Не может тело чужое в руках
Удобней лежать моего,
Не может - но все же…
Его непонятных мыслей замах
Безропотно старое грошит:
Першит-то, и пошлит.
Я превратился из утра добра
В непостижимую бурю,
А люди кивают: «Пилюлю?»
Ничто б так не стоило, кроме тетрадей,
Как ни волосы вырвать, или резать дешевку…
Ведь снесть бытие мое жаждет решетка,
По мнению тех, кто спал крепко в Багдаде.
Где крысы признают во мне закадычку,
По вони сравняемся в плавном первичном,
А разум лишь может язык знать вороний:
«Карю» всё на пять, но сёр непроизвольный.
Щегля даю в холоде, в спекшихся щёках
Есть что-то из детства? Но в целом лепёха.
С надутым овалом мне морщиться лень,
Но стоит заметить, рта нету, есть щель.
Да, это мой главный портрет напоследок.
Тот знал, что дарить - лучше чьих-то балеток.
Избавься от жизни из вязи с лихвой
И стань чистым-чистым как бронзовый бой.
Поплыл рассказать тем, кто Ушами хлещет
О том, как припрятать себя от затрещин
Влияния страшной замыканной куры,
Что палец сочтёт на отрыв ради дури.