Славия

 
1.

Смотрю, как солнце северное стынет
Над той землёй большой, где мы живём,
Мой скорый поезд мчится по пустыне,
Что мы Россией, Родиной зовём.

По зоне, на колонию похожей,
Похожей на отхожие места,
То ль на какой-то промысел отхожий
Пришельцев из соседних разных стран.

То ли набег варяжских быстрых лодей
Опустошил деревни и леса,
Словно весною бурной половодье
Своим потоком в бездну всё неся.

Набег, что стариков лишь оставляя,
В чужбину, в рабство всех увёл людей.
В том колдовство, судьба ль такая злая.
Народ ли виноват, иль князь-злодей?

История не объясняет строго
Любителям отеческих гробов,
Что Склавия, известна всем давно как
Страна, производящая рабов.

Страна заборов — эта Гардерика,
Обидно, но совсем не городов.
Хотя в преданья о стране великой
Любой поверить всей душой готов.

Душе не надо слов высокопарных,
Про предков, их победы и дела
Нет ничего порой неблагодарней,
Чем ворошить сгоревшее дотла.

А старины история седая —
Рассказ об угнетателях страны,
Сменявшихся на троне негодяях
И об уничтоженьи старины.

В ней не событья, а  событий тени,
Она — не просто запись прошлых дней —
Предательств подлых, взлётов и падений
Когда-то ею правивших царей.

Их дел, ошибок, зверств и устремлений,
Убийств и казней, битв и страшных войн,
Ума потёмок, редких просветлений.
Она — лишь жизни призрак неживой.

И в чём же смысл историей гордиться?
Она — событий разных череда.
И только для того она годится,
Чтоб с грустью устыдиться иногда.

Чем жадно пить вино патриотизма,
Ведь силе страшной служит патриот,
Уж лучше знать не миф, а правду жизни —
Что власти всё равно, какой народ.

Петь оды будет патриот державе,
Совсем другой историей гордясь.
И так же упиваться чуждой славой,
Ей упиваться призывая нас.

Свиреп и грозен был когда-то Молох,
Но появилось  в мире много новых.
Россия и какой-то скользкий змей —
Кто из двоих коварней и подлей?

2.

«Считал себя и швед, и немец русским
За русских поднимал страну с колен
Шевченко, Кант и африканец Пушкин,
Де Толли, Троцкий, Сталин, Крузенштерн»*.

Собрав тиранов злобных с мудрецами
Так патриот писал, страной гордясь.
Читатели мои, судите сами,
Была какая между ними связь.

Слуга царю и обладатель — Пушкин —
Империю воспевшего пера
Был африканцем, хоть писался русским,
А русский — ширма, а по сути, раб.

Хоть Пушкин был, считая предков, в праве,
Сказать, что русским бы назваться рад,
Но всех нерусских, служащих державе,
Не стоит всё же русскими считать.

Ведь в деревнях с мировоззреньем узким
Народ на них пахал, угрюм и тих,
Который даже называться русским
Не может, чтобы не обидеть их.

Да, многие достойны восхищенья,
Служить царю — вот был для них закон!
Отдать Москву смогли без сожаленья
Де Толли, Витгенштейн, Багратион.

Датчанин русский — Даль — словарь составил,
Бронштейн, хоть не влезал на броневик,
Друг с другом русских воевать заставил
И царство Хама на Руси воздвиг.

А сталин — поднимать с колен умелец,
Чтоб прям на дыбу, тут сомнений нет.
А что там Кант? Неужто русский немец?
А Крузенштерн? Неужто русский швед?

Не стоит пить поэту без закуски
И брызгаться как Кургинян слюной**.
Мне стыдно, что рабом быть должен русский,
И жить между тюрьмою и войной,

А, к «миру русскому» в душе любовь лелея,
Мордвин, чеченец, коми и бурят,
За власть воров безродных и злодеев
Готовы жизнь свою, и честь  отдать?

Вот «русский мир», где сверху русских много ль?
Удмурт, тувинец, манси и еврей,
А русский должен всем им дать дорогу,
Поскольку он сильнее и добрей.

Служить орудьем и материалом,
Империи лакеем и слугой,
Наёмником быть интернационалу
И не желать себе судьбы другой.

Не в этом славы русской ли основа?
Чем мы в своей истории горды?
Не в том она, что всё тут привозное,
И что Москва — наследница Орды?

Окраина Руси, с Московским ханом
Вести  от Киева пыталась род,
А то от Византии, как ни странно,
И Римом Третьим всё себя зовёт.

Отсталая провинция Европы
Заимствовала много у неё.
Крепчала, превратив народ в холопов,
Спецам заморским всё отдав в наём.

Что значит МЫ с позиций территорий?
Мы тут всегда? Иль в поисках судьбы,
Порою шли за реки и за горы,
Меняя на ходу обычай, быт.

Вливаясь часто в большие народы,
Язык, привычки, песни, веру, нрав,
На новые за прожитые годы
Как старую одежду поменяв.

Следы великих тех переселений
У нас у всех, живущих тут, в крови.
Как и привычка падать на колени.
И тот привычку эту нам привил,

Кто волком к нам пришёл, напав на стадо,
А после стадо вызвался пасти,
Картины идиллического лада
Оставьте для совсем уже простых.

И сказки про духовность и величье,
Общинников, в полях пахавших тех,
Которые не ведали приличий,
А жили в темноте и в нищете.

И в страхе пред набегами дрожали.
Как и повсюду в результате войн
Тут женщины врагам детей рожали,
Закон природы исполняя свой.

