы - не дал. Тот дальше поплёлся. Вот тогда я и почувствовал, что такое настоящая свобода. Когда дембель был - само-собой, но этот случай для меня особенный.
Еще о дедовстве: лично от меня как-то сразу отстали, я всё отшучивался метко, да и замкомвзвода меня сразу сделали. Но в переводах из стадии в стадию приходилось участвовать, это чтобы не нарываться. Тогда стадий было пять: салабон, помазок, черпак, дедушка, и заключительная – дембель. После трех месяцев службы в линейке в момент опубликования приказа нужно было пройти через этот ритуал, мне наш Пальчик (как и Боцул – белорус) говорит, сходи, трудно что ли? В общем, это дурь собачья, но я видел, как это действует: к примеру, мл.сержант Дадабаев, попал в дивизион в качестве водителя, утром после приказа не вскочил и постель не убирает. Народ окружил несчастного таджика и посмеялся откровенно. Дадабаев этот был занятной личностью: у него было двое детей, т.е. призвали его заведомо незаконно, но он сказал: надо – значит послужу, уважать будут. По его рассказам, его и забрали случайно, говорит, спустился с гор за солью, как в анекдоте, спросили документы и в момент забрили. В военном билете у него было написано: «Профессия – жених». Это не придумки, так было. В общем, прикольный малый.
Теперь еще один важный вопрос: использование солдат не по назначению, в качестве строителей, грузчиков и уборщиками. Не забывайте, одной из причин провала обороны в начале Отечественной войны было использование солдат не по назначению (наряду с другими причинами). В славном городе Коммунарске, куда я попал после учебки, я очень много времени укладывал бордюры, и это на жаре и не щадя своего здоровья для процветания и благоустройства братской советской Украины. Вот это полностью потерянное время, просто вычеркнутое из Книги Жизни. Правда я какие-то стихи писал, как и сейчас – в голове. Это хорошо еще, что я себе сделал «бегунок», это разовый пропуск в город без ФИО, и с этим пропуском я ходил в библиотеку местного филиала металлургического института и в городскую баню. Вот так мы и жили, пока меня на офицерские сборы не послали, это уже в Донецке. А дальше – дембель, гуд бай Донбасс, привет столица!
Был у нас в части один лейтенант, двухгодичник. Эстонец, кто по образованию - не знаю, но по-русски говорил совсем слабо. Как его держали – одному богу известно. Когда он дежурил по дивизиону, было очень занятно. Командовал он так: «Дивввизон, равняйс (долгая минута) Миррна. Пэсню (долгая минута) запивай». Произносил он все это тихим голосом и абсолютно без всяких интонаций. Совершенно равнодушно, отстраненно и не командно. Что-то всех это веселило. И был у него в подчинении разведбат из 7 человек. Цели этой разведки были истории не известны. Но эстонец этот задумал и проделывал с ними такой эксперимент: в Советской армии вместо мяса раздавали некую субстанцию, типа, шматка сала. Называлась она «бациллой», ну и обычно её просто отбрасывали в сторону. А этот друг придумал специально для своего батальона обжаривать бациллу в сухарях, и становилась она вполне симпатичной и даже съедобной. И вот его бойцы пожирали эту бациллу и поправлялись от набора к набору. И просто можно было видеть: вот толстый и довольный дед, а вот худой и несчастный салабон. Такой вот удачный эксперимент над человеческой прожорливостью и неразборчивостью.
Про эстонца этого я вспомнил после недавних известных событий в Москве. В фейсбучной дискуссии уважаемая мною автор спросила, мол, а почему вы заставляли бедного эстонца говорить по-русски? Вот это и есть моя тема: реалии советской жизни уходят в тьму времён вместе с носителями этих реалий, и даже самые талантливые, честные и думающие просто не понимают и не могут понять этого эстонца, которого после вуза призвали в армию, он дал там присягу и командовал по-русски. Я-то думаю, и это ни раз, и ни два обсуждал с ним, он счастлив был, что офицером служит, а не рядовым, поверьте, это была большая разница. Он от меня подхватил такую фразу: «Ну что тут скажешь?» Повторял он её часто (для неразговорчивого человека), с такой эстонской задумчивостью и неспешностью.
