Ей была отвратительна всякая связь цветов со смертью.
Она умела
только дарить! но отказывала тем,
кто хотел
украсить ими могилу.
Она хмурила брови и с мстительным видом
отвечала: "Нет. Мои белые розы над мертвецом?!
Нет. Никто
не приговорит мои розы умереть вместе с человеком...".
Но она охотно и легко могла пожертвовать
самый красивый цветок грудному ребёнку,
не пролепетавшему ещё ни одного слова,
как тому малышу, похвалиться которым однажды
пришла к ней соседка, совсем молодая
женщина. Садовница сморщилась недовольно
оттого, что ребенок
был туго затянут в пелёнки.
Она его, замотанного
в три оборота,
развязала, сняла чепчик,
ненужный платок на шее,
и стала преспокойно
рассматривать его бронзовые
локоны, щёчки и строгие глазки
этого десятимесячного мальчика...
Потом торжественно преподнесла ему розу
цвета «бедра испуганной нимфы», которую
тот так же торжественно принял, поднёс ко рту,
попробовал её на вкус,
а затем... принялся мять цветок маленькими мощными ручонками,
оборвал ему лепестки, окаймлённые
по краям пунцовостью, напоминавшей цветом его губки...
"Что ты делаешь, поскудник!" –
ахнула его юная мать. А садовница
восторженно
захлопала в ладоши,
и взглядом и возгласом
приветствуя казнь этой прекрасной розы.