И викинги, ордынцы и литвины,
И чудь, и жмудь, встают из тьмы веков.
И в нас тут отрыгнулись гены ныне
В суровых битвах бившихся врагов.

Всю жизнь под игом всяческих бандитов —
Татар, варягов, немцев и ЧК,
Несёт народ свой крест, к спине прибитый,
Не к месту проклиная Колчака.

3.

Мы — ханские, варяжские когда-то,
Потом немецкие, советские. Сейчас
Нас в россиян постригли как в солдаты,
Но славами пусть называют нас.

Мы Славы — Ярославы  и Мстиславы,
И Мирославы, может быть, к тому.
И Трудославы, Друго-, Честиславы,
Для славы вящей роду своему.

Душа коль не разменена на центы
Как мятый доллар в лавке у менял,
Скажи, национальность в документах,
А, значит, и во всём отменена?

Позорно слово РУССКИЕ. В нём имя
Чужих, поработителей страны,
Мы — СЛАВЫ все по языку, и ими
Сейчас назваться с гордостью должны.

Да будь ты заболотный крестиянин,
Иль эфиоп по крови, но язык
Родной, что взял от матери иль няни,
И от друзей весёлых или книг.

Он делает тебя своим для лучших,
Для строящих свободную страну.
Для славов, в славной Славии живущих,
Коль ты своей назвал её одну.

И ценишь свой народ как и евреи.
Кавказцы, так дружны не оттого ль,
Что мушкетёрский клич в душе лелеют —
Один за всех и все за одного.

4.

Вот и язык в учебниках наш верно
Описан, оценён и закреплён
Не кем-нибудь, а русским же евреем.
И знал ли лучше кто язык, чем он?

Быть нужно изувером, чтоб заставить
В словах МЫШЬ, ПОМОЩЬ мягкий знак писать,
Родную речь чужим лекалом править
И логику нерусскую признать

В десятках правил, ясных инородцу,
Предписанных холопам соблюдать.
Не смеющим с нелепостью бороться,
Привыкшим от господ приказов ждать,

Отвергнув опыт орфографий ранних,
Забыв приличья, совесть и мораль,
Как будто накурившись всякой дряни
Словно Прокруст сработал Розенталь.

А сколько кочек, разных преткновений,
Которые нужны, лишь если смысл
Не ясен из контекста, и сомненье
Есть в том, как точно выражена мысль.

Он безударный проверял ударным,
Неполных гласных не признав в упор,
При том, что «загОрать», «гОреть», но «гАри»,
Но только не «оспАривать»  и «спОр».

Тьму исключений разных ты запомни.
Что слышишь, то, конечно, не пиши!
Чередованье безударных в корне
Забудь. Есть «ВОЖЖИ», но нет слова «ШШИ».

Но «шыръка стръна мъя ръдная,
и жызн' нъмногъ прошшь и мудрей»,
Чем схема, нам в которой педлагает
Латать реальность вымыслом еврей.

Язык и честь, труд и взаимопомощь —
А не история тебя гнобивших, вот
Что (вовсе не похожесть в хромосомах)
В единый превращает нас народ.

5.

Но чтоб язык служить мог этой цели,
Доступным и полезным стал бы он,
Реформу нужно провести на деле,
Ценз отменить и к знаниям заслон.

Приблизив на письме правописанье
К обычной речи, к месту упразднив
Десятки правил. Хоть и будет странен
Вид слов, но это значит, честно их

Писать в грядущем будут так, как слышат.
Условности дурные позабыв,
Без иероглифических излишеств
Логический в письме свершив прорыв.

Я рад, что показать раздельность звуков
Значками будет можно вместо букв,
Исчезнет каббала вместо науки,
Что Орфографией звалась, так вдруг

Став не сложней, чем пареная репа,
Взамен традиций тех, что мы храним,
Своей «китайской грамоты» нелепой,
Что кажется давно отжившей им,

Тем, кто живёт в столетиях грядущих.
Консерватизм наш, он для них смешон,
Как сохраненье лжи, разъевшей душу,
Бессмыслен и не нужен людям он.

Но лишь когда сменяются эпохи,
Мы только удивляемся подчас,
Зачем хранили всё, что было плохо,
Чем крепко старое держало нас.

Грамматики реформа не отменит
Классификаций, флексий, падежей.
Этимологии кто знанье ценит,
Свободен дальше заниматься ей.

Но мягкий с твёрдым — будут только знаки —
Не буквы. Звук же, звонок или глух,
Той буквой обозначится, однако,
Что в речи различается на слух.

ЯЮЁИ согласные смягчают,
АУОЫ им твёрдость придают.
И так же «Ч» от «ТШ» «И»  отличает
А «ЧЫ» с корейской «ТШЫ» в отном строю.

Не будет лишних букв среди согласных,
Как «Щ». Зато жы-шы, чя-шя***, чё-шё***
И «ерь» и «еръ» в слогах вместо неясных
«и-е», «а-о», какие-то ещё

Несложные совсем нововведенья.
В словах, где «го» писали, будет «во»,
Что уравняет и в письме, и в чтенье
Звук с буквой наконец-то. Каково!!!

Пусть учатся потомки наши с детства
Не схемам, а умению стиха,
Где рифмы — выразительное средство
Доступного к ученью языка.

Когда зубрёжка правил неуместна,
И сможет в школе каждого увлечь
Пособие «Изящная словесность
Как точная и правильная речь».



 * цитата из какбыпоэта К. Фролова, взятая в кавычки

* * какбыпоэт К. Фролов.

*** читаются как "ЩА"и "ЩЁ"

(См. моё эссе о реформе правописания.)