Вообще, в дивизионе были люди в основном из России, Украины и Белоруссии (не считая Дадабаева). Нужно сказать, что количество идиотов – строго пропорционально и не зависит от национальности. Пожалуй, украинцы и белорусы служили с большей ответственностью и прытью, хотели звание какое-нибудь, хоть ефрейтор, и очень старались накачаться. Тогда говорили – служаки. У нас был Цыбенко с Донбасса, Валерка Макусинский из Николаева, был один весельчак из Сум, Стеша был из Тулы. Никаких трений или даже разговоров по национальному вопросу не было. Говорили все по-русски, по этому вопросу тоже никаких проблем не возникало. В кадрированных полках были (кроме офицеров) исключительно ребята из Средней Азии и Азербайджана, мотострелковые и танковые части, а главным радистом у них был Петя Шепотинник, точно на такой же станции, как и моя, служил, Р-118 вроде. Шепотинник окончил ВГИК, очень известный кинокритик и режиссер, если кто помнит, он вел «Калейдоскоп» на «Культуре». Он дембельнул раньше меня на полгода, а после армии мы продолжали с ним дружить. В любом случае, не было тогда никакой национальной розни.
Я тут вспомнил про один случай, когда на службе было щастье! У нас в горнизоне служили два проставленных майора: один в полках, Майор Красный, командир несуществующего химбата и начальник гарнизонной Губы по совместительству, и Майор Рыжий, такой же в точности недовольный и вечно орущий крендель в наглаженных портках с галифе. Были и нормальные майоры, например, наш начштаба: тоже вечно орал, но был у него такой свой юморок, и ему все прощалось. Как входит утром в дивизион на поверку, орут: «Дивизион, смииирна!» А он так: «Вольно. Сенин, привет». Нормальный был (или есть, не знаю) мужик. Так вот, про Рыжего Майора, однажды он дежурил по части, и вот в час отдыха, когда народ бродил по казарме, а в оружейке несколько ненормальных драили свои АКМы, при этом оружейка всегда закрыта с внешней стороны, а ключи у дежурного, то бишь, у нашего майора. И вот понадобилось же ему пойти в туалет и уронил он всю связку ключей, килограмм, наверное, металла, в это самое отверстие. Естественно, никаких унитазов предусмотрено не было, просто такая эмалированная поверхность с обозначенными местами для ног. И, дзинннь! Кошмар для майора был невероятный, там ведь трубы со второго этажа уходили в общий коллектор, и позор, и проблемы для него были налицо. Да еще и солдатики, закрытые в оружейке.
У нас в части было два человека с высшим образованием: я и Цыбенко (условно). Майор нас нашел, притащил в штаб, и, белый как мука, с рыжими своими бровями объяснил ситуацию. Цыбенко (условно) прослужил на полгода больше, поэтому решать было ему: беремся мы или нет. А он, просто как Остап перед пароходом, говорит: Ну, это будет трудновато! Белый как мука майор начал перечислять награды, в том числе лычки и пропуска в город. «Не - говорит Цыбенко - давайте не будем тратить время: недельные отпуска!» «Да» - тут же выпалил Рыжий Майор. «Ну, смотри!» был ответ старослужащего солдата. Мы пошли сначала к туалету и поставили бойца на стрёме, потом побежали в мастерские, Цыбенко (условно) говорит, что он ремонт делал этому стояку, и что выловим. Прихватили какие-то крючья и штыри. В туалете никого не было, я что-то там придерживал, а он вылавливал – через три минуты ключи были пойманы и вымыты. Цыбенко говорит, не спеши, клиент должен созреть. Ну, просто Ильф и Петров. Мы посидели на подоконнике, посмотрели на природу, он покурил, анекдоты порассказывали, жизнь била ключом. Ну, пошли, говорит, а то с ума еще сойдёт. Приходим к майору в кабинет. Просто рассыпался в благодарностях. А Цыбенко ему: «Ты не забудь».
На следующее утро вызывает меня начштаба. Про Майора ни слова, говорит, решили мы тебя поощрить внеочередным отпуском за безупречную службу. Завтра отбываешь, и еще купи мне для штаба пачку бумаги А4. Есть, говорю, товарищ майор, а сам думаю, вот Рыжий, гнида, не обманул-таки.
Поездка была очень полезной, страшно скучал по семье и по городу. Одна из самых моих счастливых недель – эта неделя на свободе.
