Две пьяные тётки орали на улице
Летней изысканной ночью
Протяжную песню, одну из немногих,
Что помнится «памятью шкуры».
Такую вот «музыку» я вдруг услышал,
И это меня удивило:
Ведь нынче уже не поют – петь зазорно,
А музыку принято «слушать»
И спорить с друзьями о рэпе и роке,
Считая себя меломаном.
… Забытая строчка. Созвездие мата,
И снова могучие вопли.
Но как же, заразы, выводят душевно –
Аж впрямь «до нутра пробирает»!
Истошно, да с подвизгом, будто рыдая.
А терция!.. терция… – прелесть!
Есть слух у шалав! Да и дело не в слухе,
А в нём – во врождённом таланте, –
В забитом, в пропитом, в земельку зарытом,
Затоптанном толпами трезвых…
Но двум моим «ледям» про то неизвестно.
Им надо-то – лишь поорать!
Июнь – передышка. Гулёвые ночки –
Как встарь, но уже без гармони.
Заря отстранённо краснеет над лесом,
Да бродят случайные кони;
Да брешут собаки…да пьяные драки…
Да месяц плывёт над полями.
Да песня живёт – нежеланным ребёнком
В скупом и неласковом доме.
Прошли. Успокоилось. Сонно и глухо.
Лишь мне отчего-то не спится…
Две пьяные тётки. Безвестный посёлок.
Россия. Двенадцатый час.