Меня травят взглядами дети мои,
Но мне защищаться нечем.
Я бросила их в пекло злой толчеи.
По-скотски, по-человечьи.
Немые, грудные, в пелёнках, они
Пошли по рукам, приютам
И выросли без мало-мальской родни,
Пока мать в угаре лютом
Искала на выселках принцев, коней,
Ещё что-нибудь искала.
А отпрыски делались телом стройней
И жили без идеала.
Их день — та же ночь, гнев лупил их под дых,
Когда был счастливей кто-то.
— Зачем и за что нежно любят других?
А мы почему сироты?
Да, некому здесь нас оплакивать, но
Тех, кто утопил бы — много!
Похожи ли мы на чернила с пером?
А может быть на судоку?
Нет, мы — плоть и кровь недостойнейшей из,
Предательницы, пустышки.
Мы ей не подарим ни вопль, ни визг.
Презрение — и это слишком.
Оставим одну, в безразличии сгноим.
Не та мать, что знай — рожает.
Меня без ножа режут строки мои,
Как будто я им — чужая.