Донецк
На офицерские сборы я добрался самостоятельно, на поезде. Вначале местные начальники старались и правда устроить какие-то лекции, но это было мероприятие, заранее обреченное на неудачу. Дисциплина на сборах катилась неудержимо к полному уничтожению. Вечером народ разбредался по женским казармам и в город. Пили регулярно, но много. Играли часами в карты. В Донецке пахло весной, солнышко светило радостно, до дембеля оставалось месяца два. Не знаю, как сейчас, но тогда Донецк был очень красивым городом, и на наших глазах, когда всё зазеленело, пахло весной, люди шли с улыбками то тротуарам, очень приятое было чувство мирной «гражданки».
И вот однажды сарафанное радио сообщило, что в городе будет закрытый показ «Сталкера». Я Тарковского уважал и на гражданке все его фильмы смотрел. То, что закрытый? А какой он еще мог быть? Спасибо, хоть привезли. Нужно было, правда, на этот показ еще попасть. Фильм то, 1979 года. Представляете? Пошли с товарищем. Проход не составил никакого труда: граждане интеллигенция людей в шинелях пропустила уважительно и денег не взяла. Даже и сели. Было душно, долго крутили Микки Мауса. Потом, наконец, началось. Я «Пикник на обочине» читал. Но фильм был о другом. Думалось о разном, даже и о не связанном с сюжетом. Мне такой эффект всегда нравится. Позже Сталкера неоднократно смотрел, но первое впечатление было очень сильным. Потрясение просто. В часть мы брели молча. Чего обсуждать-то? Смотрим, бог ты мой, на нашем этаже свет горит, а время уже к часу ночи. Переглянулись и полезли через забор.
В казарме построение. Выявляют тех, кто отсутствует после отбоя. Ну, ладно.
«Явились???» - орал полковник. Дальше полились всякие помои насчёт того, что мы от девочек умудрились вернуться позже всех. Народ молчал. Утром обещал примерно наказать.
На следующий день объявили комсомольское собрание. Да и ради бога. Нам месяц с небольшим осталось. Выбрали комсорга сборов, моего земляка. Жили с ним в Измайлово «через помойку». Я на 3-й Парковой, а он – на 5-й. И вот этот крендель, с которым мы еще в Остре, в учебке, познакомились, которого таскали во время марш-бросков на себе, по очереди, предложил исключить из комсомола на две недели особо отличившихся, включая и вашего покорного слугу. А ещё человек в высшим образованием! Был один выступающий, который поведал сборам, что это противоречит уставу ВЛКСМ, это правда, исключать на две недели из Комсомола нельзя. На что комсорг сказал что-то про международное положение. Как в кино. Проголосовали. Исключили. Одним голосом. Цирк с конями.
Полковник сидел перед нами, немолодой мужчина с орденской планкой. Наверное, ему было скучно. Заняться нечем было, только вот курсантов мучить всякой ерундой. В это время уже шел Афган.
Наконец руководители наши порядком замучились нас воспитывать и обучать, дисциплина совсем упала, и начали мы уже в открытую вечерами ходить в город. Я пересмотрел весь репертуар Донецкого театра оперы и балета, не знаю почему, но ни на одну оперу мы не попали. Билетов с нас никто не спрашивал, да и места свободные всегда были. Так вот, во время одного из балетов, по-моему, давали «Жизель», мы сидели в партере, и к нам подошел один из курсантов и сообщил, что - дембель. Ну мы тут же встали и пошли из зала, спокойным шагом свободных людей. Набрали в магазинах водки, портвейна, колбасы какой-то и пошли в часть. Почти всю ночь кутили, утром пришел полковник, долго ругался, при этом одна из тумбочек открылась, и ему под ноги высыпались с громким звоном бутылки. Помолчал немножко и сказал, чтобы получили документы, и чтобы нас до десяти в полку не было. Вот спасибо за службу называется.
Ну да бог с ним, может он грохота бутылок испугался. Я собрал свой мешок, никакого чемодана у меня не было. А в мешке были книги и письма. Ехал на поезде, в основном спал. Ехал один, на проходящий поезд только один билет был, так что ребята остались на вокзале. Настроение было дембельским, мысли об Афгане и всем этом бардаке в армии даже и не приходили. Хотелось в Москву. А так, конечно, всего ждали. Так и оказалось, но, чтобы стать врагами – этого я не ожидал.
P.S. А Валерки с улицы Строителей давно уже нет. Вот так!
На фото: первые дни в дивизионе. Весна 79-го, Коммунарcк Ворошиловградской области, ныне Алчевске Луганской области (или ЛНР, точно не знаю), Краснознаменный Киевский военный округ, УССР
31.1.2022